---

Игорь Коломийцев.   Народ-невидимка

Глава тридцать пятая. Всадники Аттилы

Уже отмечалась тесная связь в текстах Прокопия гуннов, склавинов и антов. Вообще этнографические представления ранневизантийских авторов отличаются от наших. Так, германцами они считали только западные народы этой группы, в первую очередь франков и аламанов; алан, вандалов, ругов, гепидов и бургундов они относили к готам; а склавины и анты, как видим, почему-то считались Прокопием народами с гуннскими нравами.   Мишель Казанский, российский археолог, эмигрант,   "О раннеславянской коннице", 2009 год.

– И всё же, Холмс, мне не понятно, отчего историки славянского происхождения так не хотят признавать очевидное. Что зазорного в том, что славяне оказались в неволе у гуннов? Да у них пол-Европы в рабах числилось. Те же готы или гепиды, не говоря уже об аланах или эстах.

– Видите ли, Уотсон, речь идёт не о том, что анты и склавины угодили в подчинение к кочевникам, как прочие племена нашего континента. Разговор ведь совсем о другом. Не славяне были рабами гуннов, а гуннские рабы стали основой для образования ранее не существовавших в природе славянских народов. Судите сами. Гунны бесцеремонно вытащили венедов из тех лесов и болот, куда их загнали восточные германцы и собственные распри. Кочевники притянули их на длинном аркане в лесостепи. Вы только представьте, друг мой, как это происходило! Опустели тысячи посёлков по всей бескрайней Северо-восточной Европе. Рыдают над убитыми женщины и дети. Угрюмые всадники с деформированными черепами и жуткими лицами молча наблюдают, как их подручные из числа германцев или западных балтов связывают бесчисленных пленных, выстраивая их в бесконечные колонны. Трагедия многих народов прячется за скупыми словами археологов о "глубоком проникновении в лесную зону немногочисленных, но сильных в военном отношении групп населения". Но это был не конец людских мучений, а самое их начало. Впереди пленников ждал долгий и трудный путь. Например, с Припяти на Днестр или Южный Буг. Они пойдут в неизвестность, оставив всё нажитое, на руках – лишь малые дети. Слабые и больные по дороге погибнут. Кто-то потеряет близких, поскольку тех поведут иной тропою в другие невольничьи центры. На местах их снова разделят: кого-то отправят к печам, плавить металл, другие станут пахарями, некоторые, кому повезёт – пастухами. Многие на всю жизнь потеряют не только близких, но и друзей, дальних родственников, соседей. Вырванные из привычной среды, они окажутся на чужбине, рядом с людьми, которых почти не знают. Это и есть невольничьи центры, Уотсон. Кочевники слепили из венедских масс, как из теста, те формы, которые им требовались, сложив несчастных пленников в определённые новые общности и прикрепив их к конкретным областям обитания. Свирепые кентавры не просто дотла разрушили их прежний мир, но превратили всех выживших в каторжников, посадили под надзор надсмотрщиков, сделали из многих рабов-литейщиков, заставив выполнять самую тяжкую и вредную работу, которая только существовала в раннем Средневековье. Но даже не это оказалось для праславянского этноса самым страшным. Гораздо печальнее было то, что их лишили элиты. А значит, обрекли на положение тела без головы. Готы, аланы, гепиды и прочие племена континента сохранили собственных вождей. У них были люди, которые могли принимать решения. Вокруг лидеров всегда формировалось ядро племени – воины, мудрецы, жрецы, знахари, барды, слагающие песни, а значит, сохраняющие историческую память народа, та прослойка, что имеет отношения к организующему началу. Гунны одним взмахом своего тяжелого меча срубили с венедских плеч все зачатки племенного интеллекта. Почти на столетие они обрекли массу людей на жизнь в беспросветном мраке. Утром встал – тебя гонят на работу, вечером, выбившийся из сил, ты вползаешь в свою землянку. Горсть зерна, сваренного в горшке, из которого тебе и придётся хлебать кашу. И так день за днём, весь твой век. И дети твои будут в кандалах, и внукам достанется схожая доля. Состаришься, станешь немощным, тебя прикончат, дабы не кормить лишний рот, и некому будет рассказать внучатам сказку или сложить легенду.

