Клуб исторических детективов Игоря коломийцева
МЕНЮ

На сайте создан новый раздел "Статьи" с материалами автора.
Игорь Коломийцев. В когтях Грифона
Игорь Коломийцев. Славяне: выход из тени
Игорь Коломийцев. Народ-невидимка. Обновленная версия
Игорь Коломийцев. Народ-невидимка

Игорь Коломийцев.   Народ-невидимка

Глава двадцатая. Днепровская Венедия (продолжение)


– Боже мой, какое жестокое время! А я тут вам распинался про весёлые приключения германских юнцов.

– Всё это весело, пока удача на стороне завоевателей. Но как только она отворачивается от них, начинаются слёзы. А поход бастарнов не заладился с самого начала. Главный союзник – македонский царь Филипп V, собственно и затеявший это предприятие, умирает, как только пришельцы переправляются через Дунай. Вожди местных фракийцев были подкуплены хитроумным македонским правителем, они должны были мирно пропустить полчища переселенцев, а также снабдить их по умеренным ценам продовольствием и всем необходимым. Со смертью монарха местные племена решили отказаться от прежних обещаний. Начались ссоры переселенцев с аборигенами. Тогда фракийцы отступили на Юго-запад нынешней Болгарии и укрепились на горе Донука. Вероятно, речь идёт о горном массиве Риле, где находится высочайшая вершина не только Балкан, но и всей Восточной Европы. О дальнейших событиях повествует Тит Ливий в своей "Истории Рима": "И как когда-то галлов, грабивших Дельфы, говорят, уничтожила буря, так и бастарнов, когда они стали было взбираться к вершине, застигла такая же буря. На них обрушился ливень, затем частый град с мощными раскатами грома и ослепляющими молниями, которые, казалось, целили прямо в людей, и не только простые воины, но и вожди, пораженные, падали на землю. В стремительном бегстве неосторожные бастарны срывались и падали с высочайших скал, и хотя их преследовали фракийцы, сами бастарны говорили, что виною их бегства боги и что небо обрушивается на них. Когда они, рассеянные бурей, растеряв половину оружия, словно после кораблекрушения, вернулись в лагерь, то стали держать совет, что делать дальше. Тут начались разногласия: одни считали, что следует отступить, другие — войти в Дарданию. Около тридцати тысяч человек, предводимые Клондиком, пошли вперед; остальные вернулись к Аполлонии и Месемврии, откуда и вышли".

– Я понял – те, кто остался на Балканах, стали дунайскими бастарнами. Остальные ушли на Север и превратились в зарубинцев.

– Не в этот раз, друг мой. Вы слишком торопите события. Свою чашу горя переселенцы ещё не испили до дна. Не забываете, что первое поражение, о котором я только что рассказал, случилось на территории Болгарии, а знаменитые зарубинские фибулы происходят из западной части Балкан, до которой армия искателей счастья ещё пока не добралась. Значит, будущие пришельцы в Поднепровье продолжали находиться под знамёнами Клондика. Полчища мигрантов, пусть и ослабевшие, вторглись таки в Дарданию. Свидетельством чему тот отрывок из Ливия, где говорится, что к ним присоединились часть фракийцев и скордиски, на зиму возвращавшиеся в свои края. Но заканчивается он тоже печально: Как только это случилось и дарданы поняли, что бастарны теперь одни, то разделили войско на две части: одна устремилась на врагов в открытую, а другая должна была напасть на них с тыла, обойдя непроходимые горы. Но не успели они совершить этот обход, как произошла битва; побежденные дарданы были загнаны в город, находившийся милях в двенадцати от стана бастарнов. Город тотчас был осажден победителями, которые не сомневались, что на следующий же день враги либо сдадутся от страха, либо не устоят перед силой. Между тем другой отряд дарданов, совершивший обход, не подозревая о поражении своих, занял лагерь бастарнов, оставленный без прикрытия". В этом месте текст Ливия обрывается, но, понятно, что, по крайней мере, значительная часть жен и детей бастарнских переселенцев попадает в руки врагов. Что с ними случилось - мы не знаем. Но по обычаям тех лет, их ждало или рабство, или смерть. Второе, в контексте событий даже более вероятно. Однако, даже это горе - ещё не окончание трагедии несостоявшихся мигрантов. О том, что произошло далее поведал миру Павел Орозий, церковный историк, у которого на руках имелся недошедший до нас фрагмент "Истории Рима": "В консульство Лепида и Муция (175 год до нашей эры) свирепейшее племя бастернов по наущению Персея, сына Филиппа, прельщённое посулами добычи и возможностью перейти реку Истр, было уничтожено безо всякой битвы или какого бы ни было противника. Ибо Данувий, как и Истр, скованный тогда вдруг толстым льдом без труда переносил пешего человека, но вот, когда по неосмотрительности неисчислимое множество людей и лошадей стало переправляться всей своей огромной массой, лёд и вся ледяная корка, треснувшие под чрезмерной тяжестью и под топотом шествующих, проломились, и, сокрушённые и разодранные на куски внутренними водоворотами, всю толпу, которую долгое время выдерживали, стали увлекать в глубины вод и, обломками препятствуя выбраться наверх, окончательно потопили. Немногие со всего народа, изодрав в кровь тела, едва выбрались по разные стороны реки".

