Игорь Коломийцев. В когтях Грифона
Глава восемнадцатая. Небесные кары (продолжение)
Не сумев окончательно уничтожить Сингидун, каган решил отомстить ромеям иначе. По словам Симокатты: "От этого каган пришел в раздражение, загорелось сердце его, и он отправил послов к Приску с заявлением об открытом расторжении договора. На десятый день, собрав свои войска, он под призывные звуки труб двинулся походом к Ионийскому заливу. В этих местах находится область Далмация. И вот после достаточного количества привалов варвар прибыл в Бонни. Окружив город стенобитными орудиями, он разрушил сорок укреплений". Судя по всему, речь идёт об уничтожении византийских крепостей на берегу Адриатики, которое обычно историки датируют 597 годом. По крайней мере, у Феофана о разорении Далмации сказано так: "И взяв Балбу и окрестные 40 городов, все их опустошил". Греческой коннице, правда, удалось перехватить аварский отряд, везущий трофеи, и уничтожить его, изъяв ценности. "Затем и ромеи, и варвары провели здесь свыше восемнадцати месяцев, держась у берегов Истра, но не совершили ничего, достойного описания" – замечает Симокатта.
В дальнейшем боевые действия переместились на берег Чёрного моря. Вот, как это описывает всё тот же летописец: "В это же самое время каган, ценимый у авторов за свои достоинства, собрав войска, двинулся на Фракийскую Мезию, затем он приступил к городу Томису (Томы). Узнав об этом, Приск вышел на помощь городу, находившемуся под угрозой. И вот ромеи и варвары стали лагерем около города Томиса и, несмотря на зимнее время, не уходили из лагеря. С наступлением весны у ромеев начался голод. В канун великого христианского праздника, когда они праздновали Страсти и Воскресение Бога-спасителя, а голод все сильнее терзал ромеев, по некоему чудесному промыслу каган отправил к ромеям послов. С его стороны последовало достойное предложение прекратить у ромеев голод. Приск недоумевал и не доверял этому необычному предложению. Но, дав друг другу взаимные клятвенные подтверждения, ромеи и авары установили пятидневное перемирие и стали без страха вести дела друг с другом. Каган предоставил голодающим ромеям целые повозки продовольствия. Такое проявление человеколюбия со стороны варваров вплоть до нашего времени считается одним из самых чудесных дел".
Действительно, со столь благородными врагами византийцам сталкиваться ещё не приходилось. Мало того, что Баян выручил Приска в трудную минуту, когда греческая армия фактически голодала, так он это ещё и сделал так, чтобы полководец не потерял своё лицо. Приняв в обмен некие индийские специи каган изобразил, что чрезвычайно им обрадовался: "Варвар, получив дары ромеев, был крайне доволен этими пряностями". В реальности, похоже, аварский царь просто симпатизировал Приску. Возможно, он видел в нём будущего императора, который должен сменить презренного Маврикия. В любом случае талантливый и смелый стратег пользовался его глубоким уважением. Поэтому, как пишет Феофан: "И пока продолжался праздник, дружили между собою римляне и варвары. И не было опасения ни в том, ни в другом войске. Когда же кончился праздник, разошлись римляне и варвары".