– Холмс, вы говорите ужасные вещи, которые я не могу слушать без содрогания. До сих пор мне казалось, что самый страшный период в истории славян – это татаро-монгольское иго...

– Вы шутите, Уотсон!? Разве можно сравнивать эти эпохи? Киевская Русь всего лишь попала в политическую зависимость от Орды. При этом она сохранила свои города, своих князей и воинов, собственную церковь, письменность и ремесленников. Монголы вообще не вмешивались во внутреннее управление, довольствуясь сбором дани. Гунны же отобрали у славян решительно всё, что делает человека человеком. Как там у Шекспира в "Гамлете": "Распалась связь времён"! Я уверен, что у венедов, пока они свободно жили в тени днепровских лесов существовал собственный эпос, какие-нибудь героические сказания об испытаниях, выпавших на их долю в дарданском походе, о бегстве с берегов Дуная, о вольном братстве на Днепре. И долго не мог понять – отчего всего этого не сохранилось в памяти народа? Почему эти люди выглядят как дерево, утратившее свои корни? Особенно странным мне всегда казалось полное отсутствие каких-либо преданий о периоде Великой славянской миграции V века, когда данные племена захватывали готские лесостепи, выходили к берегам Дона, Волги, Северского Донца и Днестра. Рабство у гуннов – вот та причина, почему славяне в раннем Средневековье не имели общего эпоса, лишились даже смутных воспоминаний о своём прошлом, не знали, кто они и откуда пришли. Ничего. Ноль. Зеро. Стёртая память, как у человека, побывавшего в коме. Теперь становится предельно ясно, почему у славян начисто отсутствуют легенды о периоде Великих миграций – ничего героического в этом периоде для них не было. Одно дело наступать на врага с развёрнутыми знамёнами, другое, когда тебя гонят в колодках, как стадо скота, во тьму полуземлянок. И неважно, что эти земляные норы будут разбросаны почти по всей Восточной Европе. Помните, Уотсон, мне долго не давал покоя вопрос, отчего славяне отказались от очагов в пользу печек? Причём случилась эта странность именно в тот момент, когда они по большей части перемещались к Югу. Лично мне эта подробность всегда казалось самой большой славянской загадкой. Венедские племена, проживая на Десне, позволяли себе радоваться открытому огня в очагах, у "лояльных" сейминско-донецких племён существовали даже камины, а вот их потомки, перебравшиеся в тёплые края, вдруг внезапно возлюбили закрытые печки-каменки. Потом меня осенило: добровольно на такой шаг никто не пойдёт. Значит, жадные "надзиратели" элементарно решили сэкономить на дровах для своих невольников.

– Холмс, картина, которую вы нарисовали, потрясла моё воображение. Но скажите, вы точно уверены, что все ранние славянские культуры, которые отыскали археологи – всего лишь сборище невольничьих центров?

– Взгляните сюда, Уотсон. Здесь у нас карта Романа Терпиловского, о ней мы с вами уже говорили. А вот две другие. Они составлены Мишелем Казанским. Первая охватывает памятники германской традиции гуннского времени, вторая отмечает находки степного оружия и иных предметов, связанных с кочевниками этого же периода. Постарайтесь, доктор, силой воображения совместить все эти данные. Итак, что вы видите, коллега?

– Удивительное дело, Холмс! Скопления и готских и гуннских вещей прямо попадают на те сгустки ранних славянских селений, которые мы с вами наметили. При этом германцы и кочевники как бы дополняют друг друга. В одних местах на антские и склавинские посёлки накладываются черняховские находки, в других – степные. Только, пожалуй, на Левобережье Днепра и те и другие присутствуют одновременно. Объясните, Шерлок, что этот ваш фокус означает?

