ПЕРОЗ И ГУРАНДОХТ. Книга 1. Горький вкус победы
Глава тридцать четвертая
Нишапур. Дворец шаханшаха. Полтора месяца спустя.
Ормизд получил две новости, одна из которых подтверждала другую. Из Заренга сообщили, что Пероз, прихватив казну, со всей свитой, гаремом и вооруженным отрядом численностью в 500 всадников выехал из города. Эти сведения чуть позже подтвердил аргбад одной из пограничных крепостей.
Весть о том, что марзпан Сакастана бежал на восток, казалось бы, должна была обрадовать шаханшаха, но он, почуяв неладное, немедленно вызвал к себе Довхча, который и при новом шаханшахе сохранил за собой пост Пуштикбан Салара (командира «бессмертных).
- Мне всё это сильно не нравится, - занервничал Ормизд. – Чтобы бежать к Кушнавазу, Пероз должен был не только договориться с ним, но и получить безусловные гарантии того, что он вернётся назад живым. И он, судя по всему, такие гарантии получил.
- Совершенно верно, - согласился Довхч. – Этой гарантией стала Париса.
- Это всё её планы, её подлые козни, - раздражённо выдохнул из себя воздух Ормизд. - Решила приютить у себя Пероза, чтобы затем попытаться посадить его на мой трон с помощью своего мужа! Ничего у неё не выйдет!
- Я не исключаю, что её планы идут намного дальше, и Пероз в её игре всего лишь временная фигура. Есть сведения, которые я вам не докладывал, потому что пока не могу должным образом их проверить...
- И что это за сведения? – перебив Довхча, поинтересовался Ормизд.
- Старшая Дочь Парисы Дарья была тайной наложницей вашего отца и родила от него сына.
Ормизд едва не поперхнулся чаем.
- Что??? Откуда такие сведения?
- От служанок его гарема. Они поклялись Йездигерду, что никому ничего не расскажут, но нет таких тайн, которые бы я не сумел добыть.
- Почему я узнаю об этом только сейчас? – резко повысил голос Ормизд.
- Потому что вы потребовали бы от меня доказательства, а их у меня нет. Дарья сейчас находится вместе с Парисой в Бамиане. Скорее всего, ребёнка она родила там. Верный мне человек сообщил, что этот ребёнок – мальчик, и его зовут Вачаган. Кто отец мальчика – он не знает и вряд ли догадывается. Так что, скорее всего, этот Вачаган – сын Йездигерда и внук Парисы. (Примечание. В некоторых источниках указывается, что Вачаган являлся племянником Ваче. На самом же деле он приходился племянником не самому Ваче, а его жене, поскольку был сыном её брата Йездигерда).
- Происхождение этого ребёнка от моего отца ещё нужно доказать, - начал теребить пальцами по столу Ормизд.
- Я хорошо знал вашего отца, и рискну предположить, что он выписал соответствующую грамоту, скреплённую царской печатью - высказал свою догадку Довхч. – А ещё я знаю Парису, которая ни за что не отстала бы от Йездигерда до тех пор, пока он не дал бы ей этот документ.
- Она только тем и занимается, что раскладывает своих дочерей по нужным постелям. И сама скачет из кровати в кровать, - рассвирепел Ормизд. – Чего она этим добивается? Каков её план?
- Полагаю, что Париса с помощью Кушнаваза намерена свергнуть вас и временно посадить на престол Пероза. А затем, ещё больше упрочив своё положение, отстранить и его, а на трон возвести Вачагана. Она станет при нём регентом и получит ту власть, о которой мечтает…
- Ничего она не получит! – заорал Ормизд, не дав Довхчу договорить.
- Я всего лишь описал её вероятный замысел, - стал оправдываться Довхч, видя, что шаханшах от его слов вышел из себя. – Мы всегда должны знать мысли наших врагов.
- Мой отец находил управу на эту проститутку, и вы должны найти, - понемногу успокаиваясь, выдавил из себя Ормизд.
- Ваш отец никогда не называл Парису проституткой и относился к ней, как к дочери. Их интересы не расходились в противоположные стороны. К тому же Йездигерд любил её, хотя и не крутил с ней роман.