Зато к другому византийскому полководцу, любимчику василевса, выскочке и недоучке Коментиолу, никаких тёплых чувств степной владыка не испытывал. Этого стратега император с пешим войском выслал на соединение с осаждённым Приском: "На шестой день, услыхав, что Коментиол собирается двинуть войско к Никополю, каган, собрав свои войска, выступил против Коментиола. Услыхав о приближении кагана, Коментиол удалился в Мезию и разбил свои палатки у Зикидибы. На седьмой день он прибыл к городу Иатру. Варвар остановился в двадцати парасангах от ромеев. Среди ночи ромейский стратиг тайно отправил посла к кагану, а затем велел ромейскому войску вооружиться, но сообщил об этом как-то мимоходом; он не сказал, что с утра им предстоит вступить в бой. Ромейские воины, полагая, что вождь приказал им взяться за оружие не для битвы, надели себе на грудь железные рубашки – им казалось, что стратиг хочет сделать войску смотр. Когда солнце своими лучами осветило землю, ромеи увидели хорошо выстроенное войско варваров, готовящееся немедленно совершить нападение. Войска, бывшие с Коментиолом, стали порицать своего полководца, считая его виновником этого столь неожиданно наступившего беспорядка. Поэтому поднялся страшный шум, варварское же войско остановилось от ромеев на расстоянии двух миль. Заметив, что варвары задерживаются с нападением, ромеи все быстро вооружились и построились. И то, что у них раньше из-за невнимания и небрежности было плохо предусмотрено, этот благоприятный случай дал возможность выправить. Но Коментиол нарушил строй, передвигая войска то из центра на левый фланг, то перекидывая отряды с левого фланга на правый. Благодаря этим постоянным переменам строя он был виновником большого беспорядка. Из-за всего этого в рядах ромейского войска произошло большое волнение. К тому же правому крылу своего войска полководец отдал тайный приказ собирать свой обоз и тотчас же готовиться к бегству. Те, кому было приказано, немедленно это выполнили и бросились бежать. При виде этого и среди остальных войск ромеев начался беспорядок. К заходу солнца ромеи разбили укрепленный лагерь на расстоянии двух миль от врага и здесь остановились. Авары же не двинулись с того места, где были накануне. В полночь стратиг, выбрав отборных воинов под видом передового дозорного отряда, тайно велел им бежать. Затем утром Коментиол, можно сказать, весь с ног до головы закованный в железо, сделал вид, что за четыре мили отсюда он собирается устроить охоту. Под этим предлогом он со всех ног бежал оттуда. В полдень войско стало размышлять над безумным поступком Коментиола и, поняв замысел стратига, приняло решение бежать. Войско перешло ближайшую реку и на расстоянии сорока миль от лагеря обратилось в беспорядочное бегство. Поскольку это отступление шло без всякого руководства, воины были охвачены паническим страхом. Началось страшное бегство всех ромейских сил".
Так, даже не вступив в генеральное сражение, Баян развеял по ветру армию Коментиола. Ходили слухи, что василевс специально послал этого военачальника сдать солдат в руки кочевников. Например, Феофан пишет: "А некоторые говорят, будто бы Маврикий поручил Коментиолу предать римское войско врагам за беспорядки его". Впрочем, скорее всего это обычные наговоры. Хотя пехотинцы в тот период и считались менее ценной частью армии, чем кавалеристы, ни один правитель по собственной воле не откажется от обученных солдат по ходу войны с опасным недругом. Меж тем, оставивший войско полководец бежал к городу Дризиперы. Тамошние обитатели, однако, не пустили его в крепость: "Но жители города оскорбительными словами и камнями прогнали этого трусливою стратига. Поэтому Коментиол направился к "Длинным стенам". Когда ромеи вскоре опять стали отступать, варвары подошли к Дризиперам, разрушили город и уничтожили храм Александра, славнейшего среди мучеников, предав его всепоглощающему огню. Найдя могилу мученика, обложенную серебром, они безбожно ободрали серебро и надругались над телом, лежавшим в раке. Возгордившись этими победами, они предались пирам, с пышностью возлежа на ложах".
Опять, как и в 587 году, перед Империей замаячила угроза страшной военной катастрофы. Симокатта сообщает: "Когда Коментиол прибыл в столицу, прибыли вместе с ним туда и страхи. Весь город гудел в шуме и смятении, рисовались в предположениях всякие опасности, злые предзнаменования будущей судьбы представлялись каждому в его фантазии и, можно сказать, наяву он видел страшные сны. И до такого бедствия дошло положение дел в Византии, что жители уже подумывали покинуть Европу и переселиться в Азию, сделав Халкидон местом нового своего поселения". На защиту "Длинных стен" вышел самолично Маврикий с отрядом телохранителей. Для обороны Константинополя мобилизовали цирковые партии, что делалось лишь в минуты крайней опасности, поскольку вооружённый народ не внушал доверия василевсам.