– Да, такие удары судьбы, какие выпали на долю участников дарданского похода бастарнов, мало кому приходится переживать! Вы полагаете, Холмс, что подданные Клондика взбунтовались против этого неудачливого полководца? Кстати, он сам остался в живых по ходу переправы?

– Вполне цел и невредим. Как ни в чём ни бывало, он показался на Балканах через семь лет после описанных событий во главе уже нового войска. Как пишет Плутарх: По просьбе Персея к нему на подмогу явились бастарны – десять тысяч всадников и при каждом по одному пехотинцу – все до одного наемники, люди, не умеющие ни пахать землю, ни плавать по морю, ни пасти скот, опытные в одном лишь деле и одном искусстве - сражаться и побеждать врага. Когда они разбили лагерь в Медике и соединились с войсками царя - рослые, на диво ловкие и проворные, заносчивые, так и сыплющие угрозами по адресу неприятеля - они вселили в македонян бодрость и веру, что римляне не выстоят и дрогнут при одном только виде этих солдат и их перестроений на поле боя, ни с чем не схожих, внушающих ужас" . Впрочем, очевидно, что в этом случае Клондик привёл с собой "опытных наёмников", не менее высоко оценённых и Титом Ливием: " десять тысяч конников и столько же пехотинцев, быстрых, как конники, – в сражении они вскакивали на коней, потерявших всадников, и продолжали бой". Разумеется, речь идёт об элитной германской дружине. Значит, верность вождю она сохранила. Зато ополчение, в основном составленное из представителей ранее покорённых племён, к этому времени уже покинуло незадачливого предводителя.

– Вы хотите сказать, Шерлок, что зарубинские пришельцы не были бастарнами?

– И были и не были. Смотря, что понимать под этим именем. Если подразумевать германоязычную племенную верхушку, то она, судя по всему, осталась с прежним вождём на Дунае. Если говорить о бастарнских подданных, думаю, они, воспользовавшись подходящим случаем, предпочли сбежать от своего царя, обрёкшего их на множество несчастий. И точно также поступили их союзники – скиры. Точнее, рядовые общинники этого племени. Моя версия настолько очевидна, что я удивлён, как до этого не додумались вы сами, Уотсон, не говоря уже об учёных мужах и дамах, изучавших данное сообщество. Зарубинцы – это сбежавшее ополчение бастарнов и скиров, возможно, дополненное прочим сбродом, примкнувшим в своё время к армии Клондика.

– Вы полагаете, Шерлок, что ополчение бастарнов и скиров было не вполне германским?

