ПЕРОЗ И ГУРАНДОХТ. Книга 1. Горький вкус победы
Глава двадцать третья
Мерв.
Париса Базренджи вызвала Вазгена. Он два года не участвовал ни в каких государственных делах и продолжал обучение. Но перед началом похода на эфталитов его вызвали в Нишапур и повелели быть наготове. Как только Йездигерд нанёс поражение Кушнавазу под Джерой, Вазгену было приказано немедленно выдвигаться.
Во всех походах персы хорошо отлаживали систему сообщений. Через каждые 25-30 вёрст они организовывали станции смены лошадей. Круглые сутки там дежурили гонцы, готовые на свежих скакунах нестись куда угодно, поэтому любые послания и приказы доставлялись очень быстро. К примеру, в Нишапуре уже на следующий день знали о взятии Мерва. Почтовая система была отлажена так, что адресат, находящийся на расстоянии 400-500 вёрст от отправителя мог получить от него письмо в течение суток (скорость доставки колебалась в зависимости от необходимости сворачивать с главных почтовых путей).
Войдя в покои Парисы (она заняла дальнее крыло во дворце эфталитского наместника Мерва), Вазген, смутившись, опустил глаза и попросил прощения за, как он полагал, несвоевременное появление, хотя он предварительно постучался и получил разрешение войти.
- Нет-нет, входи, я тебя жду, - сказала Париса, бросая на него ласковый и страстный взгляд.
В большом, светлом и роскошно обставленном зале художник заканчивал рисовать портрет Парисы во весь рост. А она позировала ему в туфлях на высоком каблуке и в костюме, в каких обычно появлялись танцовщицы на пирах: в полуоткрытом лифе, прозрачных узких шальварах и диадемой на голове.
В отличие от евреев, у которых танцы считались непристойным занятием для женщин благородного происхождения, у персов аристократкам плясать не возбранялось. Наоборот, считалось, что умение красиво двигаться – это необходимый элемент воспитания и привития вкуса. Поскольку Сасаниды во многом старались подражать Ахеменидам, они поощряли танцы, (в храмах Митры при Ахеменидах ритуальные пляски являлись частью богослужения) и танцевальные школы процветали во всех крупных городах.
В персидских танцах женщины в основном задействовали верхнюю часть тела: лицо, голову, плечи, грудь, руки. Основной упор делался на чувства, а не на движения. Взглядом и жестом танцовщица должна была уметь передать эмоции: радость, любовь, переживание, гордость, грусть.
Правда, в отличие от плясуний неаристократического происхождения, благородные дамы во время танца не раздевались.
Вазгена смутило именно то обстоятельство, что Париса была одета, как ему показалось, слишком легко для дамы такого ранга.
Поблагодарив и отпустив художника, Париса бросила горячий трепетный взгляд на Вазгена.
- Посмотри на меня. Как я выгляжу?
- Вы божественно прекрасны, - продолжая испытывать смущение, ответил Вазген.- Просто нет слов, чтобы описать вашу красоту.
Он понимал, что как-то нетактично слишком уж пристально разглядывать полуобнажённую грудь и скрытые лишь тонкой тканью бёдра замужней женщины, но оторвать от них взгляд… Нет, это было выше его сил.
Париса взяла рукой его ладонь и приложила её к своему телу.
- Не стесняйся. Мы здесь одни. Ощути упругость моей груди, линии бёдер, стройность ног. Глаза видят, руки чувствуют.
Но Вазген застыл в нерешительности. У него начала кружиться голова.
«Я наедине с Парисой в комнате, в которую без её особого распоряжения никто не войдёт. Она легко одета, страстно смотрит на меня и прижимает мою руку к своей груди!» - понеслось у него в голове.
- Смелее, - посмотрела Париса ему в глаза. – Если я разрешаю, значит, это можно.
- Достоин ли я такой неземной красоты? – робко спросил он. – Вы такая совершенная женщина.
- Но я женщина, и я хочу, чтобы ты как мужчина оценил мою красоту. Помнишь, мы изучали греческие истории? Юноша Парис сравнивал красоту Геры, Афины и Афродиты. Богини обнажались перед смертным, чтобы он решил, которая из них прекраснейшая.
- Это легенда, - смущённо произнёс Вазген.
- Красивая легенда достойна подражания. Она может стать реальностью, если поверить в неё.
