Хмурым и туманным, словом, типично лондонским утром, часов около десяти, жильцы квартирки по Бейкер-стрит, наконец, почти одновременно выползли на завтрак. В гостиной их уже ждал сервированный столик, неизменная овсяная каша, гренки, масло, яйца, сваренные "в мешочек", и большой серебряный кофейник, заботливо прикрытый сверху чистым полотенцем. Вначале сонные друзья, коротко поздоровавшись и пожелав друг другу приятного аппетита, лишь молчаливо поглощали пищу, медленно и задумчиво её пережёвывая. Но когда горячий кофе наполнил чашки, распространив по комнате свой неподражаемый аромат, оба оживились и продолжили прерванную поздно ночью беседу:

– Теперь вы, конечно, станете меня уверять, Холмс, что славяне выходят сыновьями балтов, поскольку иного серьёзного воздействия на славянскую речь отыскать нам не удалось. Заранее не согласен. Ведь мы перебрали лишь те языки, которые лингвистам более или менее знакомы: финские, иранские, греческий, фракийский, кельтский и даже древнегерманский. Действительно, влияние перечисленных наречий на славян значительным назвать сложно. Признаю – славянский язык в сравнении с другими выглядит очень странно. Архаичный, изолированный от всех, кроме балтов, долго сохранял единство. И всё же кое-какое воздействие со стороны мы с вами обнаружили. Вы сами обратили внимание на тех, кого условно назвали "поздними иранцами". А белорусский исследователь Виктор Мартынов заметил в речи своих пращуров следы "некого языка типа венетского". Согласитесь, Холмс, что кроме известных науке наречий в древности наверняка были такие, которые занимали промежуточное положение между нынешними семействами языков. Они до нас не дошли, но это не значит, что их не было. И влияли на славян, похоже, именно они.

– Не стану спорить с вами, Уотсон, по поводу исчезнувших наречий. Вы не одиноки в своём мнении. Лингвисты давно обратили внимание на то обстоятельство, что в общей мозаике современных языков и их семейств зияют явные дыры. Многое просто утеряно. Действительно, повлиявшие на славян наречия с трудом втискиваются в рамки современной классификации. Посмотрите, как осторожно, с оговорками, ищет место для обнаруженного им компонента его первооткрыватель Мартынов. Он у него назван то "языком италийского типа"; то "итало-кельтскими фактами"; заявлено даже, что тот "необязательно состоял в родстве с италийскими языками; но мог входить с ними в языковый союз". Похвальная для учёного аккуратность в терминах. Впрочем, станем именовать этот пласт "условно венедским" – для простоты восприятия. Итак, мы выявили два источника влияния на речь славян –"позднеиранский" и "условно-венедский". Тем не менее, пора сворачивать розыск славян как отдельного племени. Пора обернуться лицом к миру балтских народов. Ибо наши герои родом оттуда.

– Как же так, Холмс? Ведь вы сами признали, что воздействие было. Возможно даже с нескольких сторон. Почему же при этом вы так категорично отказали славянам в самостоятельности?

– Элементарная логика, мой добрый друг! Есть разного рода взаимодействия. Одно дело заимствование терминов или особенностей речи у соседей. Именно такого типа признаки мы упорно пытались найти в языке славян. И ничего не обнаружили. Речь древнейших славян, если не учитывать её схожесть с балтами, чиста и непорочна, как кусок рафинада. Будьте любезны, доктор, подайте сахарницу. Спасибо! С точки зрения лингвиста славяне выглядят так, будто бы они ни с кем, кроме балтов, никогда не граничили.

– Не спорю, Холмс. Как врач, я советую вам не налегать на сладкое. Вы добавили уже третью ложку в кофе. Но как быть с тем, что нам всё таки удалось обнаружить?