Со стороны Довхча было дерзостью указать шаханшаху на его очевидную ошибку в отношении главы ордена зурванитов, но Ормизд, сжав кулаки, смолчал. Он доверял своему Пуштикбан Салару и понимал, что Довхч сказал такое не со зла.
- Как нам повлиять на зурванитов? – перешёл к конкретному разговору шаханшах.
- Боюсь, что никак, - покачал головой Довхч.
- Вообще-то орден создан и существует для того, чтобы поддерживать законного правителя, - сообщил о декларируемых целях зурванитов Ормизд.
- При условии, что шаханшах вполне их устраивает, - сделал маленькое, но важное уточнение Довхч.
- Париса вышла замуж за Кушнаваза и его братьев. Кого она сейчас может облагодетельствовать? Какой смысл за неё цепляться? Дела нужно иметь со мной, а не с ней.
Это были рассуждения человека, привыкшего всё измерять деньгами. Как такому объяснишь, что проституция – это хоть и распространённый тип отношений, но отнюдь не единственный? Поймёт ли он, что кто-то без денег и власти может стать большим духовным авторитетом или человеком, с которым будут связываться все надежды на будущее? Да, в людях развито животное начало и продажные наклонности, но в них есть и благородные черты. Низменное способно одерживать лишь временные победы над высоким. В конечном итоге низменное всегда проигрывает, потому что оно не обладает самодостаточностью. Ширясь и углубляясь, зло начинает обрушиваться под собственной тяжестью и страдать от самого себя.
Духовный мир не измеришь бухгалтерией. Истинный дух не покупается и не продаётся. Однако те, у кого любовь и преданность выражаются не в чувствах, а в драхмах, воспринимают всё это как просто красивые слова, не имеющие отношения к реальности.
Как однажды заметил епископ Василий в разговоре с Парисой: «Прежде чем нанимать Иуду, нужно быть уверенным в том, что он отработает свои 30 сребреников».
- Для зурванитов Париса – живая богиня. Ей позволено всё. Ничего с этим не поделаешь, - после некоторой паузы продолжил Довхч. – Опорочить её не удастся.
- Я вовсе не собираюсь её порочить. Она сама по себе порочна, - возразил Ормизд. – В Константинополе она почти все ночи напролёт проводила с сановниками и богатыми купцами, потом вышла замуж за Кушнаваза и его братьев, затем приняла христианскую веру, а теперь собирается привести в Иран эфталитов. Зачем её порочить, когда пороки сами из неё так и лезут?
- Попробуйте всё это объяснить зурванитам, - предложил Довхч.
- Они ведут себя неправильно!
- Согласен. Только от этого ничего не меняется в лучшую сторону.
- Надо, чтобы поменялось, - коротко высказал своё пожелание Ормизд.
Шаханшах лукавил. Изначально недовольство зурванитов было вызвано не самим по себе приходом Ормизда к власти, а его пассивностью в Албании.
Случилось вот что. Вскоре после смерти Йездигерда албанский царь Ваче начал самую настоящую войну против зурванитов. Он остался недоволен тем, что вся прибыль от торговли через Каспий доставалась им, а не ему. Люди Ваче разграбили несколько караванов, перекрыли все дороги и перестали платить налоги в персидскую казну.
Зурваниты потребовали наказать Ваче и заставить его возместить ущерб, однако Ормизд почти никаких действий против албанского правителя не предпринял.
Шаханшах рассуждал так: зурваниты ненадёжны, а через Дербент они получают много всяких товаров. Потом они продают эти товары армянам, которые также ненадёжны, а Ваче им всё портит. И пусть портит, потому что сам он за пределы Албании выходить не собирается, а зурваниты пусть все свои силы бросают на задворки империи. По мнению Ормизда, местечковый конфликт был ему только на руку. Налогов с Албании собиралось мало, наведение порядка стоило дорого, а столь серьёзный союзник Парисы как Михран оказался попросту блокированным в крепости.
Аргбад Дербента Михран собирался жениться на средней дочери Парисы Родогуне. Всё было готово к свадьбе, но Михран решил, что осада крепости – не самое лучшее время для торжества. Собственно, осады как таковой не было, поскольку разрозненным бандам Дербент не по зубам, но и выходить из форта было небезопасно.
