ПЕРОЗ И ГУРАНДОХТ. Книга 1. Горький вкус победы
Глава четвертая (продолжение)
Ближе к вечеру Сэда в торжественной обстановке приняла веру пророка Заратуштры. Пероз поздравил её и подарил дорогое кольцо с сапфиром.
Сразу после этого началась подготовка к свадьбе.
У зурванитов вступление в совместную жизнь праздновалось скромно. Орден отменил пышные церемонии, поскольку они никак не влияли на качество последующих отношений между супругами. Даже рекомендовалось ограничивать число гостей: по 12 человек со стороны жениха и невесты.
Поскольку со стороны Сэды были только две её служанки, которых было решено посадить за отдельным столом в дальнем углу зала, Пероз пригласил более двадцати гостей из числа местной знати, а также Нунэ и её четырёх мужей. Шах кушан выступил распорядителем свадебного пира, и всё организовал на собственный вкус и за казённый счёт.
Перед застольем он подозвал к себе Вазгена и сказал ему:
- Сегодня Сэда приняла нашу веру. Её жизнь начала новый отсчёт. Считай, что у неё не было никакого прошлого. НИКАКОГО!!! Мой тебе совет: не пытайся её о чём-либо расспрашивать. Она сама поведает тебе о том, о чём сочтёт нужным.
- Я должен знать о своей жене всё, - несколько смущённо ответил Вазген.
- Правильно, - поддержал его Пероз. – Всё, но с сегодняшнего дня. А до этого у неё ничего не было. Считай, что она родилась взрослой.
Вазген понял, на что намекал Пероз, и понимал, что это дружеский и очень тактичный намёк, но он не был готов к такому разговору, а потому, кивнув головой, согласился, не придав особого значения словам своего начальника.
- Очень сожалею, что больше никогда не увижу, как танцует Сэда, - вздохнул Пероз, - но ещё больше сожалею о том, что в такой день ты не прочтёшь поэму, посвящённую своей избраннице. Ты правильно подметил: сапожник без сапог, а поэт без стихов для возлюбленной.
- А поэму я всё-таки прочитаю, - ответил Вазген.
- Ты же сам говорил, что у тебя нет ни одного подходящего стиха для такого случая, - удивлённо заметил Пероз. – Неужели налету сочинил?
- Нет. Где-то полгода назад я переложил на рифму старинную армянскую легенду о большой любви. Её и зачитаю.
- С удовольствием послушаю, - заверил Пероз, - и пригласил жениха в зал.
После недолгой церемонии мобед объявил Вазгена и Сэду мужем и женой. Пероз произнёс тост и объявил, что дарит молодожёнам 100 золотых драхм, коня и рукопись зурванитского трактата из своей коллекции.
Вслед за этим каждый из гостей от себя одаривал молодую пару и желал жить в любви и согласии до конца своих дней.
А после этого наступила очередь Вазгена. Он вышел на середину зала и зачитал поэму, посвящённую своей избраннице.
АХТАМАР
Армянская легенда
Уж тысяча лет миновала
С той древней жестокой поры,
Когда день и ночь наблюдала
Суровая стража с горы.
В то время Арменией правил
Воинственный царь Арташес,
Державу оружием славил,
Враги говорили: «В нём бес».
Усерден, умён и расчётлив,
В делах был везучим, как бог,
До женщин чужих не охотлив,
Но к подданным дьявольски строг.
Уж если сказал – как отрезал,
Умри, но исполни приказ,
И мигом он головы резал,
Посмевшим ослушаться раз.
Была у царя Арташеса
Красавица-дочка Тамар –
Глаза будто ягоды леса,
А губы – цветочный нектар.
Царь Сирии жаждал жениться,
Царь Мидии слал к ней сватов,
И сердца желая добиться,
Дарили ей море цветов.
Купцы предлагали рубины,
Сулили парчи и мехов,
Отец приглашал на смотрины
За вечер по пять женихов.