– Это вовсе не фокус, Уотсон, а яркая иллюстрация того, о чём не договаривают нам учёные. И означает это вот что: ни один из раннеславянских очагов не оказался без внимания "надсмотрщиков". Где бы не очутились ранние славяне, с ними рядом всегда находились те, кого археологи назвали "высшим слоем варварской аристократии" или, по другому, "профессионально-элитными воинскими отрядами".

– Не может быть, чтобы историки не заметили этого. Должны же они как-то объяснять тот факт, что находки пришлых элементов прямо накладываются на скопления ранних славянских посёлков. Как они вообще объясняют появление готов и гуннов на той же территории?

– По разному. Археологи Илья Ахмедов и Мишель Казанский предпочитают говорить о "малых варварских королевствах" или, "что одно и тоже, о малых высокомилитаризированных группах". Но вопрос: почему "королевства" до зубов вооружённых людей со всех сторон окружены селениями безоружных земледельцев-славян, они вообще игнорируют. Игорь Гавритухин пошел гораздо дальше, он уже признал, что восточные германцы и степняки поделили "славянские" владения на свои "зоны влияния". Действительно, трудно не заметить, к примеру, что очаги, расположенные близко к землям лояльных готов Гезимунда, такие как "восточно-карпатский" или "южно-бугский", контролировались германцами, а подальше, к Югу от Припяти или на Десне, стояли гуннские гарнизоны. При этом он как будто через силу выдавливает из себя и такое откровение: "Культурные явления, фиксируемые на погребениях по обряду ингумации, не были изолированы от представителей других традиций этого ареала, что очевидно не только в отношении времени формирования кладов типа Мартыновки, но и для более раннего периода. Это было возможным лишь через разные формы симбиоза населения, оставившего ингумации, с носителями "собственно раннеславянских традиций". Слово "симбиоз" означает "совместное сожительство". Спасибо видному археологу хотя бы за то, что он признал: славяне и "чужаки", жившие на той же территории в то же самое время, не были отгорожены друг от друга Великой китайской стеной, а значит, должны были как-то меж собой общаться. Но вот о том, какие "разные формы" в эпоху Аттилы могло принимать сожительство "профессионально-элитных воинских отрядов" с бедными пахарями и несчастными плавильщиками, учёный предпочитает не распространяться.

- Как раз это я себе отлично представляю и без помощи профессиональных историков. Но скажите мне другое. Как я понял, вы считаете потерю элиты главной трагедией, выпавшей на долю славян? Но, согласитесь, Холмс, история многих народов Европы знает массу случаев, когда воинственные чужаки становились правящим слоем покорённого народа. В Британии подобную роль сыграли англы и саксы, в Галлии дворянством стали германцы-франки, в Северной Италии – лангобарды. Отчего гуннам отказывать в праве стать славянской аристократией? Недаром ещё Валентин Седов подозревал в антах "славяно-иранский симбиоз". Пусть он был не совсем точен в формулировке и следует говорить скорее о "гунно-славянском" объединении, но ведь суть от этого не меняется, верно?