- Я не могу требовать от вас, чтобы вы совсем передо мной разделись, как это требовал Парис от греческих богинь. Я скорее готов припасть к вашим ногам, нежели рассуждать о достоинствах вашего тела.
- Тогда припади, - улыбнулась Париса и, лёгким жестом опустив его на колени, ласково потрепала его по волосам.
Повинуясь какому-то глубинному неосознаваемому чувству, Вазген стал нежно целовать её стопы, едва дотрагиваясь, гладить ноги и, время от времени поднимая голову, преданно смотреть ей в глаза.
- Вижу и чувствую, что я для тебя не столько земная женщина, сколько богиня, - сладострастно вздыхая, прошептала Париса.
- Вы моя богиня, - тихо произнёс в ответ Вазген.
- Значит, я прекрасна?
- Разве может другая женщина быть прекраснее вас? Вы – верх того совершенства, который я в состоянии представить.
Вазген продолжал гладить Парису, и его переполненная чувствами душа всё сильнее и сильнее отодвигала разум на дальний план. Через какое-то время он полностью потерял контроль над собой, лёг у её стоп и крепко заснул прямо на полу.
************
Проснувшись, он обнаружил, что Париса сидела одетой в обычную одежду и с повязанным платком на голове, но она по-прежнему ласково и с улыбкой смотрела на него.
- Ты влюбчивый, - посмеялась она.
- Это плохо? – спросил Вазген.
- Нет. Это хорошо. Плохо, когда человек не видит ничего, кроме денег и материального мира, а на женщину смотрит только на объект для плотских утех. Тот, кто обожествляет мир, сам немножко бог. В ком нет искры божьей, тот не видит духовного.
- Я люблю вас как богиню и просто отказываюсь признавать вас земной женщиной.
- Спасибо. Когда говорят такие слова от души, то это приятно. А сейчас не обижайся, но кое-что нужно сделать.
Париса позвала слуг и отдала им странный приказ – вывести Вазгена на холод, несколько раз окатить его колодезной водой, затем хорошо растереть и снова привести к ней.
Когда всё это было исполнено, Вазген снова вошёл в покои Парисы.
- Да, я помню слова твоей армянской ведьмы о том, что возлюбленная голой упадёт тебе прямо под ноги, - посмеялась Париса. – Нет, я не пыталась тебя соблазнить. Просто я тоже колдунья, и мне нужно переколдовать одну очень могущественную ведьму. Впрочем, это нужно не столько мне, сколько всем нам.
- Я не совсем вас понимаю, - пожал плечами Вазген.
- Кушнаваз почти постоянно рядом с собой держит ведьму Халиссе. Это такая старая карга от одного вида которой бросает в дрожь. Она обладает способностью отличать правду от лжи. Как бы ты ни старался, как бы тонко не продумывал все фразы и сколь вдохновенно не пытался бы вжиться в роль, ты её не проведёшь. Она любую фальшь мгновенно извлекает из самых недр души. Благодаря Халиссе Кушнаваз окружил себя только теми, кто действительно безумно ему предан, и вычислил всех, кто мог представлять для него хоть какую-то опасность. Халиссе – его глаза и уши в мире людских душ и сердец.
- Но какое это имеет отношение к тому, что сегодня произошло?
- Самое прямое. Йездигерд распорядился отправить тебя на переговоры с эфталитами.
- Меня? – переспросил Вазген.
- Да, тебя, - подтвердила Париса. – По правилам он должен был сам тебя вызвать и дать указания, но он поручил сделать это мне, потому что сегодня шаханшах вне себя от ярости.
- А что случилось? – поинтересовался Вазген.
- Пероз сначала отпустил, а затем вернул и жестоко казнил эфталитов, поверивших его обещанию их не преследовать. Но это мелочь. Хуже другое – он имел возможность пленить или убить Халиссе, но не сделал ни того, ни другого. Он приказал её выпороть и отпустил.
- Как-то странно, - выразил неопределённые чувства Вазген.
- Но на этом странности не закончились. Вдобавок ко всему он умудрился удочерить маленькую девочку, родителей которой убили эфталиты.
- А вот это благородно! Такой поступок заслуживает большого уважения, - оценил поведение Пероза Вазген.