Бездействием Ормизда в Албании остались недовольны и чиновники в Константинополе. Византийский посол выразил обеспокоенность по поводу произвола албанского правителя и призвал шаханшаха в кратчайшее время навести там порядок.
Однако Ормизд вину за безобразия в Албании свалил на Парису. Дескать, это она всех там взбаламутила. Царь Ваче был женат на сестре Йездигерда II Морварид. Замуж за Ваче её выдавал ещё Йездигерд I.
Париса и Морварид находились в хороших отношениях друг с другом, и Йездигерд II назначил Парису ответственной за отношения с Албанией.
Сам Йездигерд свою сестру не просто не любил, а терпеть не мог. Причина была проста: Морварид приняла христианскую веру. Шаханшах считал это позором для семьи.
Когда возник конфликт с Овсепом и Варданом Мамиконяном, Йездигерд вновь обратил Ваче, Морварид и их детей в зороастризм, но зороастрийцами они так и не стали. Едва Йездигерд скончался, Ваче и его семья снова крестились.
Так получилось, что по политическим соображениям Париса формально приняла христианскую веру. Сразу же после этого Ормизд начал обвинять Парису в давних тайных пристрастиях к христианам. Таким обвинением он очень угодил мобедам, но столь же сильно не угодил зурванитам.
А ситуация в Албании быстро вышла из-под всякого контроля. Буквально за год там появилось множество мелких и крупных банд, которые воевали не только и не столько с зурванитами, сколько между собой. Каждый главарь старался распространить своё влияние на как можно большую территорию. Однако для этого надо было иметь много людей. А чтобы иметь много людей, нужно много денег. Денег не хватало и заведомо не могло хватить, потому что Албания – страна бедная и кроме зурванитов грабить там было некого.
Но зурваниты перестали торговать, засели за высокими стенами Дербента и понимали, что о чём-либо договариваться в Албании просто не с кем. Ваче кроме своей столицы города Партава ничего не контролировал. От прочих уголовников он отличался только тем, что носил царский титул и был хоть немного воспитан.
Михран предложил Ормизду радикальный способ наведения порядка в албанских землях. Он планировал договориться с гуннами и с их помощью навести порядок. Зурваниты привыкли воевать с конкретным противником, тогда как гунны, будучи по своей природе разбойниками, могли очистить любую территорию от кого угодно. Ни один зурванит не стал бы врываться в чей-то дом и резать там жену и детей хозяина. А для гуннов жесточайшие расправы были делом обыденным. Мечта гунна: ограбить, зарезать и ещё получить за это хорошую премию.
Однако Ормизд план не одобрил, сославшись на то, что Византия не одобрит запуск гуннов через Дербентскую крепость, а на самостоятельные действия зурваниты не решились.
Париса немного недооценивала Ормизда. Его идея выдать свою приемную дочь Балендохт за царя Вахтанга была частью плана по противодействию зурванитам, в которых он с самого начала увидел своих врагов. Ормизд понимал, что Вахтанг скорее договорится с Ваче, нежели с Михраном, а оба они (Вахтанг и Ваче) получат некие права на безобразия средней тяжести. Пусть делают что хотят, лишь бы отравляли жизнь ордену. Пока Михран заперт в Дербенте, он не сможет помогать Парисе.
- Мы вряд ли перетянем их на свою сторону, - после долгой паузы засомневался Довхч.
- И как быть? – спросил Ормизд.
- Ситуация серьёзная. Если Кушнаваз решится напасть, а он, скорее всего, решится, отбиться от него будет нелегко. Вместе с ним в поход наверняка отправится Париса. Против неё зурваниты воевать не станут. Наоборот, они присоединятся к эфталитам. А армяне сейчас вряд ли согласятся воевать против зурванитов. Да и эфталиты – противник, прямо скажем, непривлекательный. Не исключено, что Париса соблазнит мужа отпустить пленных нахараров со своими отрядами. Они не будут представлять большой военной силы, но армяне с нашей стороны откажутся с ними сражаться. Высока опасность того, что наша армия либо побежит, либо начнёт переходить на сторону Парисы и Пероза.
- Но выход-то где?
- Необходимо срочно перенести столицу в Ктесифон.
- Это будет похоже на бегство.
