Игорь Коломийцев. В когтях Грифона
Глава сорок девятая. Родина железных всадников (продолжение)
– Хотелось бы ещё понять, откуда взялись эти степняки и как, собственно, они выглядели?
– Как раз по данному поводу историки меж собой ведут жаркие споры. Летописи Поднебесной полагают хунну потомками беглого китайского царевича, смешавшимися с некими северными варварами. Ясно, однако, что это всего лишь типичный миф об основании рода. Куда важнее, что южные соседи обратили внимание на сложный состав кочевников. Ещё хроника VII века "Лян шу" отмечала, что "во времена Вэй и Цзинь сюнну делились на сотни и тысячи племён, у каждого было своё название". Вероятно, под общим этнонимом скрывался целый конгломерат народов, весьма различных по своему происхождению и расовому типу. Российский археолог и антрополог Николай Крадин пишет: "Один из наиболее спорных вопросов – этническая природа хунну. Одни исследователи видят истоки хуннской археологической культуры в населении, оставившем так называемые плиточные могилы на территории Монголии и Забайкалья. По мнению других авторов, истоки хуннской археологической культуры находятся в культурах так называемых ордосских бронз, складывавшихся примерно с XIII века до нашей эры. Третья группа связывает хуннские памятники со скифо-сибирскими. Естественнонаучные открытия раскрывают новые стороны рассматриваемой проблемы. Краниологические характеристики показывают большую разнородность морфологических антропологических черт. Результаты сравнительного черепно-лицевого анализа свидетельствуют, что смешение кавказоидных (в смысле европеоидных) и монголоидных элементов началось на территории Монголии еще в эпоху неолита и продолжалось до монгольских нашествий".
– Вы хотите сказать, что хунну были европеоидно-монголоидными метисами?
– На самом деле всё было ещё сложнее. В начале Бронзового века здесь, на бескрайних пространствах, лежащих к Северу от Великой Китайской равнины столкнулось сразу несколько миграционных потоков, весьма различающихся по своим истокам. Так в промежутке от Саян до Маньчжурии, захватывая большинство монгольских и прибайкальских земель, разместилось население, оставившие после себя плиточные могилы. Вот, что сообщает о нём исследователь Алексей Бураев из Бурятского университета: "В антропологической систематике оно относится к североазиатским монголоидам, сближаясь по основным параметрам с байкальской расой. Были отмечены генетическая преемственность между населением эпохи неолита и позднего бронзового века Забайкалья и несомненное участие последнего в этнических процессах в регионе в хуннскую и последующую эпохи. Отметим, что несмотря на малочисленность данной серии материал из плиточных могил однороден и весьма выразителен. Это позволяет утверждать, что на протяжении эпохи здесь формируется и к концу её уже складывается гомогенный антропологический тип, отличающий население Забайкалья от населения соседних территорий. Для него характерна брахикранная, низкая черепная коробка, очень широкое, средней высоты лицо. Уплощённость лица и переносья выражена очень сильно. Монголоидность носителей культуры плиточных могил не вызывает сомнений. Более того, появились реальные данные, чтобы признать плиточников вероятными прародителями всем известных средневековых монголов".
– Насколько я понял, именно эти люди стали предками хуннов.
– Да. Но далеко не единственными. Несколько ранее практически на той же территории распространяются носители другой культуры – строители херексуров, своеобразных грунтово-каменных насыпей над могилами, сверху иногда похожих на тележные колёса со спицами. Облик тех, кто покоился под этими необычными сооружениями, антрополог Алексей Бураев характеризует следующим образом: "Они европеоидны и сходны, если не сказать идентичны, с черепами из афанасьевских погребений Алтая и Минусинской котловины". Напомню вам, Уотсон, что афанасьевцы отличались протоевропеоидным типом внешности: высокими и массивными черепами, выступающими носами, относительно широкими лицами.
Слева - плиточная могила. Справа - типичный херексур с территории Монголии
– Полагаю, европеоиды с Алтая и монголоиды из Забайкалья смешались между собой в монгольских степях, породив тех кочевников, что известны нам под именем хунну?
