Народы – как звёзды. Одни могут гореть миллионы лет, но тусклым, далёким и холодным светом, безразличные к тому впечатлению, что производят на людей. Другие, мгновенно вспыхнув и озарив округу до края горизонта, проносятся по небу огненной жар-птицей, удивляя всех каскадом огней и переливами красок, чтобы затем погаснуть где-то вдалеке, в тиши и безвестности. Но ещё долго ошалевшее человечество будет их вспоминать и гадать, а что же это было? Таковы готы. Вся их история – как древнегерманская сага о доблести и славе, о коварном предательстве и необыкновенной любви, о дружбе и верности, о невероятных подвигах, великих героях и неумолимом роке, который их преследует. Как будто это вовсе не хроника реальных событий, а, расцвеченная буйной фантазией какого-нибудь седого скандинавского скальда эпическая драма, сочинённая в назидание юным викингам.

Судите сами, в середине I века, в то самое время, когда кочевники царя Фарзоя гнали длинные колонны пленных венедов Полесья и Киевщины на "вечное поселение" в ремесленное рабство, из тумана, окутавшего южное побережье Балтики, вынырнули первые корабли, доставившие грозных северных воинов со скалистых круч Скандинавии на их новую родину в низовьях Вислы. А ещё через какие-то жалкие двести лет доселе непобедимые римляне начнут выплачивать потомкам этих могучих пришельцев дань. Веком позже те создадут на Востоке Европы державу, лишь слегка уступающую по размерам, количеству населения и уровню развития великой Империи Цезаря и Августа. В 375 году все это величие внезапно рухнет под натиском никому неведомого дикого народа с Востока. Буквально через поколение возродившиеся, как Феникс из пепла, готы разрушат столицу мира – Вечный город Ромула и Рема. А уже в 451 году одни готские племена вместе с римлянами будут биться на Каталаунских полях против других своих сородичей, дабы уберечь мир от всевластия гуннов. Но в начале VI века франки изгонят наследников этих прославленных варваров из Галлии, чуть позже византийцы уничтожат государство их сородичей в Италии, а ещё через двести с лишним лет точку в недолгой истории готов поставят арабы, захватив занятую ими Испанию.

И семи столетий не прошло с того момента, как первый готский воитель шагнул на мягкий песок польского взморья до того, как все о них забыли. А сколько подвигов, походов, побед и поражений, разрушенных городов и государств вместилось в этот краткий период. Тысячи римских легионов, германских полчищ и кочевых орд полегли за эту эпоху на полях сражений. Сотни народов, фактически все обитатели нашего континента, оставив домашний очаг, вынуждены были отправиться в неизвестность в поисках иного пристанища. В летописи Европы, глава, именуемая Великим переселением народов, навсегда останется самой яркой и значимой. И главными героями в ней оказались именно готы. Марк Щукин в своей книге "Готский путь" назвал их "блуждающим народом". Красивое сравнение, но не совсем точное. Оно дарит иллюзию выбора, будто от этого племени зависело – жить им на одном месте или постоянно менять страны обитания. Ничего подобного. Каждый их шаг, каждое перемещение в пространстве было вызвано жёсткой необходимостью, логикой войны, соблазнами победителя или роковым стечением обстоятельств. Как и прочие современники, готы просто искали своё место под солнцем, пытались обрести край, в котором будут счастливы. Но капризная судьба раз за разом выдавая им желанное, затем обманывала их ожидания. Вот почему готский путь по Европе так напоминает один боевой поход. Они не "блуждающий народ", не осознанные бродяги, а скорее, жертвы коварства Богов. Камень, летящий с вершины, увлекающий за собой горный обвал, который его же и похоронит. Или комета, сжигающая небосклон, но сгорающая и сама. Эти тела не могут ничего изменить. Они будут падать на землю, даже понимая всю гибельность своего полёта. Слишком уж велика сила, сорвавшая их с места.

"При знакомстве с ходом событий конца IV-V века – делится своими впечатлениями автор книги "Готский путь" – невольно возникает ощущение некоего злого рока. События полностью выходят из-под контроля людей, претендующих на осуществление этого контроля и, казалось бы, обладающих властью и способностью делать это. Но все складывается помимо их воли – ситуация непредсказуемости и неуправляемости, всеобщий жестокий хаос. В событиях нет исторической и политической логики и последовательности. Причинно-следственные связи разрушены. Последние страницы античной истории читаются как античная трагедия.  Слепой рок господствует над героями, и они совершают поступки неразумные и трагические". Впрочем, жёсткая предопределённость, назовите это как хотите – игрою Судьбы или причудами Богов – витала над этим племенем с самого первого мгновенья его истории.