- Зато мы заставим эфталитов идти через всю страну. Они на это могут и не решиться. Кошка с удовольствием съела бы не только мышку, но и корову, только корова ей не по зубам. Так и Персия: большая, соблазнительная, вкусная, жирная, но хищник маловат. В походе на гуптов эфталиты так обломали себе зубы, что на подобную авантюру с Ираном они едва ли согласятся. Для Кушнаваза ещё одна неудача – это полный крах. Для Парисы тоже. С военной точки зрения они могут выиграть у нас только молниеносным ударом. Чем дальше мы станем их затягивать, тем труднее им придётся. Все завоеватели в Персии сталкивались с одними и теми же проблемами: с расстояниями и неизвестностью впереди.
- Пероз бежит от меня в Бамиан, а я побегу от него в Ктесифон. Не смешно ли? – выдавил из себя улыбку Ормизд.
- Это достаточно надёжно. С противником необязательно воевать. Можно осложнять ему поставленные задачи, используя тактику непрямых действий. А ещё я бы рекомендовал немедленно перевести всех зурванитов и армян из пограничных с эфталитами крепостей куда-нибудь подальше.
- Я подумаю, - с большим сомнением в голосе ответил Ормизд, заранее в душе отвергнув план Довхча.
- Да, конечно, - вынужденно согласился Ормизд, почувствовав в словах шаханшаха отказ от его плана. – Вспомните, как легко ваш дед Бахрам Гур захватил престол с помощью арабов. Привёл небольшое войско, и никто не захотел защищать Хосрова.
- Хорошо-хорошо, - покачал головой Ормизд и дол понять Довхчу, что аудиенция окончена.
Шаханшах услыхал от командира «бессмертных» совсем не то, что хотел услышать, поэтому решил собрать придворных и с ними обсудить новость о бегстве Пероза.
************
Внутри у человека три советчика: интуиция, разум и желания. В каждом случае один из этих советчиков убеждает больше, чем другие, но не всегда оказывается прав. Главный недостаток интуиции – отсутствие конкретности. Душа бывает не на месте, но она не знает, что делать. Разум оперирует ограниченным объёмом сведений и отражает не столько реальность, сколько представления о ней. А желаниям вообще нет дела ни до интуиции, ни до разума, а подчас и до здравого смысла. «Я хочу» затмевает собой всё.
Интуиция предупредила Ормизда, Довхч подтвердил обоснованность тревоги, но душа всё отвергла с порога: «Не нравится! Не хочу! Всё вздор!»
Не удовлетворившись разговором с Довхчем, Ормизд собрал придворных и довёл до них новость, которую они и так уже знали. Понятное дело, что они отреагировали на бегство Пероза совсем не так, как Довхч.
Первое правило любого дворцового интригана гласит: говори правителю только то, что он желает услышать, и делай это так, чтобы он тебе верил.
Йездигерд, будучи человеком военным, требовал докладывать ему только точные проверенные сведения. Ему не только было можно, но и было нужно докладывать всё, включая самые плохие новости, причём немедленно, даже посреди ночи. Йездигерд поощрял подданных не за хорошие вести, а за своевременные и точные. Интриганы при нём почувствовали себя не в своей тарелке. Как и против кого будешь интриговать, если от тебя требуют не советов и предположений, а точных сводок? Дать шаханшаху рекомендацию можно было только в том случае, если он сам интересовался чьим-то мнением. А он интересовался в основном военной информацией. Поди-ка достань её во дворце. Да и смысл её доставать, если Йездигерд большую часть времени находился в походах?
При Ормизде всё стало по-другому. Большую часть времени чиновники занимались не работой, а мышиной вознёй: сочиняли пакости друг на друга, обсуждали, какую новость в какой форме преподнести и с кем против кого снюхаться. Буквально за несколько дней двор погрузился в пучину сплетен и клеветнических измышлений.
Все военные очень быстро оказались не у дел, потому что не привыкли интриговать и докладывать шаханшаху всякую чушь.
Придворные могли днями напролёт размышлять о том, что подумает правитель, если ему что-либо сообщить. Было важно, чтобы он «правильно» подумал. А чтобы он «правильно» подумал, нужно было манипулировать его сознанием, и делать это так, чтобы он не замечал, что им манипулируют. Мнение правителя, по сути дела, превратилось в оценку интриганских качеств царедворцев.
