---

ПЕРОЗ И ГУРАНДОХТ. Книга 1. Горький вкус победы

Глава тридцать первая

Нишапур. Дворец шашаншаха.

Ормизд принимал у себя наиболее влиятельных зурванитов.

- Я вынужден сообщить вам прискорбную весть: всеми нами любимой и уважаемой Парисы Базренджи больше нет.

- Как нет? – последовал робкий вопрос. – Она покинула наш мир?

- Да, она покинула мир Персии и пророка Заратуштры, - вздохнул Ормизд.

- Как это? – вновь последовал вопрос от собравшихся.

- Париса жива. Но она приняла христианскую веру, вышла замуж за царя Кушнаваза и четырёх его братьев, была провозглашена эфталитской царицей, и вообще теперь её зовут не Париса, а Василиса. Всё это мне сообщил прибывший из Бамиана посол Хосров Кадмеани.

Приглашённые на эту же встречу мобеды стали негодовать:

- ЧТО-О-О-О???!!! Да как она посмела!!! Это такой большой грех, который невозможно искупить никакими молитвами!!!

Однако, несмотря на крайнее возмущение мобедов, зурваниты повели себя сдержанно.

- Нам известно, что Париса Базренджи стала царицей Эфталитского царства, - взял слово внук Михра-Нарсе Бахадур. – Такой союз – залог нашего спокойствия на восточных границах.

- Она теперь не Париса, а Василиса, - поправил Бахадура Ормизд.

- Пусть будет Василиса, - согласился глава зурванитской делегации.

- Она приняла христианскую веру, - пытаясь воздействовать на Бахадура, повысил тон Ормизд.

- А как она смогла бы стать полноправной эфталитской царицей, не сменив веру? – спросил Бахадур.

- Вы хотите сказать, что она совершила достойный поступок? – ещё сильнее повысив тон, начал выражать своё неудовольствие Ормизд.

- Полагаю, что она совершила необходимый поступок, - спокойно сказал Бахадур.

Тут в разговор вмешался дастур Сохраб:

- Ваш дед был образцом праведности и благочестия, а вы пытаетесь выгородить женщину, предавшую нашу веру.

- Почему вы всё это высказываете мне? – ещё более спокойным и размеренным голосом ответил дастуру Бахадур. – Разве я отвечаю за её поступки. Поезжайте в Бамиан и лично выскажите ей своё возмущение.

- Нет, вы, конечно же, не отвечаете за её поступки, но вы и не осуждаете её поведение, - возразил Сохраб.

- Я не считаю возможным кого-то осуждать, не разобравшись в ситуации, - пояснил Бахадур.

- Хосров Кадмеани сообщил достоверные сведения, - вновь вмешался Ормизд. – Разве одного факта принятия ею богомерзкого учения дэвов недостаточно для осуждения?

- У каждого факта есть свои объяснения. Чтобы выяснить истину, необходимо выслушать обе стороны, - выразил своё мнение Бахадур.

- А как мы её выслушаем, если она в грубой оскорбительной форме отвергла моё приглашение приехать в Нишапур? – заметил Ормизд.

- Тогда я поеду в Бамиан и во всём разберусь, - заверил глава зурванитской делегации.

- Но почему в своё время никто не выезжал в Константинополь разбираться с её похождениями? – продолжил Ормизд. – Вскоре после подписания мира с Византией, её послали туда налаживать торговые соглашения. Она их и в самом деле наладила, но параллельно с этим она там наладила и торговлю собственным телом. Её спальню посещали влиятельные константинопольские вельможи, военачальники, священники и богатые купцы. Наследница славного рода хранителей священного огня в Истахре, замужняя женщина, мать трёх благородных девушек и посланница шаханшаха стала проституткой. Почему с этим никто не стал разбираться? Почему на это закрыли глаза и сделали вид, что ничего не было?

- В ордене никто не был обязан верить подобным сообщениям, - вновь заступился за Василису Бахадур. – Её не осудил супруг, не осудил шаханшах, не осудил почтенный Михр-Нарсе. 

- Так вот я и спрашиваю: почему??? – продолжил настаивать Ормизд.

- Тех, кто служит державе, оценивают по достигнутым результатам. Париса всегда добивалась того, что ей поручали. Способы достижения этих результатов не имели принципиального значения. Византия из вечного врага превратилась в нашего союзника. Париса сыграла в этом деле отнюдь не последнюю роль. По этой причине орден отказался заниматься выяснением подробностей её жизни в Константинополе.