– Видите ли, Уотсон, большинство центральноевропейских народов той поры ещё окончательно не сложились в единые этносы. Они напоминали жителей Восточной Англии после вторжения саксов, англов и ютов или обитателей Франции после франкских завоеваний. Элита – германская, а подданные – иноязычные аборигены. На Альбионе – бритты, у наших соседей – галлы. В Силезию ясторфские элементы проникли не раньше III столетия. До этого там жили преимущественно венеды, пусть слегка разбавленные кельтами или даже кельто-иллирийцами. Значит, со времени завоевания силезских обитателей германцами, или даже призвания "варягов", если соединение было мирным, прошло не более двух-трёх поколений. Эти люди ещё не успели до конца стать германцами. Простые земледельцы и ремесленники говорили на языке предков. Не случайно из пяти известных науке бастарнских слов лишь два удалось вывести из германских наречий. Точно такую же картину являли собой многие из бастарнских соседей, как скиры, так и другие племена, проживавшие на Эльбе, на Одере и Висле. Они все напоминали непропечённый пирог – сверху германская корочка, внизу сырая ещё венедская, кельтская или иллирийская начинка.

– Получается, если бы это был обычный поход с целью пограбить соседей, то в него отправилась бы исключительно германская дружина...

– Но поскольку мы имеем дело с переселением, то двинувшись за счастьем в иные края германские предводители, кроме своей верной дружины, были вынуждены поставить в строй практически всех зрелых мужчин. Они сформировали и вооружили ополчение, состоящее, в основном из потомков недавно покорённых племён и очень обедневших сородичей. Эти люди участвовали в кровавых битвах наравне с элитными подразделениями, следовательно, приобрели немалый боевой опыт. У них появились свои лидеры и командиры. Дарданская кампания бастарнов длилась долгих четыре года, до катастрофы на Дунае в середине декабря 175 года. Полагаю, последняя неудача переполнила чашу терпения народного ополчения. Этим людям, наверняка, казалось, что сами Боги отвернулись от невезучего Клондика, насылая то бурю с градом и молниями, то потерю женщин и детей, то непрочный лёд. Они были вооружены и разгневаны. Я даже могу в деталях восстановить картину того, что случилось в тот злополучный морозный день на Дунае.

– Но, Холмс, как это в принципе возможно?

– Элементарно, Уотсон. Логика и чуточку моего дедуктивного метода. Итак, армия Клондика подходит к берегу этой великой реки. Очевидно, что дело происходило в низовьях, где-то неподалёку от горла Дуная, в противном случае бастарнскому войску пришлось бы пробиваться к своим владениям на Днестре через земли враждебных даков. Бесспорно, что происходило действо не ранее середины декабря, поскольку поверхность реки успела покрыться ледовой коркой, но лёд ещё был не слишком прочным. Несомненно, это уставшее воинство возвращалось на зимние квартиры. Балканских союзников – фракийцев и скордисков с ними уже не было, они разбрелись по своим домам до будущей весны. Уотсон, что делает командир, когда подходит вместе с армией к замёрзшему водоёму, который необходимо форсировать?

– Измеряет толщину льда?

– Разумеется, друг мой. Возможно, она Клондика и не впечатлила. Но зимовать на чужом берегу не хочется. Дома ждут родные, там будут весёлые пирушки и жаркие ночи в женских объятиях. Здесь же холодно и голодно. Все мечтают скорее оказаться на месте. Тогда предводитель решается на рискованный шаг – начать переправу. Кого он первым отправит на лёд? Конечно же, ополчение. Во-первых, это наименее ценная часть его армии. Во-вторых, эти воины просто легче, у них нет тяжёлых доспехов и щитов, из оружия лишь дротики, копья, возможно, пращи. Во главе с проводниками, которые уже небольшими группками побывали на том берегу, армия выстраивается в длинную колонну по одному и отправляется в путь. Он продлится не один час. Все идут цепочкой друг за другом, не отступая ни на шаг от проверенного маршрута, дабы нечаянно не угодить в полынью. Ширина реки в этом месте немалая – до двух километров. Зима, холод, возможно снег. Быстро двигаться по скользкому льду не получается, тем более, что ступать приходится осторожно, из страха провалиться в воду. Наконец, первые отряды ополченцев достигают противоположного берега. Радостные возгласы проносятся над рекой, ободряя тех, кто остался пока ещё на южной стороне. Бойцы спешат, поторапливают друг друга, подсмеиваясь над слишком робкими. Скоро вечер, никто не хочет отстать от товарищей. На лёд начинают спускаться тяжеловооружённые пехотинцы и первые всадники. В это время под тяжестью вновь ступивших на реку хрупкий лёд затрещал и начал ломаться. Глубокие трещины побежали по всему руслу от берега до берега. Минута и всё было кончено. Колонна длинной почти в два километра мгновенно ушла в ледяную воду. Спаслись, в основном, лишь те, кто ещё не ступил на лёд – германская дружина Клондика, а также передовые отряды самых лёгких пехотинцев, что уже оказались на противоположном берегу. Вот последние и стали днепровскими пришельцами.