Готский историк Иордан так описал появление своих предков на континенте: "С этого самого острова Скандзы, как бы из мастерской, (изготовляющей) племена, или, вернее, как бы из утробы, (порождающей) народы, по преданию вышли некогда готы с королем своим по  имени Бериг. Лишь только, сойдя с кораблей, они ступили на землю, как сразу же дали прозвание тому месту. Говорят, что до сего дня оно так и называется Готискандза". Интересно, знай бородатый вождь Бериг, какой общеевропейский Апокалипсис организуют здесь его потомки, повернул бы он свои ладьи назад? Или с привычным северянам упрямством лишь потряс бы в воздухе боевой секирой и с криком: "Будь, что будет!" первым спрыгнул с корабля в сторону неведомого ему побережья? Думаю, скорее, второе. Ибо слава для этих воителей была дороже жизни. А её они получили сполна. К тому же, Скандинавия, перенаселённая почти во все эпохи вплоть до викингов, регулярно извергала из своих недр лишнее население, как гигантский вулкан выталкивает на поверхность горячую лаву. Возвращаться этим людям было по сути некуда. Они могли идти только вперёд, сметая всё на своём пути. "Вскоре они продвинулись оттуда на места ульмеругов, которые сидели тогда по берегам океана; там они расположились лагерем, и, сразившись (с ульмеругами), вытеснили их с их собственных поселений. Тогда же они подчинили их соседей вандалов, присоединив и их к своим победам".

Долгое время историки считали рассказ Иордана о его предках чем то вроде героического предания или племенной легенды. Они сомневались даже в том, что предки этих восточных германцев прибыли на континент с территории Скандинавии (острова Скандзы). Однако, по мере того, как археологи углублялись в польские древности, становилось очевидным, что в середине I века в обычаях обитателей здешних мест случились глубокие перемены. Ранее территорию Польши делили меж собой две близкородственные культуры: Север, включая острова и побережье Балтики (Поморье) занимала оксывская, Центр и Юг – уже отлично нам знакомая пшеворская. Плиний называл всех восточных германцев вандилиями. Тацит знал обитателей здешних мест, как "расчленяющихся на различные племена лугиев". Он же видел "далее, у самого Океана, ругиев и лемовиев". Современные историки связывают пшеворскую культуру, в первую очередь, с вандалами, а оксывскую, преимущественно, с ругами. В любом случае, и те и другие были типичными восточными германцами, которые сжигали тела своих умерших на стороне, а в могилы помещали вместе с прахом ритуально согнутые мечи, кинжалы, острия копий. Их керамика с чёрным лощением походила на зарубинецкую. Украшения оказались довольно скромны, в основном, изготавливались из железа. Это была глубокая и бедная окраина германского мира.

Однако, в I веке в Польском Поморье с приходом нового населения, как сообщает Марк Щукин, "практически полностью исчезает из погребений оружие, возникает, очевидно, по каким-то соображениям, табу на помещение его в могилу; наряду с трупосожжениями появляются и трупоположения; меняются формы посуды". Керамика становится серолощённой. Кроме того, "появляется здесь и целый ряд совершенно новых и весьма своеобразных форм украшений. В отличие от пшеворской и оксывской культур, где украшения обычно железные, эти, как правило, изготовлены из бронзы, а чаще даже из серебра или золота... Самое же поразительное явление новой культуры – устройство надмогильных сооружений и самих могильников. Здесь есть просто каменные курганы, курганы с каменным панцирем, курганы с выкладками в виде концентрических кругов или это просто каменный круг из отдельно стоящих крупных стел". Когда учёные стали искать местность, где могли зародится схожие обряды, обнаружили, что "Южная и Средняя Швеция, острова Готланд и Эланд буквально усыпаны могильниками с подобными каменными конструкциями". Вот и не верь после этого Иордану!

Новую культуру, чьи традиции зародились ещё в Скандинавии, учёные назвали вельбарской. Она появляется сначала в устье Вислы, затем распространяется на всё побережье до Одера. Видимо, это и есть Готисканза – готский берег. В пространстве от Вислы до Одера новички меняют оксывцев. В точном соответствии со строкой Иордана – "и, сразившись с ульмеругами, вытеснили их с их собственных поселений". Кто такие "ульмеруги", догадаться при этом не сложно. "Ульм" – по-германски значит "остров". Стало быть, готы сразились с островными ругами, "сидящими тогда по берегам Океана". Учитывая, что оксывцам,  кроме Поморья принадлежали ещё балтийские острова, включая Рюген (Руген), несомненно, что речь идёт именно о них. А когда, чуть позже, вельбарцы займут земли на правом берегу Вислы: Мазовию и Подлясье, они вторгнутся на территорию пшеворцев – "подчинят их соседей вандалов, присоединив их к своим победам". Как видим, пока всё, что описывает Иордан о жизни готов с момента выхода племени из Скандинавии, в малейших деталях совпадает с данными археологов.

