– Теперь, наконец, я понял ваш намёк, Шерлок. Конечно, жёны спалов вряд ли показались бы готам "подозрительными ведьмами". Равно не было нареканий у восточных германцев на прочих женщин Восточной Европы: фракиянок, бастарнок, скифянок и венедок. Следовательно, "галиуруннами" могла быть только какая-то часть подвластных Фарзою и Ининсмею монголоидных кочевников, которых до поры до времени в связи с их незначительностью античные писатели не выделяли из общей массы сарматских племён. И в этой связи мне вспоминается судьба несчастных бастарнов, которые после трагичного дарданского похода остались почти без женщин. Как там о них писал Корнелий Тацит: "Из-за смешанных браков их облик становится всё безобразнее, и они приобретают черты сарматов"? А ведь жило это германское племя на Днестре, то есть в непосредственной близости к стране Оуйм. Уж не у предков ли гуннов приходилось набирать себе жён этим бедолагам?

– Позволю себе поставить точку в деле, которое получило у нас название "Тайна готских ведьм". Мы с вами, Уотсон, пришли к выводу, что в основе предания, изложенного Иорданом, лежит вполне рациональное зерно. А именно: готы были убеждены в том, что гунны происходят от покорённого ими слабого племени, которое они повстречали на территории Западной Украины, посчитали "отвратительным" по внешности или обычаям, а может, по тому и другому разом, и прогнали за Дон. Там беглецы, вероятно, по старой памяти именующие себя "хуни", возможно, так звались все выходцы из державы Фарзоя, наткнулись на встречный миграционный поток, прикативший в степи из-за Урала. Волей случая, либо по некоему стечению обстоятельств монголоидные изгнанники возглавили вновь формирующийся народ. Так родились будущие свирепые гунны. И нам с вами, Уотсон, осталось разгадать последнюю из загадок этого племени. Самую сложную. Ту, что вот уже несколько веков будоражит воображение многих учёных. Вот, как излагает её Эдвард Томпсон: "Из всего гуннского языка, всех слов, с помощью которых общались разные племена, слов, которыми они пытались успокоить злых духов степей, сохранилось единственное слово – "strava" (страва)". Именно так, согласно Иордану, кочевники называли торжественное пиршество по поводу смерти Аттилы, устроенное неподалёку от его могильного холма. А парадокс заключается вот в чём. Единственное сохранившееся от свирепых завоевателей слово оказалось вполне славянским. Причём в языках славян оно не только дожило до дней наших, но и почти сберегло свой первоначальный смысл. Согласно знаменитому словарю Даля "страва" означает "пища, еда, кушанье, блюдо", а в некоторых русских говорах ещё и "жидкая похлёбка". С подобным же значением оно присутствует в польском и чешских языках.

– Простите, что перебиваю вас, Холмс, но я пока никакой загадки не вижу. Эка невидаль! Славяне явно были в числе подчинённых гуннам народов, вот они и заимствовали у могучих кочевников название погребального пиршества. В чём же тут парадокс?

– Загадка заключена в самой конструкции данного слова. Уж очень в нём всё по-славянски, в крайнем случае, по-индоевропейски, скроено. Корень "трав" очевидно имел значение не травы, как растительности, а некого вреда или ущерба. "Травить" означало у славян "преследовать, донимать, наносить вред". Отсюда: травля, отрава, потрава и так далее. Приставка "с" используется здесь в значении сглаживания, смягчения или снятия действия. Отсюда "страва" – это "обезвреживание, снятие вреда". Но ведь, согласитесь, Уотсон, что весь первоначальный смысл погребального пиршества как раз и заключается в том, что с его помощью мир живых защищается от возможных претензий со стороны покойника, предпринимает попытку предотвратить потенциальный ущерб со стороны недовольного мертвеца. "Мы тебя хороним по-людски, ты не должен на нас обижаться". Вот что такое страва! Говорить тут о заимствовании одного-единственного слова или даже понятия не приходится.

– Разве что заимствование было в иную сторону: от славян к гуннам. Но такой поворот событий кажется мне ещё более невероятным: сильное племя – победитель многих народов не будет перенимать столь важный обряд у своих скромных подданных.