Всё бы ничего, но вот ведь беда: придворные в большинстве своём не замечают и не воспринимали жизнь за пределами дворца. Для них это был какой-то другой мир, иная реальность. От этой реальности они быстро отвыкали и не особо желали о ней думать. Какая разница, что творится в Тохаристане или Мазендеране, если нужно «правильно» доложить шаханшаху то, что не имеет никакого отношения ни к Тохаристану, ни к Мазендерану?
Беседуя один на один и с целыми делегациями, Ормизд не услышал из уст своих царедворцев ничего такого, что перекликалось бы с доводами Довхча. У всех была одна и та же позиция: «Неугодный марзпан бежал, потому что слаб и понял это».
Эфталитов шаханшаху описали как очень грозного, но не готового к немедленному нападению противника, влияние Парисы сочли сильно преувеличенным, а Пероза описали как человека, не имевшего серьезного авторитета в армии. Ему припомнили ошибку под Аварайром и последующее понижение в должности.
Услышав то, что хотел услышать, Ормизд успокоился.
************
Бамиан. Дворец Кушнаваза.
Правитель эфталитов хоть и принял Пероза с большими почестями, но вёл себя сдержанно и подчёркнуто прохладно. В нём боролись два начала: дикое и рациональное. Традиция обязывала его мстить за мучительную гибель своих воинов, но политический расчёт требовал иного. Сила обстоятельств может принуждать к миру и к союзу едва ли не любых противников. Когда враги зависят друг от друга, и каждому необходимо выжить, вражда теряет смысл. Пероз мог получить персидский престол лишь с помощью Кушнаваза, а Кушнаваз получил возможность хорошо поторговаться относительно отторгнутых территорий. Париса же выступала в качестве исключительного гаранта предстоящей сделки. Без неё Кушнавазу с Перозом не о чем было бы говорить. В военном отношении Пероз ничего эфталитам предложить не мог. Пятьюстами всадниками Персию не испугаешь. Денег на покупку большого войска у Пероза не было. Но зато у него было имя, дававшее права на трон. У Кушнаваза было войско. С деньгами дела обстояли туго, но эфталиты были готовы воевать в счёт будущей добычи. Правда, на Иран они идти не хотели, поскольку такой поход сулил, как минимум, большие потери. Так что царю эфталитов и сбежавшему марзпану Сакастана предложить друг другу было особо нечего. Мечты каждого из них так и оставались бы мечтами, однако участие Парисы меняло ситуацию в их пользу.
Костяком персидской армии являлись зурваниты. Вероятность того, что они станут воевать против Парисы в дворцовой войне, расценивалась как невысокая. Элемент риска, безусловно, присутствовал, однако соотношение риска и вероятного вознаграждения являлось оптимальным.
Переговоры продолжались три дня. В плане условий разногласий почти не было. Стороны в основном обсуждали последовательность действий и способы достижения поставленных целей. Договорились о следующем.
Пероз получал персидскую корону и обязывался впредь никогда не воевать с эфталитами.
Эфталитам отходили все земли, отвоёванные у них Йездигердом II, включая город Балх.
Париса же получала в пожизненное и наследственное владение золотые прииски на реке Намик. Поскольку она обещала Кушнавазу родить ему ребёнка, эфталитский правитель сам настаивал на этом пункте соглашения.
В случае неудачи Пероз имел право оставаться вечным гостем Кушнаваза. Учитывая то обстоятельство, что он прихватил с собой всю казну, денег ему должно было хватить до глубокой старости.
Однако договор на таких условиях таил в себе отложенную проблему: в Иране ни мобеды ни зурваниты не могли одобрить и смириться с отделением земель на востоке, и уж тем более смириться с передачей эфталитам Балха даже при условии возможности беспрепятственно совершать паломничества в этот город.
В отличие от христиан, которые «нашли» крест и «точно установили» как место казни Христа, так и место его рождения, зороастрийцы подобными фальсификациями не занимались и не пытались воссоздать дом, в котором родился Заратуштра. Для зороастрийцев сакральное значение имел сам факт обладания Балхом. Логика была проста: если в Балхе родился сам пророк Заратуштра, значит это персидская земля, и не просто земля, а священная земля.