Но удача в очередной раз улыбнулась византийцам. В тот миг, когда казалось, что столицу уже не спасти, в аварской армии началась жесточайшая эпидемия неизвестной болезни. "Все войска варваров подверглись внезапно поразившему их мору – замечает Феофилакт Симокатта – это было неумолимое бедствие, не поддававшееся никаким лечебным средствам, как бы хитро они ни были придуманы. Таким образом, каган получил достойное наказание за то, что он оскорбил мученика Александра. У семи его сыновей при очень высоком жаре и воспалении покрылись нарывами детородные члены и в один и тот же день они окончили свою жизнь".
В этих условиях василевс поспешил заключить мир и отправил к Баяну дипломатическую миссию: "Посол угодливыми словами льстил варвару, но каган отказывался принять императорские дары; он, можно сказать, повторял стихи из трагедии: "Дары врагов не есть дары, нет пользы в них". Но посол многими речами убедил варвара почувствовать удовлетворение от этих даров. На другой день варвар заключил мир и стал думать о возвращении. Каган не раз говорил буквально следующее: "Пусть бог будет судьей между Маврикием и каганом, между аварами и ромеями". Он обвинял императора в том, что тот разрушил мир. И эти слова не были совсем несправедливыми. Действительно, ромеи, нарушив мир и завязав войну, подверглись вышеуказанным несчастиям: недостойное начало в конце концов всегда приведет к тяжелым последствиям. Ромеи и авары договорились, что Истр является их пограничной рекой, но против склавинов дается право переходить эту реку. В силу договора вносятся еще другие двадцать тысяч золотых. На этом была окончена война между ромеями и аварами".
Напоследок каган ещё раз унизил скупого василевса. По словам Феофана, он предложил Маврикию выкупить пленных солдат, по золотому солиду за голову: "суди Бог между мною и царем Маврикием; он сам нарушил мир, а я отдаю пленных получая от него за душу по одной монете. Маврикий не согласился дать. Хаган просил половину за душу; и этого дать царь не согласился, не хотел даже выкупить их за четыре кератия; и хаган разгневанный всех убил и возвратился в свои пределы, наложивши на римлян дань, сверх прежней, других пятьдесят тысяч, притом обещались они не переходить за реку Истр. Из сего возникла великая ненависть к Маврикию, и начали осыпать его ругательствами". Четыре кератия равны по цене одной шестой золотого солида. Иначе говоря, степной царь предлагал василевсу выкупить пленных пехотинцев Коментиола почти за бесценок. Но император, видимо, решил приберечь казну. Тогда Баян хладнокровно велел зарезать несчастных, как баранов. Надо понимать, что речь идёт об ополчении, полупрофессиональных солдатах, совмещающих военные кампании с крестьянским трудом. Это были наиболее сильные, смелые и молодые византийцы, привыкшие приходить на помощь своей родине в минуты опасности. Поскольку император от них отвернулся, ополченцев казнили фактически на глазах их родственников. При этом каган всё равно получил свои деньги – поскольку в одностороннем порядке увеличил ежегодную дань до 150 тысяч солидов. Надо ли говорить, что любви к Маврикию со стороны его подданных данный инцидент не прибавил.
Что касается границ между Византией и Аварией, то они остались пока без существенных изменений. Империя продолжала удерживать дунайские рубежи на отрезке от Доростола до знаменитых Катаракт. Меж тем, как в Верхней Мезии (ныне Сербия), Далматии (Босния и Герцеговина) и Малой Скифии (Добруджа) уже обитали подданные аваров.
Приблизительные границы Византийской империи и Аварского каганата к концу 6 века нашей эры
Хотя по условиям мира грекам удалось частично вернуться на берега великой реки, знаменитый имперский Лимес, как считают сербские историки Иванишевич и Бугарски, в этот период времени оказался уже основательно расшатан: "линия византийской обороны Дуная в последней трети VI века была весьма проницаемой, и нельзя говорить, что она была такой же мощной, как при императоре Юстиниане. С другой стороны, авары, как правило, удовлетворялись грабежом и сбором дани. Они очевидно не заботились о том, чтобы обеспечить постоянное господство над дунайскими городами и, как мы видим, некоторые из городов в короткий промежуток времени несколько раз меняли своих хозяев".