И воины руки добивались,
Грозились врагов одолеть,
И видом свирепым старались
Душою Тамар завладеть.
Задумался царь: кто достоин?
Кто больше предложит за дочь?
Правитель, купец или воин,
А всем остальным – руки прочь.
Нет злата – не смей и соваться,
Нет власти – не смей и любить.
Не надо вокруг отираться
И без толку рядом кружить.
Но сердце за злато не купишь,
За титул его не продашь,
Лишь душу напрасно загубишь,
За чью-то безумную блажь.
Любовь – не забава для пира,
Она – не предмет для торгов,
Любовь – это таинство мира,
Бесценный подарок богов.
Пока Арташес торговался,
С кем дочь повести под венец,
У страсти огонь разгорался.
Тамар обратилась: «Отец,
Позволь мне самой отдать руку,
Позволь мне так мало – любить,
Не снесть мне с любимым разлуку,
Его не смогу разлюбить.
Ты хочешь отдать мою душу.
Так знай: я её отдала,
И клятву ему не нарушу,
Коль жаркую ночь провела».
Арташес:
«И кто, скажи, дочь, твой избранник:
Он царь, может, воин, купец?»
Тамар:
«О, нет, небогат этот странник».
Арташес:
«Да как же посмел он, подлец?!»
И дочь он на остров отправил,
И стражу расставил кругом,
И строго дежурных наставил,
Чтоб ночью смотрели и днём.
Арташес – начальнику стражи:
«Смотрите, смотрите, смотрите,
Я, знайте, шутить не люблю,
И глаз не на миг не сомкните,
Иначе я всех порублю».
Вдоль берега лодки кружили,
Поставлен был пост у горы,
И в ужасе стражники жили:
Держа на плечах топоры.
«Кто этот коварный любовник?
В кого так влюбилась Тамар?
Кто царского гнева виновник?
Чья страсть породила кошмар?»
Первый стражник спрашивает у второго
о таинственном возлюбленном Тамар:
«Быть может, он доблестный воин,
Прославивший звонкий булат?»
Второй стражник отвечает первому:
«О, нет, он её недостоин,
Тот парень - незнатный азат.
Он молод, красив и бесстрашен,
Но беден. Не царский жених»
Второй стражник:
Зато Арташес в гневе страшен,
И головы срежет нам в миг».
Но чувства преграды не знают,
Препятствия им нипочём,
Они только страсть распаляют,
Сердца обжигая огнём.
Красавица встречей томима,
И ставит огонь у воды,
Желанна она и любима,
Но плыть к ней четыре версты.
Да разве любовь остановишь?
Остудишь ли чем её пыл?
Шептали вашапы: «Утонешь»,
Но юноша плыл к ней и плыл.
Вдали его ждало свиданье,
В воде леденели персты.
Но что для любви расстоянье?
Каких-то четыре версты.
И вот уже берег скалистый,
Тамар в лёгком платье стоит,
А с ней огонёк бархатистый
В серебряной чаше горит.
Как змеи сплетались их руки,
Коснулись друг друга тела,
И мгла вплоть до самой разлуки
Их тайну собой берегла.
И время так быстро бежало,
Вся ночь пролетала стрелой,
Едва только солнце вставало,
Пора возвращаться домой.
Потом всё опять повторялось:
В воде леденели персты,
Тамар с огоньком появлялась,
И те же четыре версты.
И снова уста прилипали,
И бились сердца в унисон,
Рассветы затем наступали,
На день прерывая тот сон.
О, молодость, ты так беспечна,
Любовь – только искра в дыму.
Ведь счастье не может жить вечно,
Оно – сладкий сон наяву.
Над гладью замечен был водной
В ночи голубой огонёк.
Светил он звездой путеводной,
Но тайну любви не сберёг.
И царские слуги схватили
Стоявшую рядом Тамар,
Огонь же они потушили,
И это был страшный удар.
Вокруг только волны и ветер,
Безлунная тёмная ночь.