– Вы же знаете, Уотсон, по утрам без сахара мой мозг решительно отказывается работать. Теперь о том, что мы нашли. Прислушаемся внимательней к Виктору Мартынову. Он говорит о"суперстратном воздействии" со стороны "условных венедов". Что же такое суперстрат? Это след завоевателей. Так учёные именуют влияние пришлого языка на речь коренного населения, когда в результате прямого захвата или культурного превосходства некое этническое меньшинство устанавливает своё господство над покорённым большинством. Иначе говоря, по мнению белорусского исследователя, племя "условных венедов" проникло на земли западных балтов и подчинило их. Мирным или военным путём, для нас неважно. В результате подавляющее число западных балтов под влиянием пришельцев, якобы, превращается в славян, меньшинство становится пруссами, ятвягами и куршами. Восточные балты при этом чужеродного влияния не испытывают. Такова в общих чертах концепция Мартынова, не правда ли?

– Всё верно. Не совсем при этом понимаю, отчего одни западные балты стали славянами, другие остались в прежнем статусе. Возможно, последним не хватило воздействия иранцев, которое, по мнению Мартынова, у славян ощущалось. Впрочем, это лично моя догадка.

– Итак, Уотсон, в этом случае мы сталкиваемся с появлением принципиально нового языка, где  на балтскую основу накладывается "условно венедский" суперстрат, один или в союзе с иранским. Древнейшие славяне выходят не отдельным народом, а частью балтийских племён, покорившейся пришельцам. Искать славянские корни приходится внутри Балтии. Не так ли, друг мой? Теперь вернёмся к влиянию тех, кого мы назвали "поздними иранцами". Учёные разделились во мнениях, как глубоко сказалось их воздействие на речь славян. Если считать все индоевропейские корни, неродственные балтам, то пласт получится огромным. Если в этот список включить лишь абсолютно доказанные термины иранского происхождения, он существенно сузится. Но даже тогда очевидно, что этот слой имеет прямое отношение к языку элиты, высших слоёв общества – воинов и жрецов. Кто же при этом кого подчинил – балты "поздних иранцев", или наоборот? 

– Господствующим элементом в данном случае лично мне видятся "поздние иранцы".

– Полностью согласен с вами, Уотсон. Следовательно, и здесь "позднеиранский" суперстрат ложится на балтскую основу. Ни о какой изначальной самостоятельности славянского языка и при этом варианте развития событий говорить не приходится. Делаю вывод: в обоих случаях праславянский язык возникает в результате воздействия речи неких завоевателей на диалект покорённых балтов.

– Хорошенькую перспективу для нашего расследования вы нарисовали, Холмс. Где теперь нам искать этих агрессоров, не говоря уже о подчинившихся племенах?

– Не огорчайтесь, Уотсон. На роль носителя суперстрата у нас всего два претендента: "условные венеды" и "поздние иранцы". Начнём проверку с первого соискателя. Поможет нам в этом книга питерского лингвиста Юрия Кузьменко "Ранние германцы и их соседи".

– Вы уверяли меня, Холмс, что германцы в глубокой древности не были близки славянам и познакомились с ними позже, уже в начале эры нашей. Как же изучение этого народа поможет нашим поискам? Или германцы преподнесли нам приятный сюрприз?

– О, нет. В этом плане никаких сенсаций не случилось. Изыскания Кузьменко полностью подтверждают выводы его предшественников: "Судя по отсутствию исключительных славяно-германских грамматических соответствий, славянский стал соседом общегерманского уже после его распада на восточногерманский, западногерманский и северогерманский (200 год до нашей эры – 400 год нашей эры)". Но для нашего дела чрезвычайно важна общая картина языковых связей. И книга Кузьменко её нам рисует. Понятно, что здесь в центре внимания находится прежде всего древнегерманский язык и его отношения с соседями. И вот как выглядит его диспозиция: "в момент формирования германских признаков протогерманский находился длительное время в контакте с италийским, балтийским и с саамо-прибалтийско-финским или возможно с языком первой волны финно-угров. Напомним, что с праиталийским прагерманский объединяют восемнадцать, а с балтийским двадцать общих инноваций".