- Значит, вы всё-таки признаёте факт её непристойного поведения там? – глядя в глаза Бахадуру, задал прямой вопрос Ормизд.

- Никто не требовал никаких разбирательств. Никто не предъявлял никаких доказательств. Мы никакие факты не признаём и вообще не собираемся выяснять подробности давно минувших дней, - дал исчерпывающий ответ Бахадур.

Ормизд злился. Он старался не подавать вида, но у него это плохо получалось. Вернее, не получалось совсем. Шаханшах явно не ожидал, что орденская делегация так себя поведёт, и что даже специально приглашённые для усиления воздействия мобеды ничего не смогут поделать.

- Насколько я знаю, орден создавался как самая прочная и надёжная опора престола, - решил сделать заход с другой стороны Ормизд.

- Да, безусловно, - подтвердил Бахадур.

- Тогда ответьте, как опорой персидской власти может выступать женщина, занимавшаяся проституцией, изменившая своей вере и вышедшая замуж за эфталитского царя, который спит и видит крушение нашей державы?

- Париса всегда служила Ирану, и её преданность никогда не вызывала у нас сомнений. Эфталиты не идут на нас войной и даже не пытаются восстанавливать те крепости, которые мы обязали их срыть.

- Но она отказалась принять моё приглашение, - подметил Ормизд.

- При муже она этого сделать не могла, - попытался объяснить её отказ Бахадур.

- Так кому все-таки должен подчиняться глава ордена: шаханшаху или царю эфталитов? – сорвался Ормизд.

- Орден должен служить Ирану, и верно служит ему, - уклонился от прямого ответа Бахадур.  

- Что ж, хотелось бы надеяться, что вы и дальше будете служить также честно и благородно, как служили до этого много лет, - после короткой паузы вздохнул Ормизд и дал понять, что приём окончен.

************

Оставшись в одиночестве, шаханшах сел на трон и погрузился в тяжелые раздумья. От встречи с зурванитами он ожидал иного. Ему казалось, что все должны были жутко возмутиться, низложить Василису и предать её имя забвению. Но не тут-то было.

Ормизд явственно почувствовал провал. Он привык, что ему все угождали. Чиновники всегда стараются тонко уловить чувства и желания тех, кто выше их по рангу. Собственно говоря, они в основном этим и занимаются. Вовремя и правильно угодить – это вопрос карьеры, а подчас и жизни. А зурваниты вроде бы и не перечили, но и не угодили. Даже более: они и не старались угодить. Наоборот, они дали понять, что любая попытка шаханшаха взять под контроль их структуры, встретит жёсткий и решительный отпор.

«Зурваниты мне не опора. Они – мои самые заклятые враги, - заключил он. – Но почему? По какой такой причине Парисе всё можно? Почему ей всё сходит с рук? Можно блудить в Константинополе, можно принять чужую веру, можно иметь шесть мужей и вообще творить что угодно? Почему её считают живой богиней, несмотря ни на какие прегрешения?»

На следующий день Ормизд вызвал к себе своего секретаря Раждена.

- Нужно ускорить свадьбу грузинского царя Вахтанга и дочери покойного аргбада Балена. (Примечание. Аргбад – командующий крепостью в иранской армии). Я хочу, чтобы ты в ближайшие дни отправился в Мцхету.

- Будет исполнено, - клятвенно заверил Ражден и попросил шаханшаха скрепить печатью грамоту об удочерении Балендохт. (Примечание. В грузинский источниках Балендохт фигурирует не как приемная, а как родная дочь Ормизда. Однако родную дочь Ормизд должен был бы назвать в свою честь - Ормиздохт. Исключение из правил образования женских имен с окончанием на «дохт» в сасанидскую эпоху составляют единичные случаи, когда новое имя давалось женщине при переходе в зороастризм).. 

Прочитав текст, Ормизд вызвал хранителя печати и скрепил свиток.

- Я уверен, что в лице Вахтанга мы обретём преданного союзника и друга, -  выразил надежду шаханшах. 

-  Быть зятем  царя царей – большая честь для любого человека, живущего на Земле, - полностью согласился с ним Ражден.

- Передай Вахтангу, что от него на первой этапе потребуется немногое: всего лишь удерживать Аршушу от любых совместных выступлений с зурванитами. Своей приемной дочери я дам хорошее приданое, самому Вахтангу гарантирую возможность остаться в своей вере и поставлять мне на службу 1500 воинов ежегодно.

