– Не совсем так, Уотсон. Картина была ещё сложнее. Кроме этулийцев, археологи обнаруживают здесь присутствие выходцев из района зубрицкой культуры, а также следы венедов из ремесленного центра Рахны, что располагался в своё время на Южном Буге. Очевидно, что гунны пригнали сюда немало невольников с территории Готской державы. По мере ослабления власти кутригуров над бывшими гуннскими рабами, сюда же хлынули и другие их сородичи: пражане и пеньковцы. Как пишет всё тот же Валентин Седов: "Около рубежа V и VI столетий в левобережные области Нижнего Подунавья устремились славяне-анты. Об этом говорят находки лепных сосудов, сопоставимых с керамикой пеньковской культуры. Некоторое пополнение славянского этнического компонента этого региона шло и из пражского ареала". Смешанный характер местного населения подтверждает и украинский археолог Олег Приходнюк, ссылаясь на работы болгарских коллег: "Проанализировав керамику культуры Ипотешть-Кындешть-Чурел, Стефка  Ангелова выделила в ней лепные неорнаментированные горшки пражского и пеньковского типов,  грубой работы гончарную посуду с волнистым и линейным орнаментом на туловище,  славянского облика,  гончарные изделия дако-римских традиций культуры Сынтана-де-Муреш и византийскую импортную посуду, сформованную на быстром круге". А посему нельзя сказать, что венедов здесь не было к середине VI столетия. Вопрос лишь в том, составляли ли они здесь тогда большинство населения или нет. Кроме того, вполне очевидно, что те выходцы из киевского ареала, что проникли в Нижнее Подунавье представляли собой настоящий этнический "винегрет": пеньковцы и пражане соседствовали тут с этулийцами, рахновцами и зубричанами. И вот на это "вавилонское столпотворение", обосновавшееся на северных берегах Истра, византийцы впервые и примерили название "склавины".

– И оно, вероятно, приклеилось к этим людям. Но почему имя, данное греками весьма разношёрстному сообществу, через краткий промежуток времени было принято в качестве самоназвания не только придунайскими венедами, но и их сородичами в глубине материка, в первую очередь, представителями пражской культуры? 

– Понимаете, Уотсон, у этих людей не было своего общего названия. Но они в нём отчаянно нуждались. Поскольку чувствовали свою общность, ощущали глубинное родство. А, значит, потребность в этнониме была у них как никогда высока. Так и родилось слово славяне. Сначала его приняли на себя дунайские венеды (ипотешти-киндешцы), затем оно распространилось и у представителей пражской культуры. Пеньковцы некоторое время ещё пользовались прозвищем "анты", что и смутило многих историков, посчитавших "настоящими славянами" лишь тех, кто жил к Северу от Карпатских гор. Хотя на самом деле, пражская культура – скромная провинция огромного и мощного киевского сообщества. Делать из неё "мать всех славян", как тщатся порой некоторые исследователи, просто несерьёзно. Анты куда многочисленней и более развиты. Впрочем, все равны в деле сложения славян: пеньковцы, пражане, колочинцы, тушемлинцы, жители Центральной Польши и Псковщины. Всё это – части единого целого, которые тянулись друг к другу и в эту эпоху стали себя находить. К тому же они обрели имя. А этноним – флаг, под который могут собираться боевые полки.

– Смотрите, Холмс, мне кажется, я понял, как на самом деле звали себя пражане! Они как раз и были "окающей" зоной. Они – "словене"! Ведь именно из недр данного сообщества вышли словаки и словенцы, да и новгородские словене, если верить древнерусским летописям, пришли с Запада. А более южные пеньковцы как раз стали "славянами".