Германский язык, стало быть, подобен городу, от стен которого начинаются три дороги. Одна идёт на Север к финнам и саамам. Здесь всё понятно. Другая, пожалуй, самая широкая, направляется к балтам, а уж от них узкой тропкой тянется и до славян. И, наконец, есть третий путь. Он ведёт к италийцам и только затем, утончившись в разы, следует к кельтам. И это самое любопытное, в том числе и для автора: "Поскольку в исторический период италийцы и германцы оказываются далеко друг от друга, а лингвистические данные свидетельствуют об их былом тесном контакте, встает естественный вопрос, где и когда имел место этот контакт".

– Теперь стало понятно, куда вы клоните. Вы решили отыскать наших таинственных италийцев, тех самых "условных венедов", при помощи древних германцев. Не так ли, Холмс?

– Их ищу не я, а Юрий Кузьменко. При этом он заходит совсем с иной стороны – германской, что делает его труд для нас особенно ценным. И смотрите как грамотно этот учёный ведёт расследование, почти как наш коллега. Шаг первый: "С лингвистической точки зрения италийская прародина должна была находиться между кельтской и германской, поскольку больше всего общих инноваций у италийского с германским и кельтским". Шаг второй: "А германскую прародину следует искать между италийской и балтийской и рядом с финно-уграми." В результате анализа всех возможных вариантов автор сначала находит место на карте для древних германцев. Он поселяет их в Южной Скандинавии, на Ютландском полуострове и в низовьях Эльбы. Именно здесь археологи обнаружили ясторфскую культуру начала Железного века. Подавляющее большинство историков именно её всегда считало ранней германской. Мягко скажем, это не новость. Но тогда возникает иной вопрос – а где собственно должны жить древние италики, чтобы успешно контактировать с обитателями европейского Севера? Ваше мнение, Уотсон?

– Вариантов не так уж много. Чтобы общаться с германскими племенами Ясторфа носители италийских языков должны были размещаться по соседству с низовьями Эльбы. А это либо голландское побережье Северного моря и земли Центральной Германии, либо хорошо знакомая нам страна балтийских венедов.

– К подобным же выводам приходит и Кузьменко. Он обращает внимание на то, что "связи с северной Европой у италийцев не прерывались и после их переселения на Апеннинский полуостров. Об этом говорит большое количество привозного балтийского янтаря в северной Италии и то, что именно северная Италия стала центром распространения балтийского янтаря на Балканы".  Древних италиков он видит в племенах северо-западного блока. Так именуют народ, отличный и от кельтов и от германцев, который обитал в низовьях Рейна ещё в Бронзовом веке. Кроме того, питерский лингвист не исключает влияние италийского языка на лужичан. Тех самых, которых мы полагаем венедами Балтики. По мнению Кузьменко, венеты тоже были италийцами или родственным им племенем. "Хотя возможно, что на рубеже нашей эры этноним венеты обозначал разные народы, не исключено, что первоначально этот этноним обозначал единый народ. Германцы могли называть венетами своих юго-западных и частично юго-восточных италийских соседей (возможно часть носителей лужицкой культуры говорила на италийском языке)  во II  тысячелетии  до нашей  эры.  Не исключено,  что таким было первоначально и их самоназвание. Затем часть венетов ушла к Адриатическому морю, сохранив свой язык,  часть,  вероятно позже,  ушла на запад Франции,  возможно поменяв язык на кельтский, но сохранив самоназвание, а часть еще позже переняла германский язык и дала название вандилиям..."