Воссев на трон, Ормизд первое время был словно пьян от завоеванной им власти. Она досталась ему также легко, как и всё доставалось до этого. Стоило только захотеть – и вот оно уже на блюдечке с золотой каёмочкой. Но, оглядевшись вокруг, новый шаханшах вдруг обнаружил вокруг себя зияющую пустоту. Бывшие друзья превратились в угодливых лебезящих царедворцев, новые сторонники отталкивали от себя неискренностью и слабо завуалированным корыстолюбием, и даже наложницы в гареме по большей части как будто отупели до уровня обезьян.

Вроде бы вокруг тебя все вертятся, все хотят попасть на приём и получить приглашение на пир хотя бы за самым дальним столом. Вельможи готовы мелким бесом рассыпаться, женщины готовы отдаваться при первом же намёке, а шаханшах почувствовал жуткое, леденящее душу одиночество. Ему клялись в верности, а он не верил, придворные делали комплименты, но от них ему становилось противно, мобеды молились за него у священных огней, а ему казалось, что их молитвы уходили куда-то в пустоту.

Немного побыв в одиночестве, Ормизд снова вызвал к себе Раждена.

- Мне почему-то не хочется тебя отпускать, но, с другой стороны я понимаю, что никто другой не справится так, как ты.

- Я сделаю так, как вы прикажете, - заверил Ражден.

- Пожалуйста, не отвечай мне такими словами, - вздохнул Ормизд. – Мне это надоело.

- Простите. Позвольте уточнить, что я сказал не так? – смущенно спросил Ражден.

- Ты выразился правильно и в то же время совсем не так, как я хотел.

- А как вы хотите?

- Помнишь, у моего отца была маленькая такая армяночка? Как её там звали?

- Нунэ, - вспомнил Ражден.

- Да-да, Нунэ, - подтвердил Ормизд. – Я присутствовал при той сцене, когда она предложила ему креститься. Мне казалось, что голова непременно слетит с её плеч. Даже представил, как это происходит. Но всё вышло по-другому. Отец заступился за неё, возвысил и, как мне показалось, в каком-то смысле влюбился. Я позже спросил его, что он в неё нашёл, и отец ответил: «Она хоть что-то сказала мне от души. Гадость, но искренне. И как же мне этого не хватало!»

- Но я тоже ответил вам искренне, - стал уверять Ормизда Ражден.

- Нет, не того я хотел, не того, - с сожалением покачал головой Ормизд.

- Правда бывает очень неприятной, - заметил Ражден.

- Зато она настоящая! Однажды, несколько лет тому назад я проезжал по дороге мимо бедной деревушки и увидел девушку с кувшином. Она шла за водой босиком в простеньком платье с растрёпанными волосами. Подъехав поближе, я увидел, что она не красавица. Эта была самая обычная девушка из захолустья. Но до чего ж она мне понравилась! А почему понравилась? Да потому что она была настоящая!!! Вот такая, как есть. Я проехал мимо, а потом дал слуге поручение пойти и дать ей 10 драхм.

- А почему вы не дали ей их сами?

- Не захотел портить впечатление. Она бы начала меня благодарить, подобострастно смотреть в глаза,  и стала бы такой, как все. А когда я на неё смотрел, словно сам Ахурамазда со мной разговаривал и поучал: «Смотри, как всё легко и просто: босиком в простом платье по пыльной дороге со старым кувшином. И ведь какая прелесть!»

- Вы могли бы взять её к себе в наложницы, - заметил Ражден.

- Нет, не мог. Ахурамазда не для этого мне её показал.

- А для чего?

- Не знаю. Наверное, просто дал понять, какая безумная сила бывает скрыта в простоте. Что от бога – то настоящее, а что от дэвов – то красивое, но пустое. 

- Признаюсь честно, я никогда не испытывал никаких чувств к простым крестьянкам, - развёл руками Ражден.

- Я почему-то смотрю на тебя, и мне кажется, что мы с тобой больше никогда не увидимся, - вздохнул Ормизд.

-  Но я не намерен надолго задерживаться в Мцхете.

- Ты можешь отказаться от поездки, - дал Раждену право выбора Ормизд.

- Я служу вам верой и правдой, - заверил Ормизда Ражден, а затем, немного помолчав, сказал: - Мне кажется, вы что-то предчувствуете.

- Скажи мне, Ражден, что ты думаешь о Парисе Базренджи? Только честно, как есть.

- Это умная и очень хитрая женщина, которая пользуется своими женскими чарами так, как считает нужным. У неё это получается.

- Но как она вертит всеми?

- Я не очень хорошо с ней знаком, - признался Ражден. – Мною она не вертит, а насчёт других сказать не могу.