– Вы полагаете, Холмс, это был самый подходящий момент для бегства части армии от своего предводителя?

– Не просто подходящий, а единственно возможный. В 179 году, после первых поражений, от Клондика ушла часть союзников. Но то были вожди со своими племенами, вначале добровольно примкнувшие к походу, затем также свободно его покинувшие. Ополчение же не имело право голоса, оно не могло само покинуть расположение войска. Такой акт равноценен бунту, который немедленно подавлялся вождём и его верной дружиной. Дезертиров преследовали всегда, во все времена. Иначе, любая армия бы разбежалась. Но в тот морозный день конца 175 года сложилась уникальная ситуация. Рядовые общинники – лёгкие пехотинцы – оказались отрезаны от своих германских господ вскрывшейся рекой. Причём, у них была солидная фора во времени. Все понимали, что обстоятельства ещё не скоро позволят дружине Клондика перебраться на другую сторону. Тяжеловооружённой германской элите придётся ждать как минимум неделю-другую, пока мороз снова не закуёт Дунай в прочные ледяные доспехи. За это время ополчение могло уйти на пятьсот-семьсот километров. Его уже было не догнать. Вот почему эти люди смогли организованно и в боевом порядке отправиться на поиски собственного счастья. А что им оставалось делать? Ждать, пока прибудут их господа, чтобы снова участвовать с ними в бесконечных и уже бесцельных войнах, вплоть до окончательного разгрома? Разбежаться в разные стороны, побросав оружие? Но где укрыться? На Юге живут враги, кровь которых они проливали много лет. На Севере – германские племена, чьи вожди – родственники Клондика – запросто выдадут беглецов. На Востоке – угодишь в рабство к сарматам. У дезертиров оставался лишь один вариант – отправиться в такие края, до которых германцы ещё не скоро доберутся, и где живут миролюбивые племена, не способные дать отпор организованным чужакам. У них просто не было иного выбора, чем полузаброшенная Северная Скифия.

– Как же я сам не догадался! Ну, конечно, это были представители разных племён,  собранные в единую армию. Они пришли в Поднепровье одномоментно, именно поэтому "формирование зарубинецкой культуры проходило в один хронологический отрезок времени во всех трёх регионах". И представляли собой пришельцы именно народное ополчение. Отсюда – только наконечники копий и дротиков, снаряды для пращи; а также полное отсутствие мечей и щитов – оружия элитных дружинников; ничтожное количество обнаруженных на Днепре элементов снаряжений всадника.

– Не расслабляйтесь, Уотсон, продолжайте проверять данную версию со всех сторон. Итак, Светлана Пачкова полагала, что общее количество мигрантов было незначительным, и что "ясторфцы, пришедшие на Поднепровье, были, вероятно, бедными и молодыми и шли без женщин". Как это прикажите понимать?

– Украинская исследовательница считала пришельцами исключительно тех людей, кто был похоронен по германским обычаям. Таковых оказалось не более семи процентов от всех зарубинцев. Но на самом деле, мигрантов было намного больше. Просто большинство из них погребали своих покойников в иных традициях, в первую очередь, венедских. А "ясторфцы" на Днепре – это потомки обедневших германцев, ставших простыми общинниками и рядовыми членами ополчения. Они тоже отправились на поиск общей судьбы вместе со своими боевыми товарищами. Именно поэтому их захоронения не отличаются от прочих по уровню богатства. Вот они и показались археологам "бедными", особенно на фоне германских могил у соседей: пшеворцев, силезцев или дунайских бастарнов. Почему "шли без женщин"? Возможно, дамы у всех участников дарданского похода оказались в дефиците. Ведь даже об оставшемся на Дунае племени историки чуть позже с сожалением писали, что "из-за смешанных браков их облик становится всё безобразнее и они приобретают черты сарматов". А что им было делать, если собственных светловолосых и голубоглазых подруг они потеряли во время Балканского похода? Только подбирать то, что оставалось у соседей. Вероятно, взбунтовавшееся ополчение Клондика явилось в Северную Скифию действительно без женщин. Но это вовсе не свидетельство тому, что перед нами юнцы. Напротив, это опытные воины с трагической судьбой. Холмс, вы несомненно правы – эти люди не могли быть никем, кроме рядовых участников несостоявшегося дарданского переселения.