Итак, автор полагает, что венетами звались ранние протоиталийские племена Северной Европы. При этом лужичане, по крайней мере их часть, по мнению Кузьменко, тоже изъяснялась на италийском наречии. Думаю, здесь питерский лингвист слегка погорячился. Изначально венедский язык не был италийским в чистом виде. И вообще, судя по всему, венедами прозывались весьма разные народы, входившие в Лебединое сообщество Бронзового века. Среди них были и протоиталики, и ранние кельты и, вероятно, иллиры.  Что касается прибалтийских венедов лужицкой культуры, то у меня есть все основания полагать, что они, или, по крайней мере, определённая их часть, говорили на западнобалтских наречиях. Иначе говоря, Уотсон, западные балты тоже были венедами, поклонниками Лебедя.  

– Почему вы так уверены в этом, Холмс?

– Мы знаем, что балты находились в тесном контакте с прагерманцами. Причём, уровень их взаимодействия даже выше, чем у италийцев. Двадцать инноваций против восемнадцати по подсчётам самого Кузьменко. А теперь скажите мне, Уотсон, как германские заимствования попадали к балтам, а балтийские к германцам, если бы меж ними располагался широкой полосой единый фронт италоговорящих народов? Взгляните на карту, Уотсон. Если "отдать" венедов древним протоиталикам, то у германцев и балтов не оказывается общей границы, а значит, и отсутствует зона для постоянных языковых контактов. Меж тем, по свидетельству того же Кузьменко, германо-балтские связи начинаются ещё в глубокой древности и длятся без какого-либо перерыва до эпохи появления летописей: "Если мы обратим внимание на предполагаемый возраст инноваций, то к германо-балтийским инновациям относятся и самые старые инновации,  которые могут относиться к концу третьего, началу второго тысячелетия, и более новые инновации, но есть три фонологические инновации, которые могут быть моложе середины I тысячелетие до нашей эры". Есть лишь единственное приемлемое объяснение этому феномену – венеды лужицкой культуры, по крайней мере, та их часть, что обитала в Поморье, говорила на балтийских наречия. Да и остальные, скорее, изъяснялись на языках, до нас недошедших. Надеюсь, вы не забыли, Уотсон, что в центре Европы мы имеем множество топонимов явно индоевропейских, но не принадлежащих ни к одному из ныне существующих лингвистических сообществ. Учёные чувствуют, что в древности в этой зоне находился народ, чьё наречие нам неизвестно. Тот самый этнос, который словом "дор" именовал любую реку. И он явно входил в сообщество Лебединых племен, возможно, составляя его сердцевину. Именно этот неустановленный язык и повлиял, по моему мнению, на западных балтов и славян.  

 – Но как же так, Холмс? Ведь белорусский учёный Виктор Мартынов обнаружил влияние на балтов "языка италийского типа". И проводниками этого воздействия могли быть только наши знакомцы – венеды лужицкой культуры. Разве это не доказывает, что лужичане изъяснялись на неком италийском наречии?

– Если быть абсолютно точным, то Мартынов заявил буквально следующее: найденный им компонент "необязательно состоял в родстве с италийскими языками, но мог входить с ними в языковой союз". А родство и союз – это не одно и тоже. Знаете ли вы, Уотсон, что означает последний термин с точки зрения лингвиста? Результат длительного воздействия друг на друга, порой даже некоторого смешения, изначально неродственных языков. Так балканским языковым союзом считается тот, куда входят языки южных славян, а также албанский и некоторые романские наречия. За время сосуществования в них появилось много общего. Мы с вами, Уотсон, говорили о Лебедином сообществе народов Центральной Европы в Бронзовом веке. В который, по всей видимости, входили ранние италийские племена, венеды лужицкой культуры, возможно, ещё иллиры и кельты. Общие обычаи, единая религия, сходство материальной культуры. Можем ли мы предположить, Уотсон, что в рамках этого мира лужичане и италийцы влияли друг на друга?

– Однозначно влияли. Тем более, как оказалось, на севере Европы они были почти соседями.  

– Могли они вступить в языковый союз?

– Полагаю, что да.