– Возможно, Уотсон. Но сейчас я хочу сказать о другом. Неважно, откуда пришло имя, важно, как люди несут его по жизни. Значимо, что они помнят о своей общности и дорожат своим единством. Тем более, что в последнее время само существование славянского сообщества народов порой ставится под сомнение. Американский славист Флорин Курта в своей наделавшей много шума книге "Создание славян" поставил вопрос ребром: "Имя склавины было просто византийским изобретением, призванным придать смысл сложной конфигурации этносов на другой стороне северной границы Империи". Из данного, вполне справедливого, посыла американский исследователь делает далеко идущие выводы. Он считает, что никакой славянской миграции с берегов Припяти или откуда-то ещё не было. Что славян "придумали" сами византийцы, окрестив так вчерашних кельтов, фракийцев, готов и прочих традиционных обитателей нашего континента. По мнению Флорина Курты, славянская общность родилась в бесконечных попытках северян сокрушить византийские бастионы, "в тени крепостей Юстиниана". Он полагает, что не было истребления жителей Балканского полуострова и замены их мигрантами издалека. Что и поныне на Востоке и Юге Европы, приняв на себя новое сконструированное византийцами имя и усвоив общий язык, родившийся в военных походах, живут всё те же древние иллирийцы, фракийцы, греки, восточные германцы и прочие хорошо знакомые ещё античным писателям этносы. Иначе говоря, славяне – искусственно созданная греками фикция.

– Надеюсь, Шерлок, вы не станете уверять меня, что американский археолог прав?! Иначе я точно сойду с ума.

– Держитесь, дружище, ваш мозг нам ещё пригодится. Тем более, что наше с вами расследование во многом опровергает концепцию американского учёного. Мы нашли славян. И они – другие. Совсем не похожи на остальных обитателей нашего континента. Даже когда славяне попадали в глубину византийской территории, например, проникали на земли Древней Эллады, жили в окружении вполне культурных народов, рядом с центрами зарождения мировой цивилизации, такими как Афины, Коринф, Спарта, пришельцы вели себя так, что константинопольские монархи не знали, что с ними делать. Северяне чурались городов, замыкались в своих общинах, подозрительно относились к соседям-грекам, не хотели сотрудничать с властями. Российский историк Ирина Денисова замечает по этому поводу: "У славян в Греции отсутствовало стремление состоять на службе Империи. Если их и включали в войско, то они нередко, особенно в Малой Азии, дезертировали. По отношению к ним Империи приходилось применять даже весьма редкую политику принудительного переселения по этническому принципу. Славяне никак не вписались в имперскую знать – ни столичную, ни провинциальную, ни фемную, и тем более не включились в государственный аппарат". Несложно доказать и тот печальный факт, что население на Балканах в действительности сменилось. Ещё Прокопий в "Тайной истории" горюет о несчастной судьбе своих соотечественников: "На Иллирию же и всю Фракию, если брать от Ионийского залива до пригородов Визaнтия, включая Элладу и область Херсонеса, почти каждый год с тех пор, как Юстиниан стал владеть Римской державой, совершали набеги и творили ужаснейшие дела по отношению к тамошнему населению гунны, склавины и анты.  При каждом набеге, я думаю, здесь было умерщвлено и порабощено более двадцати мириад римлян, отчего вся эта земля стала подлинно Скифской пустыней". А ведь это было только самое начало славянского натиска! К тому же население империи страдало не только от высоких налогов, идущих на возведение крепостей, и варваров, эти бастионы разрушающих. Его проредила также страшная болезнь, известная средневековым летописцам как "чума Юстиниана". Она почти вдвое сократила число жителей Империи. А о книге Флорина Курты "Создание славян" я рассказал вам, Уотсон, прежде всего, чтобы показать – до какого отчаяния порой доходили учёные, сталкиваясь с невозможностью отыскать корни славян и объяснить феномен их внезапного появления у границ Византии. Многое мы уже с вами поняли. На многие вопросы получили ответы. Но есть ещё загадки, которые требуют того, чтобы над их разрешением мы поломали свои светлые головы. Например, как родился единый славянский язык. Или как смогли сложиться в один народ выходцы из днепровского вольного братства, вечно не признающие над собой ничьей верховной власти. Поэтому нам рано с вами, Уотсон, складывать оружие. Расследование продолжается!