– Отмечу ещё ряд значимых моментов. Первое. Знаменитые зарубинские фибулы. Отчего эти довольно простые по форме украшения вдруг стали так ценимы пришельцами? Данное обстоятельство можно понять, только если вспомнить через какие испытания, включая потерю жён и детей, пришлось пройти участникам неудачного балканского похода. Люди, утратившие своих близких, могли пронести память об этой трагедии через всю жизнь и завещать её потомкам. Юнцы, отправившиеся в обычный грабительский набег, вряд ли так же трепетно берегли бы к один из трофеев.

Второе. Пришельцы принесли с собой новые прогрессивные технологии. Они владели кельтскими секретами обработки железа, умели делать лощённую и хроповую керамику. Ремесло кузнеца, как впрочем и любой вид мастерства, требует огромного опыта. Откуда оно взялось у горстки молодых воинов? Иное дело, если переселились целиком племена, пусть и без своей германской верхушки. Тогда среди общинников нашлись и гончары и металлурги. И, наконец, третье. Как расселились эти люди? Для меня очевидно, что бастарнское ополчение заняло Верхнее Поднепровье. Именно этот регион демонстрирует наибольшее сходство как с дунайскими германцами, так и с обитателями Силезии. Кроме, того именно здесь в могилы помещают оружие – копья и дротики. В Среднем Поднепровье поселилась лёгкая пехота скиров. Видимо, по большей части они были пращниками. Само это германо-венедское племя, вероятно, сложилось на Северо-западе современной Польши, в польском Поморье, под влиянием неких импульсов из Дании. Хотя настоящих германцев и здесь было немного, гораздо больше потомков венетов, но связи прослеживаются именно с ютландскими племенами. Что касается обитателей Полесья, то полагаю, что отдельного третьего народа в данном союзе просто не было. Все беглые ополченцы сначала попали именно на берега Припяти. Здесь они, разумеется провели первую зиму, может даже несколько первых лет. Затем, при поддержке местных венедов двинулись к Днепру. В самом Полесье могли остаться больные, раненные, а также разного рода сброд, прибившийся к дунайскому войску. Обитатели здешних мест демонстрируют равную близость как к силезцам, так и к северогерманцам. Следовательно, здесь осталась смесь из общин бастарнов, скиров и, возможно, иных народов с территории Германии и Польши. Вот почему этот регион демонстрирует наивысшее разнообразие видов керамики. Это своего рода осадок армии Клондика, выпавший тут по ходу движения в сторону Днепра.

– Кстати, Шерлок, раз уж мы заговорили о языке, неплохо бы выяснить, на каком наречии изъяснялись меж собой все эти "ополченцы-переселенцы". И кем они себя полагали?

– Уверен, что германцами подавляющее число этих людей себя не считало. Само имя "бастарны" связывалось в их сознании с теми, кто их сначала покорил, а затем обрёк на страдания в ходе несчастливого похода. Думаю, от этого этнонима они должны были отказаться в первую очередь. Германский язык, хотя и был знаком первому поколению мигрантов, тоже вызывал у них не слишком приятные воспоминания о господах-неудачниках. Поскольку предки всех трёх племён входили в Лебединый союз центральноевропейских народов, нетрудно догадаться какой язык у них преобладал.

– Венедский?!