– Поскольку взаимодействие длилось не одно столетие, будет ли удивительным, если в языке венедов с берегов Вислы обнаружится существенный пласт италийских терминов?

– Напротив, странно, если его там не обнаружится.

– Следовательно, мы имеем полное право считать язык, воздействие которого обнаружил Мартынов, не "условно венедским" и не "типа венедским", а просто речью лужицких венедов.

– Мы проделали такой крюк в расследовании только для того, чтобы убедиться, что "условные венеды" – это просто венеды лужицкой культуры?

– Зато теперь мы знаем, что они говорили либо на западнобалтском языке, либо на неизвестном науке наречии, но в любом случае их лексика была обогащена ранними италийскими заимствованиями. И мы точно установили, где жили носители вероятного суперстрата. А значит, вполне можем сделать следующий шаг в рамках нашего дела: отыскать ту часть балтского мира, которая стала основой для появления славянских племён. И, наконец, мы в состоянии проверить теорию Мартынова, ставшую в последнее время очень популярной у историков. Мы способны ответить на вопросы: как велико было венедское влияние на западных балтов? И могло ли оно быть решающим фактором зарождения славян?

– За годы работы с вами, Холмс, я привык доверять каждому вашему слову. Но, ради Бога, как мы сможем сделать то, что оказалось не под силу десятку академиков и сотне профессоров?

– Легко и непринуждённо, Уотсон. Как всегда мы проделаем эти магические манипуляции при помощи элементарной логики и здравого смысла. Но для начала ещё раз вернёмся к той теории происхождения славян, которая с лёгкой руки Виктора Мартынова так полюбилась многим учёным. Её краеугольный камень – происхождение славян от западных балтов.  Послушайте, Уотсон, что в этой связи пишет уже знакомый нам академик Валентин Седов: "Праславяне находились в тесном общении, прежде всего, с западной группой балтов. "Нет сомнения в том, – подчеркивает в этой связи Бернштейн, – что балто-славянская сообщность охватила, прежде всего, праславянский, прусский и ятвяжский языки". В лингвистической литературе высказывались предположения о формировании праславянского языка на основе одного из окраинных западнобалтских диалектов или, наоборот, о происхождении западнобалтских диалектов от одной из групп праславянских говоров. Согласно этим представлениям в древности существовала единая языковая общность, которая на основной территории сохранила свои основные особенности, характерные для балтской языковой группы, а на западной окраине подверглась изменениям, превратившись в славянскую". Как видим, сторонники этой точки зрения предлагают искать славян на Западе балтского мира. А теперь попробуем совместить на карте Европы зону распространения балтов (по М. Гимбутас) с территорией, занимаемой племенами лужицкой археологической культуры в пору её расцвета (1300 год до нашей эры). Обратите внимание, Уотсон, что два этих пятна частично накладываются друг на друга.

В контактную зону попадает почти весь бассейн Вислы, особенно в её нижнем течении, а также, если учесть, что балтийские названия встречаются и к Западу от Одера, то и значительная часть долины этой реки. Как видим, балтская топонимика встречается практически на всём Северо-востоке территории лужицкой культуры. Это доказывает, что в состав лужичан входила значительная часть западных балтов. Причём, по свидетельству Юрия Кузьменко, все балтийские топонимы западнее Вислы делятся примерно пополам на те, чью принадлежность конкретному языку не удалось установить и те, которые легко выводятся из прусского языка. Именно поэтому последний на этом этапе расследования становится для нас нитью Ариадны.

– Вы хотите сказать, Шерлок, что именно прусский язык выведет нас к свету из тех потёмок, в которых мы блуждали до сих пор. Но почему именно он?