Отдавая Балх, Пероз неизбежно навлекал множество врагов среди всех слоёв населения. Иран – страна религиозная, и передача Балха в обмен на корону означало, что правитель не обладал фарром. Доказать обратное можно было только одним способом: отвоевать его обратно.
Пероз и Париса это понимали, а Кушнаваз даже не догадывался. Ему не были известны персидские религиозные тонкости, и для него, как и для всех эфталитов, Балх был просто городом на торговом пути из Китая в Иран.
Заключая соглашение, как Пероз, так и Кушнаваз, пытались разрешить текущие проблемы путём перекладывания ещё больших проблем на будущее.
************
На военном совете у Кушнаваза возникли сложности: почти половина командиров высказалась против похода на Персию. Доводы были простыми: очень рискованно и ненадёжно. Некоторые считали, что это ловушка, а бегство Пероза с казной и конным отрядом – военная хитрость персов. Особенно не понравился эфталитам план Парисы.
Её допустили на военное совещание в виде исключения. Незадолго до этого на празднике она продемонстрировала своё военное искусство: надела доспехи, села на коня и показала, как она умеет владеть пикой. Эфталитам это понравилось, но один из военачальников решил немного её подкусить и, делая комплимент, сказал: «Великолепно! Для женщины».
«О, мне бы очень хотелось посмотреть на то, как таким оружием владеют лучшие эфталитские воины!» - ответила Париса, сделав недвусмысленный намек.
Кушнаваз тут же попросил этого военачальника проделать то же самое. Но эфталиты не воевали пиками, а их кони не были соответствующим образом объезжены. Результат получился комическим: пика болталась из стороны в сторону, всадник с трудом держался в седле, попал в чучело только с третьей попытки и после этого едва не свалился на землю. Все, кто это видел, укатывались со смеху.
После этого случая многие эфталиты стали уважать Парису не только как царицу, но и как воина.
Эфталитские военачальники обратили внимание на сложности, с которыми они неизбежно должны были столкнуться. Если стягивать армию возле границы с Ираном, то персы тоже подтянут войска, усилят гарнизоны в крепостях, и весь поход завершится либо отступлением, либо пограничной мясорубкой. О дальнейшем мире с Персией придётся забыть надолго.
Если же попытаться быстрым маршем пройти через цепь персидских крепостей, то возникала опасность окружения и удара с тыла. Соотношение сил было в пользу персов, поэтому эфталиты опасались лезть напролом, рассчитывая только на свою храбрость и одержимость войной. Из памяти ещё не выветрился тот ужасающий разгром, который они получили от армии гуптов.
План Парисы заключался в том, чтобы попытаться перетянуть на свою сторону персидские войска или хотя бы обеспечить их невмешательство. Первыми должны были идти воины Пероза и отряды армянских нахараров. Их задача – обеспечить лояльность гарнизонов в крепостях. После этого на территорию Ирана должны были заходить эфталиты. По заверениям Парисы, персидская армия едва ли захочет пойти на прямое столкновение с ней, поскольку зурваниты по-прежнему считали её непререкаемым авторитетом.
Конечно, ей стали задавать вопросы о том, что делать, если уже в Иране персы решатся дать крупное сражение, а их крепости останутся за спиной у эфталитов? И на это «если» у Парисы чёткого ответа не было. В силу этого её план и не нравился.
- Я рискую не меньше вас, - заявила она. – При этом, заметьте, я женщина и не боюсь.
- Не надо нас стыдить, - раздался дружный хор голосов. – Конкретно вас, зурваниты, возможно, пощадят, а нас точно перебьют. Ещё один разгром. и наше царство рухнет. Ормизд нас не трогает, а вы предлагаете двойной риск против сомнительного результата. Мы рискуем быть окружёнными и разбитыми. А если нам и удастся отступить, то следом персы пойдут на нас войной. Ни то, ни другое нас не устраивает.
- Воцарение Пероза гарантирует нам долгий мир с Персией и возврат утраченных земель, - вмешался Кушнаваз. – Каждый из нас будет обеспечен на всю оставшуюся жизнь.