«О, где же ты, где в этот вечер
Любимая царская дочь?»
Шептались вашапы: «Утонет,
Не шутка – четыре версты».
И сердце у юноши стонет,
В воде леденеют персты.
Дни счастья так быстро промчались.
«Но где ж огонёк твой, Тамар»?
Когда уже силы кончались,
Вздохнул тот азат: «Ах, Тамар».
Сомкнулись холодные воды
В ту ночь над его головой,
Шли длинные-длинные годы,
Оставив Тамару вдовой.
Всю жизнь вплоть до самой могилы
О нём горевала Тамар.
А остров, где всё это было,
Зовётся с тех пор Ахтамар.
И столько всего изменилось,
И старое прожито вновь:
Всё бренное в тлен превратилось,
Бессмертной осталась любовь.
Когда все попрощались и ещё раз пожелали всего наилучшего, Пероз подошёл к Вазгену и, глубоко вздохнув, сказал:
- Хорошие стихи. Красивая старинная легенда. Но её никак нельзя было посвящать любимой девушке.
- Почему? – удивился Вазген.
- Мне ли тебе объяснять почему? Слово обладает огромной силой, а судьба любит пошутить, нередко в стиле чёрного юмора. Когда ты читал поэму, я что-то почувствовал: нескорое, но неизбежное.
- Что именно? – поинтересовался Вазген.
- Когда муж надолго уезжает или уходит на войну, жена зажигает огонь, который должен гореть до его возвращения. Однажды этот огонь погаснет, и ты не вернёшься. Ты своим словом сам написал себе судьбу.
- Я был принят в сословие воинов. Давая присягу, я понимал, что однажды могу не вернуться. Осознаю это и сейчас. Не всегда удаётся преодолеть силу обстоятельств.
- Да, конечно, ты прав, - поддержал Вазгена Пероз, - но мне почему-то показалось, что всё это коснётся и меня.
- Что именно? – попросил уточнить Вазген.
- Не знаю. Чувства бывают столь неконкретными, что их невозможно выразить словами. Ты дал этой легенде новую жизнь и новую силу. Она как будто ожила и втянет в себя всех, кто сегодня сидел за столом: тебя, меня, Сэду, Нунэ, Иран, Армению, эфталитов.
- Не совсем понимаю, - покачал головой Вазген. – Эта история произошла тогда, когда никаких эфталитов ещё не было. К тому же я вообще ни о чём таком не думал, когда писал и читал.
- Чувства сильнее доказательств, а твои слова имеют свойство обретать черты реальности. Ты это уже доказывал не раз. К тому же ты рассказывал, что у тебя в роду и бабушки и прабабушки были ведьмами.
- В Армении каждая вторая женщина – колдунья, а каждая первая – гадалка. У нас все гадают, колдуют и ворожат.
- И всё же к тебе будет просьба: осторожнее обращайся со словами. Я не верю в то, что написано в христианских книгах, но когда изо дня в день повторяют одно и то же, то это начинает действовать как заклинание. «Вначале было Слово, и это Слово было Бог». Как и всякий зурванит, я с этим не согласен. Вначале было не Слово. Вначале была Любовь. Она породила Слово и всё остальное. Но Слово обрело силу.
- Хорошо, я учту, - согласился Вазген и, после короткой паузы добавил: - Разум не всегда прав, но и чувства часто ошибаются. Иногда что-то кажется, даже сильно кажется, а ничего не происходит или происходит совсем не так.
- Согласен. Только по своему опыту я знаю: если чувство сильное, оно может подвести, а если слабое, едва уловимое и ощутимое только вскользь, то оно правильное. У меня сегодня было именно такое чувство: мимолётное и необъяснимое, словно сама Судьба, улыбаясь и смеясь, шепнула мне на ушко: «Как забавно! А ну-ка, попробуй, как царь Мидии или Сирии посвататься к Армении. Посмотрим, чем закончится».