– Именно на данное обстоятельство напирал историк позапрошлого века Дмитрий Иловайский, пытаясь доказать, что гунны – это и есть славяне. Он, кстати, одним из первых подметил необычный облик гуннской цивилизации: все эти терема вместо юрт, почти европейские привычки грозных завоевателей. Сравнив весьма благожелательные впечатления византийского дипломата Приска от ставки Аттилы с тем психологическим шоком, что веком позже испытали константинопольские послы, попавшие в гости к тюрским каганам, Иловайский задаётся вполне справедливым вопросом: "Где же эти шаманы, подвергавшие иноземцев очистительным обрядам, хождению вокруг священного пламени и разные другие подробности"? Однако в стремлении вывести грозных кочевников от собственных пращуров, российский историк, похоже, сильно перестарался. Так, он пишет: "Наконец, Приск приводит такие слова, которые указывают на славян. А именно, медос, то есть, мёд, который туземцы употребляли вместо вина, и камос, питьё варваров (гуннов), добываемое из ячменя. Сие последнее есть, вероятно, неточно переданное слово квас, а никак не кумыс который приготовляется из кобыльего молока, а не из ячменя".

– Так значит нам известны и другие гуннские слова, и они тоже славянские?

– Не спешите с выводами, Уотсон. Во-первых, Приск, который сохранил для нас слова "медос" и "камон" (а не "камос", как у Иловайского) нигде не утверждал, что они гуннские. Он их приписывает жившим на северном берегу Дуная "варварам", в другом месте названным у него "туземцами". Были ли это кочевники или подвластные им земледельческие племена из текста не ясно, причём второе даже более вероятно. Корень "мед" является общим индоевропейским, он существует не только в славянских, но и в кельтских языках (medd), и даже, с некоторым искажением у восточных германцев (mid). "Камон" вообще не имеет никакого отношения к славянскому квасу, поскольку является традиционным напитком фракийского племени пеонов, тех самых, что жили на территории Венгрии и дали название области Паннония. Вот что об этом писал в III веке христианский автор Юлий Африкан: "Ведь египтяне пьют дзютон, пеоны – камон". Впрочем, всё это не отменяет загадки стравы. Что скажите, Уотсон?

– Увольте меня, Холмс, но кажется, это задание выше моих сил. Мне не пришло в голову ни одной правдоподобной идеи, отчего вполне славянское по своему строю слово было воспринято, как родное, гуннами. Поверить в то, что могучие кочевники заимствовали его у своих скромных подданных я не могу, иные версии выдвинуть не в состоянии.

– Давайте подойдём к проблеме с другой стороны. Как вам кажется, Уотсон, на каком языке должны были разговаривать гунны? 

– Учёные чаще всего высказывают мнение о родстве гуннского наречия с тюрским или монгольским, но происходит это всего лишь по той простой причине, что само это племя выводят чуть ли не из монгольских степей. С другой стороны, многие исследователи давно отмечали тот факт, что никаких заимствований из тюрских или монгольских языков в европейские не обнаружено. Восточные изоглоссы не попадаются лингвистам даже в готском наречии, а ведь множество германских племён, включая готские, долгое время находились в подчинении у кочевников. Заимствования в многоязычном обществе были просто неизбежны. Вот как, например, тот же Приск описывает разноголосицу внутри державы Аттилы: "Ибо скифы, будучи смешанными, сверх собственного варварского языка ревностно стремятся (овладеть языком) или гуннов, или готов, или даже авсониев (римлян)". Да и гуннские имена звучат скорее по-германски или по-сарматски, нежели на тюрский или монгольский манер: Баламбер, Ульдин, Васих, Курсих, Берих, Мундзрак, Оиварсий, Эсла, Скота, Эдеко, Суника, Донат, Октар, Харатон, Эллак, Динтцик (Денгизирих), Руа (Ругила), Вигила, Аттила. При этом легендарный Баламбер обладает тем же именным корнем, что и готский принц Баламир, отец Аттилы Мундзрак носил в своём прозвище ту же основу, что и гепидский вождь Гунимунд, она сохранилась даже в современном имени Сигизмунд. Что касается окончаний на -их или -рих, то таковых премного в именах восточных германцев: Гадарих, Гезерих, Теодорих, не говоря уже о прославленном Германарихе. Точно также готским является и уменьшительный суффикс -ила в именах многих гуннских предводителей, сравните их с прозвищами готского вождя Тотилы или Ульфилы ("Волчонка"), автора готской письменности.