- Только этой самой жизни почти не останется, - ехидно заметил один из командиров, выступивший против похода.
Кушнаваза и Парису поддержал Торамана, но переломить общий настрой не сумел.
Споры продолжались до глубокой ночи, но никакого решения принято не было. Все разошлись по домам, оставшись при своём мнении.
************
Как известно, что нельзя купить за деньги, то можно купить за большие деньги; а то, что нельзя купить за большие деньги, то покупается за очень большие деньги. Но кое-что покупается не за деньги, а за соблазны, против которых невозможно устоять.
Эфталиты любили золото и серебро. Но ещё больше они любили гуптское оружие. Не рождался на свете такой эфталит, которого нельзя было бы искусить индийским булатным клинком.
Купить такое оружие было невозможно. Это был редкий и чрезвычайно ценный трофей. При этом всякий воин, взяв такой трофей, должен был сдать его царю. Царь же возвращал его только при условии, что воин завладел им в схватке с тем противником, который обладал таким клинком и сражался им. А если эфталит просто находил гуптский клинок на поле боя или отбирал его у раненого воина, то он просто получал благодарность за ценную находку. Поэтому для любого эфталита обладание гуптским мечом или саблей было свидетельством его доблести. К простому воину, заслужившему право носить гуптское оружие, относились как к герою и оказывали ему почести.
Пероз привёз собой 40 гуптских кинков великолепной работы. Он передал из Кушнавазу, и тот на следующий день «за былые заслуги» торжественно вручил их тем командирам, чьё мнение могло склонить остальных в пользу его плана.
О, перед таким соблазном устоять было невозможно! Тем более, наградное оружие ценилось выше трофейного.
Никто не решился спросить у Кушнаваза, где он взял такое оружие, да ещё в таких количествах. Главное было обладать им!
Поэтому на следующем военном совещании польщённые наградами царя командиры на перспективы похода в Персию смотрели уже по-другому. Его целесообразность уже почти не вызывала сомнений. Споры развернулись в основном вокруг стратегии действий.
План Парисы хоть и вызывал много вопросов, но его поддерживали Кушнаваз с Тораманой. Поэтому в конечном итоге он и победил.
************
В следующую ночь Гурандохт пришла в спальню к Вазгену и Сэде.
- Можно я останусь спать у вас? – спросила она.
- Конечно, если отец тебе разрешил, - ответила Сэда.
- Он сидит на пиру у Кушнаваза, а мне этот Кушнаваз не нравится. Я его боюсь.
- Не говори так, - предостерёг её Вазген. – Мы у него в гостях и должны относиться к нему с уважением.
- Как я могу его уважать, если он убил моего отца. Пероз мне рассказывал, что мой папа был храбрым воином и сражался сразу с семью эфталитами. Шестерых он убил, а последний эфталит вонзил в него меч сзади.
- Тогда была война, а на войне все друг друга убивают, - вздохнул Вазген.
- Но ведь эту войну развязал Кушнаваз.
- Мы находимся здесь для того, чтобы между нашими народами больше не было войны, - постарался успокоить её Вазген.
- Тётя Сэда, а почему я не похожа на персиянку? – неожиданно спросила Гурандохт.
- Твоя мама была тохарской принцессой, и ты, как говорят те, кто её знал, очень на неё похожа, - объяснила Сэда.
Для Гурандохт была сочинена легенда о её благородном происхождении, и все люди из окружения Пероза должны были рассказывать ей одно и то же. По этой легенде мать Гурандохт умерла в родах, отец погиб в бою, а Пероз в знак уважения к погибшему герою и из сочувствия к ней самой удочерил её. Но вот ведь проблема: сама Гурандохт отказывалась в это верить. Вроде бы всё красиво и складно: отец – герой, мать – принцесса, приёмный отец – шах кушан и марзпан Сакастана, но она не верила.
- Тётя Сэда, ну, скажи мне правду, - в очередной раз попросила Гурандохт.
- Ты меня обижаешь, Гурандохт, - сделала ей замечание Сэда. – Я тебе уже говорила, что не была знакома с твоими родителями, но у меня нет никаких оснований не верить Перозу. Он же тебя удочерил. Сын шаханшаха не мог удочерить кого попало.