- Я такого же мнения, – согласилась Париса, - но её лучше было бы взять с собой, не удочеряя. А коль он признал её своей приёмной дочерью, ей теперь полагаются все почести особы царского двора. Йездигерд даже совещался с мобедами о том, нельзя ли такое удочерение признать недействительным, но они в один голос ответили, что если Пероз сделал это публично, то обратного хода быть не может. Она – его приёмная дочь со всеми правами, а он – отец со всеми обязанностями.
- Честно говоря, не вижу в поступке Пероза ничего дурного, - развёл руками Вазген.
- Дурного-то нет, а проблема есть. Эта девочка – простолюдинка. Она вырастет, и внешность выдаст её неблагородное происхождение. Вельможи всегда брали себе в жёны самых красивых и утончённых женщин. Поэтому их потомки приобретали лучшие черты. А простолюдины женились на тех, кого не хотели видеть ни в одном гареме. Отсюда и разница. Перозу придётся лет через 15-16 выдавать её замуж, и выдавать отнюдь не за кого попало. Вот и получится: приёмная дочь Пероза – простолюдинка. Не сочетается.
- Что мешает придумать легенду об её благородном происхождении, а воинов, присутствовавших при удочерении, попросить молчать?
- Можно и так. Но утаишь ли шило в мешке? Пероз имел право удочерять только девочку из семьи такого же ранга, как и он сам, например, гуптскую или византийскую принцессу.
- Но император Маркиан родом из простолюдинов, - заметил Вазген. - С самого низа поднялся на самый верх.
- Согласна, - кивнула головой Париса, - только родители этой девочки не смогли повторить путь Маркиана.
- Я не могу и не имею права спорить с шаханшахом, но по-человечески понимаю Пероза. Может, в чём-то он и не прав, но поступок говорит сам за себя: он добр в душе. Если аристократ заступается за простолюдинов, значит, он справедлив.
- Увы, доброта порой становится источником многих несчастий. Кажется странным, но это так. Пероз вторгся в чужой мир, взял часть этого мира и присоединил его к себе, не зная, поможет это или навредит. Врачи говорят, что умирающему можно влить кровь другого человека, но он от этого либо поправится, либо умрёт. Одним людям подходит любая кровь, а другим не любая. Есть такие стихи римского поэта Квинта Горация Флакка:
Мне ненавистна персидская роскошь.
Шитые лыком венки так безвкусны!
Мальчик, брось поиски! Зря в саду ищешь
Позднюю розу.
Мирт прост. К нему ничего не прибавишь.
Мирт украшеньем тебе, слуге, будет,
Также мне, пьющему праздно под сенью
Лоз винограда.
Не понравилась ему, видите ли, наша роскошь. А нам не нравились их оргии и бои гладиаторов. Персидский мир и римский мир никогда и никак не сочетались друг с другом. Мне также довелось побывать в Магадхе (столица гуптов). Там я тоже ощутила пропасть между персидским и индийским миром. Ничего общего. Нам с гуптами можно торговать, заключать военные союзы, изучать язык, но мы с ними никогда не сможем стать одним целым. Так же нам сложно стать единым целым с армянами, даже несмотря на общее парфянское прошлое. В наш персидский мир можно войти, но из него нельзя выйти.
- Ваши рассуждения очень интересны. Мне ещё предстоит осмыслить ваши слова. Я по происхождению армянин. Персидский мир стал для меня почти родным. И всё же я продолжаю ощущать себя армянином. Стараюсь быть персом. Иногда сам над собой смеюсь, что чувствую себя ещё большим персом, чем сами персы, но персидское во мне – это стены, окна и крыша. Фундамент всё равно армянский, - откровенно признался Вазген.
- Верю, - положительно кивнула головой Париса. – Из армянского мира также нет выхода, как и из персидского. Гайк не отпускает своих сыновей и дочерей. Правда, армянский мир имеет ещё одно очень важное отличие от персидского: в него нет входа. Можно стать персом, можно стать евреем, но нельзя стать армянином. Армянский мир – это мир в себе. Это мир, скрывающий многие тайны даже от армян.
- Вы знаете о Гайке? – с изумлением спросил Вазген.
- Гайк. Белый всадник. Бог и прародитель всех армян.
- Почему белый всадник? – спросил Вазген. – В Армении его описывают как великана, который с тремястами армянскими семьями пришёл откуда-то из Месопотамии и основал Армянское государство.