– Не совсем так. С одной стороны смешение, конечно, происходило. В хуннских могильниках подчас находят черепа людей с плоскими лицами, но выступающими носами – явное последствие контакта двух больших рас. Но наряду с метисами в регионе продолжали как ни в чём не бывало жить монголоиды и европеоиды в чистом виде. Бураев во данному поводу замечает: "В конце эпохи бронзы в северной части Центральной Азии сложился своеобразный расово-культурный паритет. Монголоидные плиточники и европеоидные носители культуры херексуров были вынуждены к сосуществованию общностью территории и невозможностью полностью уничтожить противника". От себя добавлю, что, наряду с уже описанными миграционными потоками, сюда проникали представители других культур и расовых типов. Из Средней Азии приходили андроновские кочевые племена -- предки ираноязычных народов. Археолог Константин Чугунов свидетельствует: "в период поздней бронзы фиксируются находки андроновских (или андроноидных) вещей и керамики на территории Северного Китая". Опять-таки это был не последний приток европеоидов в эти края. Так называемые "ордосские бронзы" принесли в северокитайский регион карасукские племена. Академик Михаил Артамонов писал о них: "По заключению Георгия Дебеца (советский антрополог) в карасукских погребениях преобладают брахикранные черепа в общем относящиеся к европеоидной расе, хотя имеется и небольшая примесь узколицего монголоидного элемента". Поскольку к узколицым монголоидам относят прежде всего самих китайцев, ряд историков полагает, что данный тип мог сложиться на Северо-западе Поднебесной в результате примеси аборигенов к "рыжеволосым варварам", издревле жившим в Западном крае (Сиюй), как называли китайские летописи земли нынешнего Восточного Туркестана (Синьцзяна). Известный советский археолог Сергей Кисилёв утверждал: "карасукская культура сформировалась на основе местных афанасьевско-андроновских компонентов, со значительной инфильтрацией переселенцев из Китая". В свою очередь с северного и с восточного направления в регион просачивались монголоидные племена Сибири и Дальнего Востока. Ну, и, конечно, не следует забывать о постоянной подпитке степного населения за счёт беглых удальцов из Поднебесной. В итоге здесь сложилась чрезвычайно пёстрая картина рас и народов.
– Кто бы мог подумать, что в северокитайских степях творилось почти библейское Вавилонское столпотворение! Как же нам теперь разобраться в этом расовом водовороте?
– Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что на Востоке данной зоны чаще встречались монголоидные потомки плиточников, на Западе – преимущественно правнуки афанасьевцев, карасукцев и андроновцев, то есть в массе своей европеоидные племена. Хроника "Вэй шу" писала об населении Западного края: "люди всех царств с впалыми глазами и высокими носами". Согласно летописям Поднебесной тут долгое время проживали два больших племени: юэчжи и усуни. Причём первых описывали как белых людей с длинными волосами, относительно вторых отмечали, что у них голубые глаза и рыжие бороды.
Варварские племена северокитайских степей накануне возвышения хуннов. Карта А. Родионова
– Вы полагаете, что хунну покорили этих людей и включили их в свой состав?
– Создатель кочевой империи, её первый шаньюй Модэ (Маодунь) начал с того, что подчинил себе племена дунху. В переводе с китайского данное прозвище означает всего лишь "восточные варвары". Надо полагать, эти люди жили в той зоне, где чаще всего встречались потомки монголоидных плиточников. Вот почему учёные их считают предками нынешних монголов. После поражения от хуннов племя дунху более не упоминается в хрониках Поднебесной. Затем Модэ удалось покорить усуней и, опираясь на силы последних, он наносит поражение могущественным юэчжам. Таким образом, в его империи оказались объединены практически все обитатели степей к Северу от Великой стены, самых разных расовых типов. Часть юэчжийских и усуньских племён бежала поближе к Тибету или на территорию Средней Азии. Они в дальнейшем появлялись в китайских хрониках под своими именами. Те же степняки, что продолжили кочевать на прежних местах, стали прозываться по имени господствующего народа – "сюнну".