- Я ни кто попало, - не совсем поняв Сэду, - фыркнула Гурандохт.
- Вот именно, - подтвердила Сэда. - Ты не кто попало, а дочь знатных родителей, которую удочерил шах кушан Пероз.
- Дядя Вологез, а расскажи мне какое-нибудь стихотворение, - обратилась Гурандохт к Вазгену. Она часто просила его об этом, и Вазген старался ей не отказывать, понимая, что этим он угождал Перозу.
- И какое стихотворение тебе рассказать? – спросил Вазген.
- Про обезьяну и крокодила, - высказала своё пожелание Гурандохт.
- Я не знаю такого стихотворения, - развёл руками Вазген.
- А ты сочини, - предложила Гурандохт.
Отказать ей было сложно. Вазген собрался с мыслями и, пока Гурандохт беседовала с Сэдой, сочинил нечто такое, от чего ему самому стало смешно:
- Я однажды едва не свалился с дивана,
Страшный сон меня будто стрелою пронзил:
Что на царском престоле сидит обезьяна,
А по правую руку лежит крокодил.
Чтоб развеялись чары ночного обмана,
Для очистки ума я дворец посетил.
Вижу точно: на троне сидит обезьяна,
А ближайший советник её – крокодил.
Это что за напасть?! Это что за изъяны?!
Я полмира в сомненьях пешком исходил.
Но повсюду на тронах сидят обезьяны,
И повсюду при них возлежит крокодил.
Вдруг сквозь занавес этого жуткого мрака
Я услышал, как кто-то мольбы возносил:
«Ты прости мне грехи, о, благая макака!
Принеси мне удачу, святой крокодил!»
На меня часто лаяли люди-собаки,
И священник ужасным проклятьем грозил,
Но не верю я в милость блаженной макаки,
И что счастье мне даст пресвятой крокодил.
Гурандохт пришла в восторг и, запомнив этот стишок с первого раза, на следующий день зачитала его Перозу, Парисе и Кушнавазу, которые пили чай на террасе.
- Чему Вологез детей учит! – подкатила глаза Париса.
Вслед за этим Пероз столь неудачно выразился, что Кушнаваз с Парисой от души расхохотались.
- Хорошее стихотворение про Ормизда, только, пожалуйста, не читай его, когда на троне после этой обезьяны буду сидеть я.
************
В следующую ночь Гурандохт снова осталась ночевать у Сэды с Вазгеном. В течение дня погода портилась. После ясного утра подул сильный ветер, а небо затянулось чёрными тучами. К вечеру ветер утих, но полил дождь, и началась гроза.
Грохотало так, что невозможно было спать. И вдруг Гурандохт закричала:
- Смотрите, смотрите: дерево загорелось.
Сэда с Вазгеном посмотрели во двор и увидели, как от удара молнии загорелся сухой тополь.
Вазген, накинув на себя халат, босиком понёсся к своему начальнику.
- Срочно будите Пероза, очень важная новость, - закричал он охране, дежурившей у дверей его спальни.
Пероз хоть и не спал, но вышел в полудрёме и, позёвывая, спросил:
- Что случилось?
- От удара молнии загорелось дерево прямо напротив нас. Оно ещё горит. Гурандохт первой это заметила.
У Пореза сон как рукой сняло. Он повелел немедленно разбудить прибывших с ним мобедов, и поднял такую суматоху, что охрана эфталитов на всякий случай решила поднять с постели Кушнаваза с Парисой.
Все выбежали во двор и увидели, как Пероз, отломав горящую ветку, сиял от счастья.
- Это добрый знак! Знамение с Неба: мы победим!
Гурандохт подтвердила, что сама видела, как молния ударила в дерево, после чего оно запылало. Вазген с Сэдой подтвердили истинность её слов.
- Моя дочь, ты принесёшь мне счастье! – прослезился Пероз. – Теперь я приеду в Нишапур и зажгу царский огонь. Ахурамазда благоволит мне.
- Это и в самом деле хорошая примета? – поинтересовался Кушнаваз у Парисы.
- Самая надёжная, - ответила она. – Огонь от молнии достать сложнее всего. Без него царский огонь не зажжёшь. Если Перозу послан такой огонь, значит, Пероз угоден Небу.