Впрочем, несмотря на свои первые громкие победы, область, куда после них угодили готы – польский Северо-восток – вряд ли могла устроить такое амбициозное племя. Это был отдалённый и бедный край, зажатый между Вислой, Западным Бугом, мазурскими болотами с одной стороны, и припятскими – с другой. Даже с учётом потепления и засухи начала нашей эры, эта страна по условиям жизни не смогла удовлетворить воинственных потомков Берига. Поэтому, по словам Иордана: "Когда там выросло великое множество люда, а правил всего только пятый после Берига король Филимер, сын Гадарига, то он постановил, чтобы войско готов вместе с семьями двинулось оттуда. В поисках удобнейших областей и подходящих мест (для поселения) он пришел в земли Скифии, которые на их языке называлась Ойум. Филимер, восхитившись великим обилием тех краев, перекинул туда половину войска, после чего, как рассказывают, мост, переброшенный через реку, непоправимо сломался, так что никому больше не осталось возможности ни прийти, ни вернуться. Говорят, что та местность замкнута, окруженная зыбкими болотами и омутами; таким образом, сама природа сделала ее недосягаемой, соединив вместе и то и другое. Можно поверить свидетельству путников, что до сего дня там раздаются голоса скота и уловимы признаки человеческого (пребывания), хотя слышно это издалека".

Итак, если верить готскому историку, сменилось пять поколений после высадки – то есть прошло примерно сто пятьдесят лет. Что ж, это почти совпадает с данными археологов, которые утверждают, что жили в этих замкнутых краях вельбарцы до середины или даже до конца II века, после чего значительная часть населения покидает ограждённое со всех сторон водной стихией Висло-Бугское междуречье. "Любопытно, что некоторые могильники Мазовии содержат исключительно женские захоронения" – сообщает по этому поводу Марк Щукин. Стало быть, войско ушло в поход, а женщины и дети, преимущественно, остались на прежнем месте. Наверное, именно это и пытался рассказать нам Иордан в виде предания о разрушенном мосте, через который смогла переправиться лишь часть племени. Не столь даже важно, какую реку пришлось форсировать готскому войску, дабы вырваться из "местности замкнутой, окружённой зыбкими болотами и омутами", ясно, что это была не Висла и не Днепр, как полагали некоторые историки, а либо Западный Буг, либо верховья Припяти. Куда значимей определить местоположение загадочной области Ойум. Впрочем, слово это означает "водная", и, как подсказывают нам археологи, речь идёт о древней Невриде, по крайней мере, о Волыни и южной части Припятского Полесья, бассейнах Стыри и Горыни. Название предпоследней реки в переводе с древнегерманского – "осётр", а последней – "наводнение". Как видим, готы успели вдоволь "наследить" в топонимике Западной Украины. Именно с этой территории вельбарцы затем начнут распространяться в самых разных направлениях. Но до самого конца II столетия поселения восточных германцев будут, по свидетельству украинского археолога Дениса Козака, "расположены лишь в пределах Волыни и Подолии. В других районах, в частности Среднем Поднепровье, Приазовье, Крыму, вельбаркские памятники или их элементы относятся ко времени не раньше середины – второй половины III века. Очевидно, готские племена осели на 50–70 лет на землях современной Волыни, а также Подолии, вытеснив… местное население".

Страна, куда вторглись готы, вырвавшись из замкнутого болотами и омутами пространства, принадлежала в ту эпоху кочевникам, которыми правили цари Фарзой и его преемник Ининсимей. Мы посчитали их аланами. В любом случае это были выходцы с Востока, создавшие на территории Скифии своё могучее государство. Они уничтожили царство бастарнов, заставили бежать на Запад языгов и роксалан, подчинили себе Ольвию и днепровские городища поздних скифов, захватили в плен сотни тысяч людей из числа венедов, вандалов, бастарнов, фракийцев. На Волыни и Южном Буге всесильными кочевниками второй волны были созданы несколько невольничьих ремесленных центров. А Припятское Полесье было ими полностью зачищено и превращено в "полосу страха", безлюдную пустыню, покинутую своими обитателями. Преемник и, вероятно, сын Фарзоя – Ининсимей, чьё имя переводиться с иранского как "Имеющий большую храбрость" ещё и расширил отцовские владения, подчинив себе Боспорское царство. Таким образом, этим кочевникам удалось создать в Северном Причерноморье могущественную державу, лишь немногим уступающую по размаху Империи скифов.