– Похоже, что с этим ярлыком стряслось та же самая оказия, что случилось с такими терминами, как "скифы", "сарматы" или "гунны". Он стал общим прозвищем всех северных варваров.
– Думаю, это универсальный закон восприятия степняков земледельцами. Он с одинаковой неотвратимостью действует как на Западе, так и на Востоке Евразии: стоит только усилиться какому-нибудь кочевому племени, как его имя тут же покрывает все сходные по образу жизни народы. Но не бывает ничего вечного. Империя хунну, объединившая всех степняков к Северу от Великой стены, тоже не стала исключением из правил. Сначала она раздробилась на две части, во главе каждой из которых находился свой шаньюй, причём южные кочевники вскоре признали над собой власть ханьского императора. Затем, уже в 89 году нашей эры, объединённая армия китайских войск (свыше 40 тысяч кавалеристов), южных хунну (около 30 тысяч всадников) и вспомогательных сил тибетского племени цянов (8 тысяч солдат) нанесли решительное поражение орде северного шаньюя. Согласно сведениям летописи, убито было 13 тысяч воинов, 200 тысяч кочевых семейств сдалось на милость победителей. С империей хунну было покончено. Наступил период максимального усиления китайской державы Хань, подмявшей под себя все окрестные земли: провинции нынешнего Южного Китая, большую часть корейского полуострова, почти весь Западный край, включая Хами, Турфан и оазисы Таримской впадины, где проходил Великий шёлковый путь. Ханьские войска вторгались тогда в Среднюю Азию и, по некоторым данным, доходили до берегов Каспийского моря. Поднебесная в это время пыталась, хоть и безуспешно, установить прямые связи с Римской империей.
Империя Хань. Темным оттенком выделены поздние приобретения
– Интересно, что в это время происходило в Степи?
– Ослабление одних варваров привело к подъёму других. Летопись "Хоу Хань шу" (История династии поздняя Хань) сообщает, что в на рубеже I-II веков очередной китайский полководец "напал на сюнну и нанёс им поражение, после чего северный шаньюй бежал, а сяньбийцы, воспользовавшись этим переселились и заняли его земли. Оставшиеся рода сюнну, которых всё ещё насчитывали 100 тысяч юрт, стали называть себя сяньбийцами, и с этого времени началось постепенное усиление сяньбийцев".
– Кажется, у кочевников появился очередной гегемон. Интересно, откуда пришли эти новые лидеры?
– Не такие уж они и новые, если верить китайским хроникам. Их считают потомками дунху – "восточных варваров", некогда сбежавших под натиском сюнну на окраины прежней степной империи и осевших в окрестностях горы Сяньби. Откуда, собственно, и происходит их название. Посему большинство историков полагает сяньбийцев исключительно монголоидным племенем, а их речь – некой предтечей монгольского языка. Меж тем, "Хоу Хань шу" прямо говорит о том, что значительная часть обитателей степного пространства к Северу от Стены в новых условиях просто сменила своё имя, образно говоря, примерила на себя новую этническую маску. Вождь сяньбийцев Таншихай (Таншихуань) (141-181 годы), по свидетельству летописи, "на Юге грабил пограничные места, на Севере – остановил динлинов, на Востоке отразил фуюй, на Западе – поразил усунь и овладел всеми бывшими сюннскими землями, которые тянулись с Востока на Запад более, чем на 14 тысяч ли". Получается, что в степи просто сменились лидеры, но обитатели здешних мест при этом изменились мало. Характерно, что китайские хроники подчас рисуют сяньбийцев рыжеволосыми людьми с высокими носами и толстыми бородами. Эдвард Шефер (Edvard Schafer), известный китаист из Калифорнийского университета в Беркли вообще утверждает, что "многие из сяньби были блондинами".
Завоевательные походы Таншихая на карте А. Родионова к книге Л. Гумилева
– Вы полагаете, Холмс, что сяньбийцы не истребили прежних обитателей Степи, но всего лишь вынудили их сменить имя?