– Разумеется, так бы оно и было, если б речь шла о том, что одно какое-то племя, в частности, гунны, покорило другое определённое племя – славян. Тогда при прошествии некого количества лет они слились бы в единое целое, стали народом с одним названием и общим наречием. Всё осложняется тем, что гунны пытались построить на просторах Восточной Европы гигантскую Империю скифского типа. Они даже не считали славян своими рабами. Для кочевников рабами были аланы, готы, вандалы и так далее. А венеды – рабы рабов, пыль под копытами степных лошадей. Гуннские вожди давали задание своим вассалам наладить работу, к примеру, невольничьего центра на Южном Буге. Получал это ответственное поручение некий готский князь, ему и его людям в поддержку придавали отряд кочевых всадников-стрелков – и в вперёд, в леса, за будущими каторжниками. Возникал очаг, пахались поля, отливалась сталь. Через пару лет довольный выполненным заданием степной царь вполне мог призвать готского князя к себе в ставку и наградить его иным заданием, а на Южный Буг отправить другого своего вассала. Ведь нам известно, что "инородцы", проживавшие в землях славян не представляли из себя определённого племени, но скорее походили на этнический "винегрет". "Они были носителями разных культур и отличались друг от друга по происхождению" – пишет о людях, оставивших ингумации в славянских пределах историк Андрей Обломский. Ему вторит Игорь Гавритухин: "Сами эти памятники пестры и гетерогенны (разнородны), а оставившие их группы людей были включены в сложную систему культурных взаимосвязей". Понятно, что речь идёт о "подвижниках" – варварской аристократии, находившейся на службе у гуннских царей, фактически о неком служилом сословии. Эдакие предтечи дворян внутри кочевой империи. Стало быть, они были не хозяевами невольничьих центров, но всего лишь временными управляющими. Последнее означает, что никакой общности, никакого этнического единства между каторжниками и надсмотрщиками не возникало. Одно дело, ты живёшь в стране и считаешь её родиной, а её население – своими подданными, и совсем другое – когда для тебя это временное задание, этап в воинской карьере, и невольники для тебя – лишь средство выполнить ответственное получение лидера.

– Да, Холмс, при таких порядках нельзя ожидать, что варварская аристократия породнится с подвластным ей населением. Не очень это походит на "симбиоз", а тем более, слияние. И всё же, Холмс, мне невдомёк, почему "надсмотрщики" из числа "подвижников", как вы всё это явление именуете, не остались в стране славян в качестве аристократии уже после крушения державы Аттилы? Вернулись бы сюда с полей сражений, взяли бы в жёны красивых местных девушек, нарожали детишек, словом, пустили бы корни в этой земле!

– Для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо разобраться с тем, что происходило в тот период времени на просторах Восточной Европы. А здесь, после смерти Аттилы началась, наверное, самая кровавая мясорубка в истории человечества. Сначала между собой перегрызлись сыновья-наследники великого гуннского вождя. Затем, когда внутренние столкновения всерьёз ослабили кочевников, против них поднялись их вчерашние "подвижники" во главе с гепидами. Впрочем, нельзя говорить, что это была война германских племён против кочевых народов. Отнюдь: среди мятежников было немало степняков, на стороне сыновей Аттилы выступали многие германские народы. Стороны сошлись в смертельной схватке на берегах реки Недао в Подунавье в 454 году. Вот как описывает сражение Иордан: "Думаю, что там было зрелище, достойное удивления: можно было видеть и гота, сражающегося копьями, и гепида, безумствующего мечом, и руга, переламывающего дротики в его ране, и свева, отважно действующего дубинкой, а гунна – стрелой, и алана строящегося с тяжёлым оружием, а герула – с лёгким".


Вне всякого сомнения, в этой битве принимали участие и всадники, оставившие ингумации в славянских краях. Вот только вряд ли все они воевали на одной стороне. А, значит, после победы восставших и поражения гуннов на берега Днестра и Днепра вернулась только часть из выживших "надсмотрщиков". Победившие мятежники остались в Подунавье, разделив меж собой бывшие гуннские владения. Однако, это было только прелюдией к Великому взаимоистреблению народов. Далее пошла такая свистопляска, которую, пожалуй, можно описать только как войну всех со всеми. Гепиды, готы, герулы, скиры, ругии, свевы, аламаны, сарматы, аланы и ещё масса малознакомых историкам племён с азартом, достойным лучшего применения, принялась истреблять друг друга. В результате часть племён просто исчезает. Иордан свидетельствует: "От племени скиров почти никого, кто носил бы это имя – да и то с позором, – не осталось; так как все они погибли".

– Я так понимаю, Холмс, вы хотите сказать, что наши "надсмотрщики" над славянами или, как их именуют археологи, представители "варварских королевств" днепро-днестровской лесостепи, также приняли участие в этих междоусобных бойнях? А что же в таком случае делали гунны? Где находились их остатки и что предпринимали, чтобы вернуть своё прежнее положение.


<<Назад   Вперёд>>