- Был он великаном или нет – неизвестно. Скорее всего, не был. Великим людям из прошлого часто приписывают большой рост. А белым всадником его называли потому, что он скакал на белом коне в белых одеждах. А потом на этом скакуне он начертил границы Армении, поместив её между озёрами Ван, Севан и Урмия с горой Арарат посередине. Как у евреев есть договор с Яхве, так и у армян есть договор с Гайком. Просто евреи признают наличие договора, а армяне – не признают. Однако это ничего не меняет. Армянин от рождения, до смерти и после смерти принадлежит Гайку независимо от того, хочет он этого или нет. Не Христос судит армян за их поступки в этой жизни. Армян судит Гайк. И ты, Вологез, считай себя хоть трижды, хоть четырежды персом, твоя душа булавкой пристёгнута к кафтану Гайка. (Париса называла Вазгена разными именами – иногда настоящим именем, иногда персидским).
- В Истахре есть какой-нибудь трактат о Гайке? – спросил Вазген.
- Есть. Я распоряжусь, чтобы тебе выдали его, - заверила Париса. – Но мы отвлеклись от темы. Сегодня у тебя день откровений. Сейчас тебе предстоит ещё кое-что узнать.
Париса на минуту вышла из зала и вернулась вместе со своей младшей дочерью Ясмин.
- Скажи честно, Вазген, Ясмин похожа на меня или нет?
- Я бы не сказал, - после долгих раздумий и сравнений неуверенно ответил Вазген. – Дарья и Родогуна похожи, а Ясмин не похожа, ни на вас, ни на сестёр.
(Примечание. Дарья – это женское имя древнеперсидского происхождения. Мужская форма этого имени – Дарий. Так звали трёх царей Ахеменидской династии).
- Верно подметил, - похвалила Вазгена Париса. – Ясмин похожа на своего отца – Кушнаваза.
У Вазгена отвисла челюсть. Он знал, что Париса была замужем, с супругом не разводилась, и вдруг такая новость.
- Да-да, я отнюдь не оговорилась. Ясмин – моя дочь от Кушнаваза, - видя растерянный вид Вазгена, подтвердила свои слова Париса.
************
Будучи ещё совсем молодым, Кушнаваз обучался в зурванитской школе. Он считался одним из наиболее вероятных претендентов на эфталитский престол, поэтому персы решили приобщить его к своей культуре, по возможности женить на знатной персиянке (вплоть до выдачи за него замуж дочери шаханшаха) и сделать его проводником своей политики на востоке.
Кушнаваз прибыл в Иран в составе дипломатической делегации, сразу был окружён большой заботой и приглашался на мероприятия самого высокого уровня.
Он обнаружил хорошие способности к музыке. С ним занимались лучшие преподаватели, и на светских вечеринках он давал настоящие концерты, играя на сантуре. (Примечание. Сантур – музыкальный инструмент, похожий на цимбалы. На нём играли мизрабами – кольцами с выступами для захвата струн. Сохранилась легенда о том, что Кушнаваз стал настолько искусным музыкантом, что однажды на струны его сантура сел соловей).
Но Кушнаваз влюбился в Парису Базренджи. Какое-то время он не знал, чего именно от неё хочет. Зурваниты испытывали к ней скорее мистические чувства, нежели плотские. Но Кушнаваз не был зурванитом и мыслил иначе. Он задумал то, чего не следовало задумывать: предложить ей выйти за него замуж и даже похитить её, если она не согласится. Его совершенно не смущало то обстоятельство, что она была старше него по возрасту, состояла в браке имела двух дочерей. Понравилась!
Эфталитам с детства давали странную, но в то же время интересную установку: если чего-то сильно хочешь – пойди и возьми, не задумываясь над последствиями своих поступков. Делай, а потом думай, как выкрутиться. Кто не рискует, у того не получается.
Набравшись смелости и наглости, Кушнаваз, заготовив дорогой подарок, сделал Парисе предложение. Она попыталась было объяснить ему, что это невозможно, но Кушнаваз изначально не думал мириться с отказом. Ловким движением он поднял её на руки и попытался унести. Неподалёку его ждали сообщники из числа эфталитов. Однако план сорвался. Зурваниты схватили Кушнаваза, скрутили ему руки, крепко поколотили и потащили к судье.