– Весьма спорное утверждение. Нет, вы, разумеется, правы, Уотсон, относительно сходства древних имён, но вот кто их у кого заимствовал – большой вопрос. Послушайте, друг мой, что замечает по данному поводу Иордан: "Ведь все знают и обращали внимание, насколько в обычае у племён перенимать по большей части имена: у римлян –македонские; у греков – римские; у сарматов – германские. Готы же преимущественно заимствуют имена гуннские". Поэтому все эти Тотилы, Оптилы, Гунилы и Ульфилы у восточных германцев, а равно и достоверно зафиксированные прозвища с тем же суффиксом у ранних славян: Гудила, Кутила, Твердила и так далее вплоть до Ярилы, солнечного бога, вполне могут оказаться приветом от свирепых кочевников. А упомянутый вами, Уотсон, корень "мунд" попадающийся как в гуннских, так и в германских именах, на латыни означает "мир, свет, вселенная" – очень подходящая основа для именования вождей. В любом случае, стоит признать, что гуннские имена содержат скорее европейские, нежели азиатские корни. Как пишет по этому поводу российский историк Аполлон Кузьмин: "Вместе с тем в них нет и какого-либо тюрского элемента. Это особый пласт индоевропейских имён".

– В этом плане куда подозрительней мне кажутся названия различных гуннских племён: альциагиры, савиры, хуннугуры, акациры. Столь странные имена народов, думается, выдают в них присутствие явных азиатов. Может даже тюрков или монголов.

– Не горячитесь, Уотсон, давайте разбираться со всеми по порядку. Эту четвёрку народов вы взяли из описания Скифии Иорданом. Позволю себе процитировать отрывок полностью: "берег Океана держат эсты, вполне мирный народ. К югу соседит с ними сильнейшее племя акациров, не ведающее злаков, но питающееся от скота и охоты. Далее за ними тянутся над Понтийским морем места расселения булгар, которых весьма прославили несчастья, (совершившиеся) по грехам нашим. А там и гунны, как плодовитейшая поросль из всех самых сильных племен, закишели надвое разветвившейся свирепостью к народам. Ибо одни из них зовутся альциагирами, другие – савирами, по места их поселений разделены: альциагиры – около Херсоны, куда жадный купец ввозит богатства Азии; летом они бродят по степям, раскидывая свои становища в зависимости от того, куда привлечет их корм для скота; зимой же переходят к Понтийскому морю. Хунугуры же известны тем, что от них идет торговля шкурками грызунов, их устрашила отвага столь многочисленных мужей". Легко убедиться, что здесь перечислены все жители Скифии, а не только кочевники. Надеюсь, Уотсон, вы мирных эстов к свирепым завоевателям относить не станете? Акатиры (акациры) выступают соседями коренных народов Прибалтики, а значит, довольно северным народом, их считают охотниками и скотоводами востока Европы. Вероятно, перед нами собирательное название некого союза финно-угорских племён. Приск рассказывает, что Аттила даже достигнув могущества долгое время вынужден был с ними воевать, пока не сумел насадить им в качестве вождя своего сына Эллака. Очевидно, что к ядру гуннских племён они отношения иметь не могут. Как и хунугуры, которые, несмотря на сходство их названия с гуннами, выглядят в описании робким северным народом, поставщиком пушнины. По мнению многих исследователей, речь идёт об уграх, возможно, о предках венгров. Булгары, хоть и кочевники, живущие по берегу Чёрного моря, но в состав гуннов напрямую автор их не включил. Таким образом, в сухом остатке мы имеем альциагиров и савиров. Они и есть, собственно, гунны. Корень "альт"("альц") известен в латыни и германских языках. В древности он, вероятно, означал "высший". Если его изъять, то самое западное гуннское племя звалось "агиры" или даже "ягиры". Ничего экзотического. Название их собратьев – савиры – по мнению большинства исследователей происходит от иранского слова "suwari", что значило "всадники". Как видите, Уотсон, никакой Центральной Азии, сплошная Восточная Европа.

– Позволю себе с вами поспорить, Холмс. Иордан говорит, что после поражения при Недао один из сыновей Аттилы собрал верные ему народы. Среди них оказались обладатели весьма необычных названий: ултзинзуры, ангискиры, биттугуры и бардоры. Надеюсь, вы не станете утверждать, что они тоже европейцы?