- Какие цели она ставит?

- Не могу сказать. Она своих целей никогда не провозглашает. Возможно, она просто умеет извлекать пользу из многих ситуаций. Не исключаю, что её не удается переиграть именно из-за того, что она сильна накоротке.

- Я бы тоже так думал, но она не допускала стратегических провалов, - высказал свои соображения Ормизд.

- Об этом судить сложно, потому что её истинные цели – это тайна из тайн. Не зная целей, невозможно сказать: был стратегический провал или нет.

- Мне кажется, она хочет привести к власти Пероза. Впрочем, даже не кажется, а, похоже, так оно и есть. Кстати, как ты думаешь, Пероз в неё влюблён?

- В голову к Перозу я залезть не могу, а попыток ухаживать за Парисой он вроде бы не предпринимал. Да и какие у него теперь могут быть надежды? Она замужем за Кушнавазом и его братьями. Так что если их что-то и связывает, то нечто иное. Не любовь. А если учесть, что Кушнаваз ненавидит Пероза, то связь Парисы с Перозом представляется маловероятной.

- В том-то и дело, что логикой её не просчитаешь, - посетовал Ормизд. – Она как-то по-иному мыслит.

Ражден пожал плечами и всем своим видом дал понять, что не владеет ситуацией настолько, чтобы иметь возможность о ней судить.

************

Сильные мира сего часто оказываются заложниками тех ситуаций, которые они сами же и создают.

Ормизд не умел поставить перед подчинёнными конкретную цель. Он мог расспрашивать их о чём угодно, не давая им подготовиться для серьезного разговора, резко перескакивать с одной темы на другую, путать их мысли или же сразу нескольким вельможам поручать одно и то же дело.

Йездигерд всегда чётко обозначал задачу и чужие выслушивал мнения для того, чтобы правильно уяснить для себя ситуацию и уловить что-то полезное. При этом никто не знал, какого мнения придерживался сам Йездигерд, и никто не боялся сказать что-нибудь не то.

А при Ормизде всё стало по-другому: шаханшах давал понять, какой позиции он придерживается, и отдалял от себя тех, кто пытался возражать, и тех, кто, по его мнению, просто недостаточно восторженно воспринимал его идеи.

Результат не замедлил сказаться: рядом с троном быстро оказались две категории вельмож: хитрые трусливые интриганы и безвольные царедворцы, никогда не имевшие никакого мнения ни по какому вопросу. Первые пытались манипулировать, вторые во всём поддакивали.

Шаханшах чувствовал, что все вокруг лгут и притворяются, но не предпринимал никаких усилий для изменения ситуации. Да и мог ли он что-то изменить? С одной стороны, он сам подобрал себе окружение, а, с другой стороны, его окружили те, кто умел окружать.

Если какой-нибудь умелый интриган продвигался на высокий пост, то потом убрать его оттуда было непросто. Каждый, кто был близок к трону, стремился увеличить своё влияние и ослабить влияние остальных. Все влиятельные вельможи старались создавать свои собственные сообщества. То и дело складывались, а потом распадались коалиции одних против других, вторых против третьих и третьих против четвёртых. И в такой суете шаханшах потихоньку терял власть, превращаясь просто в носителя титула.

Если бы кто-нибудь мог посмотреть на дворцовую жизнь со стороны, то ему бы показалось, что весь её смысл сводился к соревнованию за право близости к правителю. Но когда царский двор живёт собственной жизнью, оторванной от всех остальных реалий, то его обитателей в перспективе не ждёт ничего хорошего, потому что за стенами дворца мир не заканчивается, а только начинается. Но в том-то и дело, что многие персидские царедворцы мир за пределами дворца воспринимали слабо или не воспринимали совсем. Даже на марзпанов и правителей крупных городов некоторые придворные смотрели как на выходцев из каких-то неведомых земель и всю их функцию видели только в том, чтобы они выразили слова признательности, оставили дары и как можно скорее удалились.

Приходя к власти, Ормизд позаботился лишь о том, чтобы вовремя оказаться рядом с постелью умиравшего отца и как можно скорее водрузить к себе на голову корону. Своих людей как во дворце, так и по стране у него было мало, да и тех скоро начали вытеснять отовсюду. Поначалу Ормизд полагал, что он никому ничем не обязан: он старший сын великого Йездигерда, законный наследник престола, и уже только за это все должны были его любить и жаловать. Однако очень быстро выяснилось, что это была совсем не та любовь, на которую он рассчитывал.