Бедный судья схватился за голову: что делать? Приставание к замужней женщине считалось в Иране уголовным преступлением, а тут было не просто приставание, а попытка похищения чужой жены, к тому же очень знатной и влиятельной. Но Кушнаваз – член дипломатической делегации. Можно ли его судить? Как на это посмотрит Михр-Нарсе?
После двух часов напряжённых раздумий судья принял решение отпустить эфталитского принца под собственное поручительство и, сославшись на необходимость тщательного расследования столь необычного дела, отложил слушания. В тот же вечер судья пошёл к дастуру (мобеду более высокого ранга) и попросил сообщить о происшедшем великому вазургу.
Это произошло во второй год царствования Йездигерда Второго. Персы готовили поход против Византии, и осложнение отношений с эфталитами из-за нелепой выходки знатного юнца могло нарушить все военные планы.
Йездигерд от злости стучал кулаком по столу и кричал: «Это проклятые дэвы внушили Кушнавазу мысль совершить такую глупость. Если из-за Кушнаваза всё сорвётся, я его убью».
Дэвы – не дэвы, но проблему надо было решать. Что делать с Кушнавазом? Судить его нельзя. Выслать из страны за непристойное поведение – нарваться на скандал.
Михр-Нарсе отнёсся к ситуации более спокойно. Он рассуждал так: «Случай – это либо искушение дэвов, либо шанс от Бога. Будем считать, что дэвы сделали ошибочный ход».
Великий вазург, договорившись с Парисой, решил послать её к Кушнавазу с целью выяснить, не изменились ли его чувства к ней. Париса переговорила с эфтилитским принцем и доложила, что он был безумно рад её видеть и весь вечер целовал ей руки.
Дабы выйти из положения, было принято решение частично удовлетворить желание Кушнаваза. Парису замуж за него не отдали, но прислали её к нему в качестве наложницы.
Слуга обнажил Парису перед Кушнавазом и сказал: «Великий шаханшах Эрана и Анэрана Йездигерд Второй дарит вам эту благородную женщину, но меё ласками вы можете наслаждаться только находясь в пределах Персии».
Париса в то время ещё не была главой ордена, но в силу происхождения и незаурядных личных качеств имела высокое положение в обществе.
Судья закрыл дело за примирением сторон, а мобедам пришлось закрыть глаза на нарушение традиции. Когда вмешивается политика, традиция может немного отступить.
По молодости, по глупости и в силу безумной влюблённости Кушнаваз выболтал Парисе в постели все государственные секреты, которые он только знал. Никакой разведчик не мог раздобыть и десятой доли тех сведений об эфталитах, которые передала Йездигерду Париса.
Кушнаваз от любви потерял рассудок. Париса услышала от него идею о том, что мир создан для исполнения желаний эфталитов. Ей такая философия понравилась, и она решила приспособить её для своих нужд. Пусть весь мир существует для эфталитов, а эфталитская казна пусть существует лично для неё.
За несколько месяцев Кушнаваз не только истратил все имевшиеся у него деньги, но и залез в долги. В большие долги. Париса оказалась не просто дорогой, а очень дорогой женщиной. Кушнаваз дарил ей всё: золото, рубины, шелка, лошадей.
Однако Париса опутала его не только долгами, но и связями. Еврейские купцы быстро смекнули, что попадание к Кушнавазу через Парису может сулить им большие выгоды. Они давали ему в долг, а он расплачивался с ними привилегиями в виде беспошлинного провоза, оптовой скупки того или иного товара или права завезти какую-нибудь контрабанду.
Когда отец Кушнаваза узнал о том, что сын совершенно забросил учёбу, по уши влюбился в замужнюю женщину, принимает делегации у себя в постели, едва прикрывшись простынёй, щедро раздаёт привилегии еврейским купцам, и спустил на персидскую красавицу умопомрачительную сумму денег, он повелел немедленно отозвать его домой.
Расставание для Кушнаваза было тяжким. Он не хотел уезжать. Первый и последний раз в жизни он не мог сдержать слёз. У Парисы уже округлился живот, но её пришлось вернуть мужу.
«Мы не можем быть вместе, но я всё равно считаю тебя своей женой, - сказал он ей на прощание. – Ты – мать моего будущего ребёнка. Мы своих детей не бросаем. Я всегда буду ждать тебя».
После любовных приключений Кушнаваза в Иране эфталиты решили, что персидский образ жизни для них вреден и неприемлем.