– Очень даже стану. Замечу, к тому же, что речь вообще идёт не о гуннах, а о племенах, сохранивших преданность наследнику Аттилы. А это большая разница. И среди них сразу выделяются германцы. Анги-скиры – это какая-то часть широко известного в эту эпоху племени скиры, поселившегося в это время в низовьях Дуная. Известный германист начала прошлого века Фёдор Браун полагал их "малыми скирами". "Бардоры" слишком выделяются своим индоевропейским корнем "бард"-"борода", сравните, Уотсон, с названием ещё одного германского племени – лангобардов, что значило длиннобородые. Имя "ултзинзуры" уж очень походит на названия тех "скифских" племён, что первыми были покорены гуннами, после перехода через Меотиду: алпиндзуры и алцилазуры. Вряд ли это простое совпадение, скорее, речь идёт о неких сарматских племенах Северного Причерноморья, которые позже вместе с грозными агрессорами могли оказаться на Дунае. По крайней мере, Приск Панийский, побывавший в ставке Аттилы, упоминает в это время неких амильзуров "среди народов, живших по Истру и прибежавших под защиту римлян". Наконец, биттугуры, как и богатые пушниной "хунугуры", по мнению многих исследователей относятся к угорским народам. Такая вот сборная "солянка" сплотилась вокруг сына Аттилы. И уж раз вы заговорили об этом периоде истории грозных кочевников, замечу, что бежали они после разгрома, по словам Иордана, к "Данапру, на своём языке гунны называют его Вар". А ведомо ли вам, Уотсон, что в санскрите "вари" означает "вода"? Этот корень присутствует со схожим значением во многих индоевропейских наречиях, сравните слова "вар - варить" у славян. Какие вам нужны ещё доказательства, друг мой, чтобы признать очевидное – грозные кочевники, несмотря на свой экзотический облик, говорили на одном из вымерших языков нашего семейства?

– Я знаю, Шерлок, что к схожим выводам пришли многие лингвисты. Например, немецкий исследователь Герхард Дёрфер, доказывают, что гунны говорили на неком до нас не дошедшем наречии и отказывается устанавливать его связь с современными семействами. Ещё более непреклонную позицию занял Эдвард Артур Томпсон, утверждавший, что  "невозможно классифицировать гуннский язык на основании одного слова".

– Но мы ведь с вами говорили не только о "страве", Уотсон, не так ли? Впрочем, давайте выбросим из головы и этот термин, и название Днепра, а равно имена людей и народов. Подойдём к проблеме совсем с иной стороны. Мы с вами установили как и на какой основе сложились гунны. Ответьте мне, пожалуйста, доктор, какая из частей этого этноса должна была навязать прочим свой язык?

– Фрагментов из которых складывалась гуннская конструкция не так уж и много. Во-первых, это монголоидное племя, некогда жившее в междуречье Днестра и Днепра, во-вторых, те немногочисленные кочевники, что изначально обитали в волго-донских степях, и, в третьих, потомки исседонов и аланов, пришедшие с Южного Урала. Памятуя о том, что, как правило, свою речь низам навязывают верхи, рискну предположить, что заговорили гунны на языке "готских ведьм", то есть темнокожих и плосколицых предков рода Аттилы. Уж если они свой непривычный внешний облик сделали популярным у всех степняков, то что же говорить о наречии. Слова выучить легче, чем изрезать лицо и изменить форму головы.

– Тогда скажите мне, Уотсон, на каком языке могли изъясняться те, кто некогда явился вместе со скифами с Алтая и долгое время жил под их покровительством в Северном Причерноморье?

– Боже мой! Конечно же, на скифском! Точнее, на языке царских скифов Геродота.

 – И мы с вами установили, что он, несомненно, был индоевропейским, но отличался от прочих наречий нашей семьи, включая иранские. Не так ли? А теперь скажите, коллега, могло ли такое важное понятие, как ритуальное похоронное пиршество, всегда проходившее у скифов с особой пышностью, а также связанная с ней лексика, ещё во времена обширной империи Арианта попасть в языки подвластных степнякам племён, таких, как оборотни-невры или меланхлены-черноодежники, через посредство которых, в свою очередь, обогатить славянскую речь?

– Разумеется, Шерлок!

– Вот вам и вся разгадка парадокса "стравы", а точнее того, почему единственное известное "гуннское" вдруг слово оказалось "славянским". Царские скифы – вот то общее, что объединило столь непохожие друг на друга народы: свирепых кентавров и потомков днепровских разбойников.