– Ну, конечно, же, Уотсон! Во-первых, лингвисты, как вам хорошо известно, обнаружили венедский суперстрат в славянских и западнобалтских языках. Влияние наречия, происходившего из самого сердца нашего континента, находившегося в союзе с италийскими, и, в меньшей степени, с кельтскими диалектами, каким-то непостижимым образом проникает в лесную зону Восточной Европы. Поскольку воздействие это носит суперстратный характер, стало быть, его оставили либо те, кто принадлежал к господствующему слою, либо наиболее передовое по уровню развития племя. А ведь кроме зарубинцев, никаких других пришельцев из  венедских областей Северная Скифия не знает. Во-вторых, мы имеем прямые свидетельства древних авторов о том, как называли этих людей их соседи. У Плиния есть одно не совсем ясное место, когда он описывает народы, живущие в Сарматии, но неподалёку от Германии: "Некоторые (путешественники) сообщают, что в этих (краях) вплоть до реки Вислы обитают сарматы, венеды, скиры, гирры".

– Заметьте, Холмс, снова упомянуто племя скиров, которое находилось в союзе с бастарнами во время балканского похода. Значит, мы идём по верному следу!

– Тем более, что размещено оно рядом с венедами, указание на которых подтверждает наши предположения. Впрочем, невдалеке римский автор наблюдает ещё и неких гирров. Последний этноним более никогда и нигде не встречается. Судя по тому, в каком порядке перечисляет Плиний племена, он смотрит на карту Сарматии со стороны Дуная и Причерноморья. Таким образом, первыми он называет именно сарматов. К его временам, в середине I века, они не только обитали в скифских степях, но и продвинулись далеко на Север, в частности, на Волынь. Следующим народом названы венеды. Рискну предположить, что Плиний так именовал зарубинцев Полесья. С одной стороны, там и до подхода дунайских беженцев проживало немало выходцев из бассейна Вислы. С другой, осевшие там переселенцы оказались слишком разнородны, чтобы навязать данной местности какое-то одно племенное имя. Вот почему здесь всплыло общее древнее собирательное название – "венеды". Далее Плиний как бы вновь чуть отступает в глубь материка и обнаруживает "скиров". Мы их довольно уверенно помещаем на Средний Днепр. Таким образом у нас остаются только "гирры". Для которых на карте вакантно одно лишь пятно – верхнеднепровское.

– Следовательно, гирры – это и есть днепровские бастарны, точнее, потомки их ополченцев. Но почему такое странное имя?

– Возможно, так звали себя обитатели Силезии до прихода туда германцев. Впрочем, никаких других доказательств того, что этот этноним был в ходу у жителей лесных районов Поднепровья, у меня нет. Кроме логики. Если Плиний действительно перечислил народы зарубинецких "пятен", а похоже именно на это, то самым последним он должен был назвать тех из относительно цивилизованных варваров, кто забрался глубже остальных в дебри. А таковыми в глазах европейцев оказались именно верхнеднестровцы. Что касается иных аборигенов Восточной Европы, то они и вовсе сольются в представлении римлян в один народ – "фенны". Вероятно, это не только финские племена, но и во всём им подобные лесные балты: штриховики, днепро-двинцы, юхновцы и прочие. Об их "поразительной дикости и жалком убожестве" , а также отсутствии какого-то ни было "оборонительного оружия", кроме "стрел с костяным наконечником" вдохновенно повествует Корнелий Тацит. Он считает их счастливейшими из людей, ибо "беспечные по отношению к людям, беспечные по отношению к божествам, они достигли самого трудного – не испытывать нужды даже в желаниях". Нам не ведомо, каково было самоназвание зарубинцев. Ясно, однако, что соседи их звали венедами. Именно последние, согласно сочинению Тацита, бродили в тех местах, где современные археологи находят зарубинские древности. Никаких других обитателей широких пространств между бастарнами и феннами этот римский писатель уже не знает. И всё же я предлагаю пока именовать жителей Среднего Днепра скирами, их северных соседей – потомков бастарнских ополченцев – гиррами, и только смешанных обитателей припятского Полесья – венедами. Хотя в целом, конечно же, зарубинецкую культуру в совокупности всех трёх "пятен" вполне можно полагать Днепровской Венетией.


<<Назад   Вперёд>>