************
- Государственных деятелей следует оценивать по тем результатам, которых они достигли, - высказал свою точку зрения Вазген, внимательно выслушав рассказ Парисы. – Если шаханшах, великий вазург, марзпан или посол добивается успеха, не совершив зла, то он достоин высочайшего уважения.
- Спасибо за понимание, поблагодарила Вазгена Париса. - У тебя тоже есть шанс добиться уважения. Посольство к эфталитам после нанесения им сокрушительного поражения – дело опасное, но в случае удачи тебя ждёт блестящая карьера.
- В качестве кого я поеду к эфталитам? – поинтересовался Вазген.
- Официально ты будешь первым советником посла, а реально – главным переговорщиком.
- А кто будет послом?
- Нунэ, - улыбнувшись и, перейдя на смех, ответила Париса.
- Женщина – посол Персии у эфталитов? – удивился Вазген, услышав распространённое армянское имя.
- Да, молодая женщина, - подтвердила Париса. – Армянка. Шаханшах мне сказал, что ты её знаешь.
- Я не знаком с дипломатической службой и вообще первый раз слышу, чтобы женщину отправляли послом. По-моему это чисто мужское занятие.
- Йездигерд – стратег, а хороший стратег всегда поступает так, что его невозможно просчитать.
- А почему главным переговорщиком буду я, а не она?
- Ты же сам говоришь, что посольство - это чисто мужское занятие.
- Хорошо, я всё сделаю так, как мне будет велено, - заверил Вазген.
- В том-то и дело, что дать тебе важные советы я могу, но переговоры от начала и до конца будут сплошной импровизацией.
- Готов ли я к столь важной миссии? – усомнился Вазген. – У меня в таких делах нет никакого опыта.
- У Нунэ тоже его нет, - вновь усмехнулась Париса. – Кушнаваз, поверь мне, совершенно непредсказуем. Его надо чем-нибудь удивить и сделать против него такие ходы, которых он меньше всего от нас ожидает или вовсе представить не может.
- Честно говоря, первый раз слышу, чтобы знатные армянки находились на посольской службе в Иране. Даже не терпится познакомиться с ней.
- Так вы вроде бы знакомы.
- Нет, это какая-то ошибка, - отрицательно покачал головой Вазген.
И тут Париса расхохоталась.
- Я хоть и не Халиссе, но поймала тебя на слове. Нунэ – та самая девушка, которую ты из тюрьмы привёл во дворец к Йездигерду.
Вазген остолбенел.
- Как??? Это невозможно.
- Напротив. Это уже решено и не подлежит обсуждению.
- Да какой из неё посол!? Она дикарка. Вы шутите.
- Нет, это не шутка, - сделав, наконец, серьёзное лицо, ответила Париса.
- Наверное, шаханшаху виднее, но, с другой стороны, чем выше смотришь, тем слабее видны детали, - осторожно высказался Вазген.
- Ты встречался с ней два года назад. Уверяю тебя, она изменилась.
- Не знаю. Я пока даже представить такого не могу. Помню, как увидел её в тюрьме, как она предложила шаханшаху креститься и как стащила штаны с глашатая на площади.
- У меня в жизни тоже бывали разные ситуации: и смешные, и глупые, и нелепые до полного абсурда. Один только Кушнаваз чего стоил. Придворный гуптский философ как-то высказал интересную мысль, заставившую меня глубоко задуматься: «Наша жизнь – это сон наяву. Во снах мы можем неожиданно попасть куда угодно. Сон может ни с чего начаться и ни на чём закончиться. Просыпаясь, мы можем не обнаружить во сне никакого смысла, но когда спим, то видим смысл во всём, что нам снится. Мы не понимаем жизнь, потому что не вполне понимаем сны». А попробуй найти хоть какую-то логику в верованиях разных народов. Самые нелепые вымыслы становятся частью реальности и влияют на реальность сильнее, чем можно было бы представить. За идеи, подчас совершенно безумные, воюют с куда большим рвением, чем за деньги и власть. Индийская философия сложна, потому что она перегружена всякими терминами. Когда же всё объясняют доступным языком, мысли становятся понятными. У индусов есть богиня обмана Майя. Мир вещей, феноменов и людей есть всего лишь иллюзия. Человек из-за своего неведения строит в уме ложное представление о существующем мире и пытается такое представление о мире натянуть на реальный мир. Но реальность и представление о реальности – не одно и то же.