– А разве не так происходило в тех случаях, когда, к примеру, гунны сменили сарматов, или лангобарды потеснили герулов? Зачастую при подобных переворотах замене подлежит лишь правящий род и общее прозвище.Всё остальное остаётся прежним. Видный востоковед, профессор Никола Ди Космо (Nicola Di Cosmo) из Пристона полагает, что "такие сообщества как хунну, цяни или сяньби не отражают ни этнического, ни материального, ни языкового сходства, но представляли собой политические союзы на определённой территории". Это были объединения с весьма жидкой, ртутной структурой, они легко отливались в новые формы. Что касается бывших хунну, то те из них, кто остались кочевать в центре новой державы отныне стали называть себя в честь победителей. Непокорные оказались выдавлены на окраины обширной сяньбийской державы. Часть из них, видимо, бежала далеко на Север. Иные прижались к границам Китая и даже по милости ханьских властей получили земли к Югу от Стены. Были и такие племена, что подались в Среднюю Азию, где на территории современного Казахстана создали своё государство Юэбань. Причём известный британский востоковед начала прошлого века Эдуард Паркер полагал, что последнее название в древности читалось как "авар".
– Господи, неужели мы, наконец, отыскали родину этого неуловимого народа!
– Не спешите обольщаться, Уотсон. Хотя мнение Паркера и разделяют некоторые современные лингвисты, например, российский тюрколог Анна Дыбо, находятся иные исследователи, которые видят истоки аваров совсем в других краях. Авторитетный специалист по кочевым народам Востока Сергей Кляшторный утверждает, что аварами в китайских хрониках звалось племя ухуань. Они, как и сяньбийцы, тоже являлись потомками дунху, но бежавшими в горы Ухуань, от которых и получили новое имя.
– Погодите, Холмс, но как такое вообще возможно? Ведь "юэбань" и "ухуань", во-первых, сами по себе очень разные слова, во-вторых, они ничуть не похожи на термин "авары".
– Видите ли, доктор, когда мы сталкиваемся с кочевниками к Северу от Великой стены, то обнаруживаем, что все сведения о них приходится черпать из китайских летописей. Мы не знаем, как в реальности звали себя эти люди, какие они на самом деле носили имена. Известно лишь то, как их называли жители Поднебесной. А это, как вы, наверное, догадываетесь, не одно и тоже. Всякий народ приспосабливает чужие слова к особенностям звучания родной речи. Мы говорим "инглишмэн", а русские называют нас "англичане". Заметьте, столь существенное искажение термина происходит даже в условиях, когда оба языка относятся к индоевропейским. Что же тогда ожидать в случае, когда наречия кардинально разнятся по своему происхождению, а следовательно – по фонетике и способам словообразования? Один и тот же слог в китайском языке может иметь до пяти-шести значений в зависимости от выговора, хотя ухо европейца разницы скорее всего просто не заметит. Точно также некоторые вполне привычные нам сочетания звуков житель Поднебесной окажется не в состоянии воспроизвести чисто физически. Стало быть – искажения неизбежны. Но всё это лишь цветочки. Основная закавыка в ином. Китайцы записывают слова при помощи иероглифов. Но их произношение с течением времени существенно менялось. Лингвисты обнаружили это явление, изучая китайскую поэзию. Выяснилось, что те или иные иероглифы в какую-то эпоху рифмовались меж собой, потом утрачивали данное свойство. Всеми мыслимыми и немыслимыми способами учёные попытались установить подлинное звучание знаков китайского письма в те или иные эпохи. Создали соответствующие словари языка династий Хань, Цзинь, Суй и прочих. Но точность этих реконструкций весьма относительная, поскольку в реальности изменения в произношении происходили чуть ли не каждый век. Поэтому при чтении имён в китайских летописях мы зачастую имеем дело с двойным уровнем искажений – при передаче с одного языка на другой и от изменения звучания иероглифов. Чтобы вам стало понятно, Уотсон, какие результаты мы имеем на выходе, приведу только один пример. Преследующий аваров предводитель западных тюрков на родном языке звался Истеми. Греки записали его имя как "Силзивул" или "Дизавул". Персы называли его "Синджибу". Летописцы Поднебесной увековечили этого вождя как "Сэдими" или "Мохеду шеху". Как вам кажется, коллега, если бы историки заранее не знали, что речь идёт об одном человеке, сумели бы они установить данный факт лишь по звучанию летописных имён?
