Игорь Коломийцев. Славяне: выход из тени
Глава двадцать шестая. Кто-то лучше гуннов (продолжение)
– Если я правильно понял вас, Холмс, процитировав сочинение Эйнхарда, вы хотели обратить моё внимание на то, что славянский язык не обязательно должен был распространяться исключительно в результате завоеваний или этнических миграций. И под влиянием соседей на него запросто могли переходить бывшие германцы, кельты, балты или фракийцы, словом, традиционные обитатели Восточной Европы.
– Совершенно верно, Уотсон! Действительно, если вдуматься, какую картину мы наблюдаем на нашем континенте в период максимального распространения славянского языка – в VII-VIII столетии? Пожалуй, точнее всего её описал всё тот же Эйнхард, сообщавший о тех, кого учёные считают славянами: "Народы те почти схожи по языку, но сильно (обратите внимание, доктор!) отличаются обычаями и внешностью". А ведь стоит нам хотя бы на минутку забыть об универсальной речи, сплотившей множество народов, то что ещё общего мы сможем обнаружить у людей, обитавших в пространстве от Балтики до Эллады? Цвет волос и глаз, форма черепа и черты лица – всё различно. Обычаи и традиции? Но они тоже отличались, как нам известно, причём порой даже внутри каждого из славянских ареалов. О разных обыкновениях южных племён писал монах Псевдо-Кесарий, на разницу в обычаях их западных собратьев указывает летописец Эйнхард. Перенесёмся теперь на Восток континента. Откроем "Повесть временных лет", написанную спустя пять веков после Псевдо-Кесария и тремя столетиями позже Эйхарда. Почитаем, что пишет Нестор о своих современниках – восточных славянах: "Все эти племена имели свои обычаи, и законы своих отцов, и предания, и каждые – свой нрав. Поляне имеют обычай отцов своих кроткий и тихий... А древляне жили звериным обычаем, жили по-скотски: убивали друг друга, ели всё нечистое, и браков у них не бывало, но умыкали девиц у воды. А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как и все звери, ели всё нечистое и срамословили при отцах и при снохах, и браков у них не бывало, но устраивались игрища между сёлами... и здесь умыкали себе жён по сговору с ними; имели же по две и по три жены". Как видим, огромная разница в традициях народов, проживающих даже непосредственно по соседству! С одной стороны цивилизованные поляне, а рядом – полудикие древляне, радимичи, вятичи и северяне.
– А как же религия, мифология, общие легенды, в конце концов, единый пантеон богов?
– Тут вы попали в самое больное место, Уотсон. Похоже, общих мифов, да и общих богов не было даже внутри каждого из ареалов славянского мира. Киевский князь Владимир накануне крещения пытался каким-то образом упорядочить почитание языческих богов у своих подданных, создать некое подобие пантеона, но сама его попытка доказывает, что до того у восточных славян никакого единства в религиозных взглядах не было. Каждое племя молилось собственным идолам. А сравните список богов восточных славян – Перун, Хорс, Даждьбог, Стрибог, Симаргл, Велес, Мокошь, Сварог – с аналогичным перечнем их западных собратьев – Яровит, Руевит, Поревит, Святовит, Триглав, Радегаст, Чернобог, Подага, Жива. Никаких совпадений! Я уже не говорю о том, что о божествах южных славян вообще ничего толком не ведомо. При этом, заметьте, Уотсон, что даже самые главные боги восточных славян на Западе этой языковой зоны либо неизвестны вообще, либо, как Перун и Велес, упоминаются в виде нечистой силы, домашних демонов. Самое печальное для науки то, что от подавляющего большинства небесных покровителей славян до наших дней дошли в лучшем случае их имена, и учёные теперь до хрипоты могут спорить о том, как распределялись роли внутри пантеона предков.
– Вы хотите сказать, Холмс, что язык – это, по сути дела, единственный стержень, объединивший такую огромную массу восточноевропейцев, что только он стал основой их этнического самосознания?
– Именно так, Уотсон! На территории, превышающей размеры Империи Аттилы немыслимое количество народов по большей степени вполне добровольно перешло на ту речь, которой, как мы с вами подозреваем, в середине VI века ещё не было. И сложился этот язык на основе наречия одного из самых отсталых племён нашего континента – лесных балтов, тысячелетиями обитавших где-то в дебрях Поднепровья. Разве это не загадка загадок, Уотсон? Разве она не стоит того, чтобы поломать над ней наши головы?
– Головоломку я вижу прекрасно, причём мне она кажется невероятно сложной, а вот как найти на неё правильный ответ – ума не приложу!
– Уотсон, я никогда не устану повторять для вас свою главную заповедь: чтобы нечто найти – надо ясно понять, что именно ты ищёшь. И тогда потеря находится самым волшебным образом, без лишних усилий. Почему все наши предшественники терпели неизменное поражение в деле поисков славян? Потому что они толком не сознавали, что именно желают найти, или пытались отыскать то, чего не существует в природе. Им хотелось обнаружить скромное племя, которое до ухода гуннов никому известно не было, поскольку скрывалось от всех в таинственной глуши. Там в непроницаемых для света чащах оно вдруг обрело новую речь, после чего превратилось в непобедимых героев или, на выбор, в плодовитых кроликов. Затем эти люди покидают родные дебри и покоряют всех соседей в округе. Вариант – размножаются, вытесняя тех. Так захватывая всё новые земли и увеличивая свою численность в геометрической прогрессии, данный народ должен был занять половину Европы. Конечно, подобного монстра никто никогда не отыщет, потому что его никогда не было. Значит, объектом поисков должно быть нечто другое.
– И что же?
– Доктор, мы с вами обнаружили на Востоке Европы по крайней мере четыре племени, которые так или иначе поучаствовали в так называемой "славянской колонизации". Это склавины с Нижнего Дуная, анты со Среднего Днепра, дулебы с Волыни, Припяти и Киевщины и колочинцы с Десны. При этом по крайней мере часть этих племён могла сохранить язык лесных балтов, ту основу, на которой может возникнуть славянская речь. Таким образом, у нас в руках уже почти половина той головоломки, которая вам кажется почти неразрешимой. Вместе с тем все эти четыре народа – мирные земледельцы, практически безоружные пахари. Всё, на что они способны, это порой совершать налёты на земли Империи, пока её войска находятся вдалеке. Ни один из этих этносов не похож на подлинных завоевателей, не так ли, доктор? Вдобавок для создания нового языка нам не хватает ещё одного компонента – степного индоевропейского. И после этого вы меня спрашиваете, Уотсон, что же нам искать? Представьте, что у нас есть четыре мирных травоядных создания, а нам надо, чтобы некто безжалостно их забил и из тушек и шкур создал нечто единое и целое. Конечно же, мы ищем хищника, Уотсон! Грозного зверя с клыками почти до самой земли. Степного разбойника. Почти такого же страшного, как гунны. Только он для наших героев должен сыграть куда более положительную роль. Ему с ними надлежит почти породниться. Ведь только так мог возникнуть язык, который мы знаем под именем славянского.
– Но разве так бывает, Шерлок? Разве в природе существуют хищники, добрые к своим жертвам?
– Я ведь не говорил, что этот зверь должен быть непременно добрый, Уотсон. Просто, полагаю, он очень нуждался в помощи наших героев. Без них обойтись никак не смог. А, впрочем, к чему эти долгие разговоры? Немедленно снаряжаем новую экспедицию! Мне не терпится увидеть следы нашего хищника на пыльных дорогах истории.
(продолжение следует)