Для Парисы был характерен особый стиль разговора. Она могла начать с одного и закончить другим, но переходы от одной темы к другой получались плавными и гармоничными. В конечном итоге разговор всегда возвращался к первоначальной теме, но, описав замысловатый круг вокруг той или иной темы, производил на собеседников сильное впечатление. За каждым словом чувствовалось нечто весомое. Париса никогда никому не навязывала своих убеждений, но почти всегда убеждала.
- Сила Халиссе в том, что она может приоткрывать покрывало Майи, - продолжила Париса. – Поэтому, как только она начнёт его стаскивать, тебе тут же нужно будет натянуть это покрывало обратно. Человек лучше всего запоминает то, что произвело на него сильное впечатление. Чем ярче эмоции, тем крепче память. До начала переговоров отдай Кушнавазу мой портрет и портрет Ясмин. Скажи, что мы в Мерве и готовы к нему выехать. Почти наверняка он спросит тебя том, когда, рисовался этот портрет, и ты честно подтвердишь, что его писали при тебе накануне твоего отъезда. Я специально всадила в тебя слоновую дозу впечатлений, а затем велела окатить тебя ледяной водой. Эта энергия будет жить в тебе ещё очень долго, и часть этой энергии ты передашь Кушнавазу. Знаешь, несбывшаяся мечта не имеет срока давности. Напомни ему обо мне. Он расчувствуется, даже если не покажет вида. И как только старая любовь начнёт бередить его сердечную рану, он перестанет слушать Халиссе. А ещё скажи, что если он отдаст нам Балх, мы с Ясмин приедем к нему.
- Орден вас не отпустит, - вздохнул Вазген. – Как же мы будем без Вас?
- Ради Балха я готова на всё. А ордену придётся согласиться.
(Примечание. Балх имел особое религиозное значение для зороастрийцев. Это был родной город пророка Заратуштры).
************
Интуиция – это соль и пряности разума. На одной интуиции далеко не уедешь, а разум без интуиции – как постная еда: есть можно, но не хочется.
Есть два типа интуиции – интуиция пророка и интуиция опыта. Пророк чувствует и говорит то, что идёт откуда-то свыше, а интуиция опыта – это вершина мастерства. Это награда за долгое усердие. Интуиция ведёт мастера по правильному пути, и он видит такое решение, которого больше не видит никто.
Йездигерд сразу заприметил и Вазгена и Нунэ. Он что-то почувствовал в них, хотя не мог объяснить что именно. Вазген произвёл на него впечатление как поэт, но шаханшах стал тащить его то на войну, то в политику, а к Нунэ он проникся совершенно необъяснимой симпатией и приглашал её во дворец по любому поводу и без повода. Ей было запрещено что-либо говорить, но все обращали внимание на то, что Йездигерд часто бросал на неё свой взор.
Видя расположенность шаханшаха, многие стали угодничать перед ней, приглашать на пиры (не на царские, а рангом ниже).
(Примечание. На персидских пирах женщины сидели отдельно от мужчин. На мужской половине имела право присутствовать лишь мать шаханшаха. Танцовщиц приглашали только для исполнения номера).
Два года Нунэ обучали всему, что обязана была знать аристократка. Для этого потребовались не только персидские, но и армянские учителя. Вернее, учительницы. Тот армянский язык, на котором разговаривала Нунэ, был языком рамиков, тогда как ей требовался язык, на котором разговаривали жёны и дочери азатов и нахараров. В Нишапуре проживали жёны сосланных армянских бунтовщиков, но Нунэ в своё общество они не приняли. Для неё это стало неприятным откровением. В персидских кругах к ней относились значительно лучше: там над ней никто не подсмеивался, не бросал пренебрежительных взглядов, не шептался за спиной и не пытался тактично унизить.
Для Нунэ подыскали двух пожилых армянок знатного происхождения, которые и занимались с ней.
У богатых и властных людей свои причуды. Они могут себе позволить делать нечто такое, что бедному и в голову не придёт, и всё же затея с Нунэ не была просто причудой Йездигерда.
У аристократок есть манеры, но часто не хватает энергии. А у некоторых простолюдинок энергии через край, но нет ни внешности, ни манер. Но если воспитание хоть как-то можно привить, то энергию души вложить нельзя: она либо есть, либо её нет.