– Вопрос, как я понимаю, чисто риторический, ибо ответ на него понятен. Но что же нам теперь делать? Каким образом найти тех людей, что называли себя аварами?
– Примем к сведению тот факт, что все имена из летописей Поднебесной – эта некая условность, и не будем, уподобляясь профессиональным историкам, хвататься за мнимое совпадение пары-тройки звуков в древних этнонимах. Давайте вернёмся на твёрдую почву исторических реалий. В конце концов – не именами едиными живы народы. У каждого из них – своё оружие, свои обычаи, свой язык и свой уникальный антропологический тип. По этим признакам и попытаемся отыскать наших героев. А пока возвратимся к возвысившимся в Степи племенам. Вот что пишет о них хроника "Хоу Хань шу": "После бегства сюнну усилились сяньбийцы, которые заняли их бывшие земли. Они имеют 100 тысяч воинов, отличаются физической крепостью и большей (по сравнению с сюнну) сообразительностью. К этому следует добавить, что на заставах и по укреплённой линии отсутствует строгость, в результате чего среди запрещений много лазеек, благодаря которым разбойники (имеется ввиду – степняки) получают прекрасный металл и хорошее железо, (через эти лазейки) бегут ханьцы, которые становятся советниками сяньбийцев, и, (таким образом) у них более острое оружие и более быстрые кони, чем у сюнну".
– "Более острое оружие и более быстрые кони" в переводе на современный язык, вероятно, должно означать, что у сяньбийцев появился новый, передовой комплекс вооружения?
– Совершенно верно, коллега. Специалисты по военному делу степняков Леонид Бобров и Юлий Худяков пишут об этом следующим образом: "по типологическому разнообразию луков и стрел они (сяньбийцы) несколько уступали хуннским стрелкам. В это же время сяньбийские панцирные всадники заметно превосходили хуннов по набору оружия ближнего боя и средствам защиты. Вероятно, в сяньбийских войсках были отряды тяжеловооружённой панцирной конницы. Вполне возможно, что превосходство в средствах ведения ближнего боя и защиты, было одной из причин военных побед сяньбийцев над хуннами в войнах I и II веков нашей эры". Сяньбийский элитный всадник уже был закован в железо с головы до ног. Чтобы представить, как именно он выглядел, взгляните, Уотсон, на прорисовку Орлатских пластин. Украшенные резьбой костяные пластинки были найдены в древнем могильнике к Северу от Самарканда. Находку условно датируют II-III веком нашей эры, как раз тем временем, когда сяньбийцы стали лидерами степного мира. Одна из сцен изображает битву двух армий. С обеих сторон участвует и конница, и пехота. Что скажите об их комплексе вооружения?
Прорисовка Орлатской пластины по Г. Пугаченковой
– О, как интересно, Холмс! Начнём с того, что все воины тяжеловооружённые, покрыты доспехами, по всей видимости, пластинчатыми. На головах шлемы, есть и цельнометаллические и составленные из пластин. Всадники ещё не опираются на стремена, но в остальном их комплекс вооружений уже близок к тому, что принесли в Европу авары. Луки крупные, сложносоставные, более совершенные, чем у хунну, и схожие по своей конструкции с аварскими. Примечательно, что конные воины одновременно вооружены как луками и стрелами, так копьями и мечами. Это универсальные всадники аварского типа, они способны вести и дистанционный, и ближний бой. Судя по тому, что мечи уже подвешиваются наклонно, их клинки оказались более лёгкими, чем у тех же гуннов, однако, они отличаются двусторонней заточкой. Видимо, это некий промежуточный вариант между тяжелыми мечами гуннской эпохи и лёгкими палашами аваров. Боевые пояса узкие, к ним крепится как стрелковое оружие, так и ножны клинков. Но сказать что-то большее о конструкции ремней вряд ли возможно ввиду масштабов самого рисунка. У всадников в руках кроме копий ещё и штандарты сарматского типа, раздувающиеся на ветру по принципу воздушного змея. Лошади явно восточных кровей, с длинной "лебединой" шеей и характерными горбоносыми мордами, тонконогие, но достаточно сильные, чтобы нести наездника в доспехах, сами, однако, ещё не покрыты бронёй.