В логово столь страшного врага и попадают стремящиеся в благодатный Ойум отважные германцы. Впрочем, их этот грозный противник нисколько не смутил. Как пишет Иордан: "Та же часть готов, которая была при Филимере, перейдя реку, оказалась, говорят, перемещенной в области Ойум и завладела желанной землей. Тотчас же без замедления подступают они к племени спалов и, завязав сражение, добиваются победы. Отсюда уже, как победители, движутся они в крайнюю часть Скифии, соседствующую с Понтийским морем". Стало быть, готский историк именует тех, с кем столкнулись его предки при входе в Скифию не сарматами и не аланами, как мы могли ожидать, а "спалами". И сокрушение этого племени сделало восточных германцев полными хозяевами здешних мест, поскольку после того, они, уже без всякого сопротивления, шествуют к черноморским берегам.

Кто же такие спалы? Можем ли мы с чистой совестью считать их обитателями кочевого царства Фарзоя, владыками тогдашней Скифии и обидчиками венедов? Занимательно, что в славянские языки слово "исполин" попало в значении "великан", и многие языковеды полагают, что происходит оно именно от этнонима "спалы". Вроде бы, данный факт свидетельствует в пользу той же версии. Ведь победители всегда представляются порабощённым племенам эдакими титанами. Стало быть, и спалы, если они действительно угнетали предков славян, могли показаться последним настоящими гигантами. Но строить версии на столь зыбких основаниях не в наших правилах. Поищем иные доказательства того, что мы имеем дело к хозяевами Северного Причерноморья. Начнём с того, что народ с похожим названием известен был не только Иордану. Плиний, перечисляя "скифские племена, перешедшие Танаис", то есть, кочевников, оказавшихся в Европе, упоминает неких "сатархеев-спалеев". А Диодор Сицилийский, рассказывая легенду о происхождении всех скифов от братьев Напа и Пала, указывает что потомки второго зовутся "палы". Как видим, островному греку палы или спалы казались одним из самых влиятельных кочевых народов его времени. Тем не менее, прямых упоминаний войны готов с наследниками царя Фарзоя в летописях той поры нет. Что, впрочем, не означает, что её на самом деле не было.

Марк Щукин считает, что встреча двух миров была неизбежна и у археологов есть  доказательства их соприкосновения: "Два потока передвижения – германцев с севера и сарматов на запад – встретились в Среднем Подунавье и в Верхнем Поднестровье. К результатам сармато-германских контактов можно отнести такие явления, как находки германских щитов в богатых захоронениях Нижнего Подонья и изображения родовой тамги Фарзоя на германских копьях из Балле в Норвегии и из Бодзаново в Польше... Оба комплекса датируются интервалом 70-170-х годов. Для II-III веков мы имеем уже целую серию германских копий, где наряду с руническими надписями изображены и магические знаки, очень напоминающие сарматские тамги". Но какой характер носили германо-сарматские контакты того времени? Были ли это побратимские связи ясторфских вождей с кочевыми всадниками, брачные союзы двух народов или перед нами следы вооружённого конфликта? Причём, если это была война, то, надо признать, вели её не одни только готы, а практически весь германский мир: посеребрённые острия пик, на которых художники нанесли сарматские знаки, встречаются в захоронениях витязей Дании и Швеции, Севера Германии и Польши. Историки Дмитрий Мачинский и Сергей Воронятов полагают, что мы имеем дело с открытым столкновением: "Одержав победу над спалами, готы и вандалы наносили их знаки на свое оружие, возможно, не только для того, чтобы они теперь служили новым хозяевам победителям, но и для демонстрации, как уже было сказано, в качестве трофеев. Можно предположить, что знаки и рунические надписи на копьях как бы рассказывали историю о том, что с помощью мощи, воплощенной в собственных знаках на копьях, воины германцы одержали верх над силой спалов, символически выраженной в их тамгах. И теперь эти знаки изображены рядом и свидетельствуют о славе германского оружия".

Но раз готы и вандалы наносили чужие символы на своё прославленное оружие, с которым уходили в мир иной, значит, они победами над этими чужаками чрезвычайно гордились. Это как захваченные у именитого противника знамёна, брошенные к ногам собственных вождей. В свою очередь, кочевники забирали в могилы отнятые у ясторфцев щиты, и не только вельбарские, но и пшеворские. Их находят в донских степных курганах. Для германца, как уверяет нас Тацит, не существовало большего позора, чем потерять щит на поле боя. Поэтому, данный трофей был относительно редким и должен был цениться врагами этого народа. Разумеется, пользоваться в битвах такими тяжелыми и громоздкими защитными средствами, предназначенными сугубо для пехотинцев, сарматские всадники никак не могли. Но раз их помещали в гробницы вождей, значит, степняки высоко ценили победы над своими германскими недругами. Таким образом, воины обоих племён самим содержимым своих могил показывают нам, что это была нешуточная схватка.