Что касается Нунэ то она, как ни странно, производила впечатление! Вроде бы придёт девушка маленького роста и внешне уступающая персидским красавицам, а на неё все смотрели, на ней останавливались взгляды, потому что она необычно выглядела. Она была не такая, как все, и этим привлекала. Когда кругом роскошь и женщины идеальных форм, хочется чего-то другого просто потому, что оно другое. Как верно заметил один из придворных художников: «Изюминка порой бывает не в красоте, а в контрасте».
************
Мерв. Полдень следующего дня.
После коротких и почти официальных приветствий Вазген сел напротив Нунэ выписывать посольскую грамоту. Процесс оказался долгим и скучным. Вазген писал, а Нунэ просто сидела и ждала, пока он закончит свою работу.
- Какого ты рода? – спросил Вазген.
- Не поняла, - покачала головой Нунэ.
- Я спрашиваю: из какого рода ты происходишь?
- Из армянского.
- Да я не об этом. Вот я Вазген из рода Зангезури. А ты из какого рода?
- Я Нунэ – дочь гончара Хорена.
- Какого ещё Хорена? – с удивлением посмотрел на неё Вазген.
- Гончара из села Циранадзор.
Вазген бросил перо и тяжело вздохнул.
- Послушай, дочь гончара Хорена, я не могу такое написать в посольской грамоте.
- Почему? – спросила Нунэ.
- Потому что простолюдинов не назначают послами, - объяснил Вазген.
- Но Йездигерд же меня назначил.
- А ты представь ситуацию: приезжаем мы к царю Кушнавазу и я тебя представляю: «Посол Великого Шаханшаха Эрана и Анэрана Йездигерда Второго Нунэ – дочь гончара Хорена из села Циранадзор». Кушнаваз сочтёт, что шаханшах над ним издевается и велит нас казнить на месте.
- Тогда напиши по-другому, - посоветовала Нунэ, толком не понимая, чего от неё хочет Вазген.
- Что я должен написать? – переходя на лёгкий смех, спросил Вазген.
- Мой отец – очень хороший человек. Его все уважают. Он изготовил всю посуду для нашей церкви.
Вазген схватился за голову и в сердцах выдал:
- Йездигерд – самый армянский армянин из всех, которых я только видел и знал в своей жизни.
- Никакой он не армянин, - решительно возразила Нунэ. – Он перс.
- Нет, армянин, - развёл руками Вазген, вставая из-за стола. – Йездигерд всё время смеётся, говоря, что армяне всё делают по-армянски. Зато он сам так по-армянски поступает, что никакой армянин даже близко сравниться не может.
- А что он сделал по-армянски? – удивлённо спросила Нунэ.
- Тебя послом назначил.
- Да, он меня назначил персидским послом у эфталитов, - не совсем поняв юмор Вазгена, подтвердила Нунэ.
- Да, персидским послом, но по-армянски.
Немного побродив по комнате, Вазген вновь сел за стол и написал:
«Шаханшах Эрана и Анэрана Йездигерд Второй направляет послом в царство эфталитов благородную женщину Нунэ Григорян».
- Почему Григорян? – поинтересовалась Нунэ.
- Я не могу записать тебя в Багратуни, Мамиконяны, Бзнуни, Мандакуни или ещё какой-нибудь нахарарский род. В плену у эфталитов находятся некоторые представители родовитых фамилий. Если вдруг царь Кушнаваз их спросит, они тебя не признают. А так в случае чего попытаемся всех убедить, что ты из церковного рода.
- Но это же неправда. Я не из церковного рода.
- Без правды жить я не могу,
Но ложь мне помогает выжить, - стихами ответил ей Вазген.
- Но почему я должна отказываться от родителей? – возмутилась Нунэ. – Мой отец – гончар, мама – прачка. Они очень хорошие люди.
- Отказываться не надо, а соврать придётся. Твой отец – иерей, а мать – жена иерея. Я попрошу шаханшаха, чтобы он дал им фамилию. Если наша миссия пройдёт успешно, вы все станете Григорянами.
(Примечание. Фамилия Григорян ныне является распространённой среди армян, однако до середины V века никаких Григорянов в Армении не было, потому что имя Григорий - неармянского происхождения).
************