– Благодарю вас, Уотсон, за блестящий анализ. Добавлю лишь пару деталей. Сбруи лошадей и шлемы воинов украшены султанами из конского волоса. Точно такие украшения заметил Маврикий у аварской конницы ("четыре кисточки на спине коня, одна на голове и одна – под подбородком") и рекомендовал использовать их византийцам, поскольку "чем внушительней выглядит стратиот (воин) в полном вооружении, тем выше его боеготовность и сильнее страх врагов перед ним". Обратите внимание также на металлические воротники. Вероятно, это те самые "круглые шейные щитки", что, по свидетельству автора "Стратегикона", имелись у аварских всадников. Ещё одно любопытное совпадение – луки орлатских кавалеристов находились во взведённом состоянии в специальных чехлах, напоминающих скифские гориты, где было два отделения, одно из которых – для стрел. Точно такое же приспособление и "натянутый лук в налучье" отметил Маврикий у пришельцев из Азии на Дунай. Ни у всадников, ни у пехотинцев нет щитов, равно как не было их у европейских аваров. Видимо, потому, что они мешают стрельбе из лука. Следовательно, воины полагаются на свои доспехи, из чего можно сделать вывод, что они выполнены из качественного металла.
– Уж не пытаетесь ли вы намекнуть на то, что на Орлатских пластинах изображены предки европейских аваров?
– О, пожалуй, это будет слишком смелое предположение даже для меня. Я всего лишь хотел показать вам, Уотсон, что тот комплекс вооружений, который принесли в Европу авары, не мог возникнуть на пустом месте. Он медленно вызревал в степях Центральной Азии. Кстати, если вам любопытно, то орлатских всадников историки чаще всего полагают воинами государства Кангюй, располагавшегося на территории нынешнего Казахстана.
– Почему?
– Все сходятся в том, что на пластинах изображены степняки. Если присмотреться, в изголовье одного из коней можно обнаружить отрезанную голову врага. Причём отсечена она была непосредственно в ходе боя – из неё ещё хлещет кровь. Древний скифский обычай, весьма распространённый среди кочевников. Тонконогие лошади Орлатской пластины вполне могли быть теми "небесными конями" из страны Датань (Ферганы) китайских летописей, за которыми так охотились императоры Поднебесной. Кроме того, воины двух враждующих армий изображены с европеоидными лицами. По крайней вере – с выступающими носами. Отсюда учёные склоняются к тому, чтобы искать их на землях Средней Азии, в частности отнесли к кангюйцам, о которых в реальности мало что известно. Другое дело, что комплекс вооружений, характерный для орлатских витязей, чаще всего встречается в северокитайских степях сяньбийского периода. Сяньбийцы использовали шлемы самой разной конструкции, у них были ламеллярные доспехи в виде длинного халата, как раз такие, как на данной пластине. Бобров и Худяков пишут: "сяньбийские воины II - III веков хранили луки и стрелы в футлярах-горитах, совмещающих в себе функции налучья и колчана". При этом, наряду с хуннскими луками, "у них появился и новый тип луков с плечевыми накладками". Сходные мы видим на рисунке. Сяньбийскими мечи, в отличие от односторонних хуннских палашей, затачивались с двух сторон. Такие клинки находятся в руках орлатских всадников. Как видим, совпадений много. Возможно, впрочем, что на костяной пластинке изображены вовсе не северокитайские кочевники. Ибо, по словам Боброва и Худякова, "сяньбийцы способствовали широкому распространению наиболее совершенных для своего времени видов наступательного оружия ближнего боя, защитного вооружения и конского снаряжения". Новый комплекс вооружений отныне встречался на Востоке повсеместно – от Кореи до Средней Азии. Благодаря ему кочевники уже не боялись вступать в прямые столкновения с пехотными армиями Поднебесной, напротив, теперь они господствовали на полях сражений.
– Получается, что китайцы отнюдь не выиграли от того, что в Степи на смену хунну пришли сяньбийцы?
– Скорее даже проиграли. Хотя корень бед, по мнению летописца Фань Е, автора "Хоу Хань шу" заключался отнюдь не в степняках, а в самих жителях Поднебесной, не сумевших сохранить единство своей державы, погрязшей в распрях и смутах. "Небо создало горы и реки, династия Цинь воздвигла Великую стену, династия Хань построила укреплённую линию, чтобы огородить внутренние земли от внешних, отделить тех, кто имеет разные с нами обычаи. Для нас достаточно, если мы не будем беспокоить собственное государство и вызывать бедствия, связанные с внутренними неурядицами. К чему составлять планы борьбы с коварными, многочисленными как муравьи, разбойниками! Допустим, мы разобьём их, но разве сможем их уничтожить?" – с горечью рассуждает древний автор. Повод для жалоб у него имелся. В конце II – в начале III века некогда единый Китай распался на три державы – Вэй на Севере, Шу и У на Юге. Начался период так называемого Троецарствования, продлившийся до 280 года. Затем новая династия Цзинь сумела объединить Поднебесную, но, увы, на очень короткий период – всего на десятилетие. Вспыхнула гражданская война, которую летописцы именуют войной восьми ванов (290-316 годы). В её ходе отдельные китайские правители стали опираться на военную мощь степняков, поселяя последних к Югу от Великой стены. Вскоре кочевники осознали себя победителями и взяли власть в Поднебесной в свои руки. Наступил период, который в летописях назван "Шестнадцать варварских царств пяти северных племён" (304-439 годы). Вот как характеризуют его историки Бобров и Худяков: "Древние ханьские земли стали жертвой сначала восставших хуннов, а затем и сяньбийцев. Номады переселялись в Северный Китай целыми племенами, с семьями и стадами. Поля были превращены в пастбища, на которых новые хозяева Поднебесной выпасали табуны степных лошадей. Весь Северный Китай становится местом совместного проживания кочевников и китайцев. Смена традиционного ландшафта обитания номадов привела не только к изменениям в экономических и социальных отношениях внутри кочевых сообществ, но и к серьёзным изменениям в военной сфере, которые по праву можно считать революционными". Именно тут и тогда родились те железные всадники, что вскоре заставят содрогнуться Европу.
– Вы хотите сказать, что первые рыцари раннего Средневековья возникли далеко на Востоке, в тени Великой стены, на стыке кочевого и земледельческого миров?
– Иначе и быть не могло, Уотсон. Закованные в железо всадники появились там, где люди научились плавить качественный металл. А в этом деле индийцы и китайцы намного опережали европейцев. Но этого было мало. Нужны были новые породы лошадей, сильных и выносливых, способных нести наездника в доспехах. Только в соединении двух начал – высокой технологии цивилизованных земледельцев и опыта кочевников в верховой езде и разведении лошадей – могло возникнуть подобное совершенство. Как пишут уже не раз упомянутые российские историки: "Именно тогда на северо-востоке региона, на стыке Маньчжурии, Кореи и Китая возник новый оружейный комплекс, который за два столетия стал доминирующим на территории большинства дальневосточных государств. Характерными чертами этого комплекса было широкое использование предметов защитного вооружения не только для прикрытия головы и корпуса воина, но и для защиты его боевого коня. Применение конских доспехов (панцирных попон и оголовий), жесткого седла с высокими передними и задними луками, а также стремян, сделавших посадку воина более устойчивой, резко повысило эффективность тактики тяжеловооружённой кавалерии – таранной атаки в плотном строю с использованием длинного древкового колющего и клинкового рубящего оружия. Создание панцирной кавалерии в значительной степени явилось результатом завоеваний сяньбийцами Северного Китая в 20-х годах IV века, что позволило соединить мощную китайскую материально-техническую базу производства доспехов и высококачественный конский парк кочевников, сильные кони которых (в отличие от собственно китайских) были более пригодны для ношения тяжелого всадника".
– Итак, родину рыцарей раннего Средневековья мы, похоже, установили. Осталось понять, причем здесь азиатские авары и кто такие их европейские тёзки?