– Во-первых, предки пруссов, несомненно, входили в число лужицких племён. Они составляли с венедами единый политический союз. По крайней мере, древние пруссы с незапамятных времён жили в низовьях Вислы, а значит, находились в зоне самого тесного контакта с венедами. Во-вторых, даже в летописную эпоху прусские племена оставались самым западным из всех балтийских народов. Они обитали на побережьи Балтики, в пространстве от Вислы до Немана, вплоть до появления здесь рыцарей Тевтонского ордена. И, наконец, прусский язык – единственный из всех западнобалтских, который хоть и в мёртвом состоянии, но всё же дошёл до нас. Таким образом, у нас есть с чем сравнить наречия славян и восточных балтов. Согласитесь, друг мой, было бы странно, если б самые западные из всех балтов получили бы от венедов лексики меньше, чем их остальные собратья. Кстати, Мартынов в прямую утверждает, что пруссы, хоть и не стали славянами, но состояли с последними в особых отношениях. По мнению белорусского исследователя, они как бы промежуточное звено между балтами и славянскими народами. Учёный специально подчёркивает "непропорционально (учитывая скудость прусских фактов) большое количество прусско-славянских инноваций". Практически в том же самом, со ссылкой на лингвиста Бернштейна, пытается убедить нас и академик Валентин Седов: "балто-славянская сообщность охватила, прежде всего, праславянский, прусский и ятвяжский языки". Пруссы получаются у этих учёных даже не балтами, а балто-славянами! Заметьте, Уотсон, данную версию очень легко проверить. Для этого нам достаточно будет всего лишь сравнить меж собой славянские, прусский и летто-литовские языки на предмет родства. И всё станет на свои места. Мы или подтвердим, или опровергнем идею о том, что именно венеды своим воздействием могли превратить балтов сначала в балто-славян, а затем и в славян.

– Но как можно сравнить меж собой языки? Это ведь не люди и не вещи...

– Очень просто. Для этого есть так называемая методика Сводеша. Долгое время языковеды действительно делали свои выводы о близости тех или иных наречий интуитивно, что называется, "на глазок". Но сейчас на руках у них появился новый способ. Он позволяет определить дистанцию между языками, следовательно, более верно разобраться в степенях их родства. Вы знакомы со "списками Сводеша", Уотсон?

– Первый раз слышу.

– В середине прошлого века в Северной Америке работал антрополог и лингвист-практик Моррис Сводеш. Вместе с женой он изучал языки тамошних индейских племён. Именно ему пришла в голову поистине гениальная идея – составить списки из ста или двухсот самых распространённых слов и при их помощи сравнивать между собой индейские наречия. Анализируя названия числительных первого ряда, степеней родства, частей тела, сил природы, наиболее часто употребляемых глаголов и тому подобного, исследователь увидел, как идёт накопление лексических различий, на каком этапе образуется отдельный диалект, а затем и самостоятельный язык. По его подсчётам за тысячу лет основная лексика народа коренным образом обновляется на 14 процентов. Так у науки появился статистический способ установления родства языков и вычисления времени их расхождения.

– Вы хотите сказать, Холмс, что метод, подходящий для индейцев, распространили и на прочие народы Земли?

– С некоторыми небольшими уточнениями. В Европе было больше миграций, завоеваний и обширных империй. Поэтому заимствования из одного языка в другой здесь встречались чаще. Однако европейским учёным, в том числе видному российскому лингвисту Сергею Старостину и его ученикам, удалось "подчистить" списки Сводеша и те превратились в надежный инструмент лингвистики. Сразу скажу – переворота в науке об индоевропейских языках новый способ определения родства не совершил. Скорее подтвердились многие ранее сделанные предположения. Все индоевропейские языки оказались генетическими родственниками. Правда, если сравнивать меж собой современные наречия этого семейства, то их сходство не превысит и 30 процентов. Слишком давно они разошлись в разные стороны. Впрочем, если мы сравним речь любого нынешнего потомка с древним индоевропейским языком, сходство будет выше – до половины лексики из списка. Русский и санскрит, по расчётам Сергея Старостина, к примеру, совпадают на 54 процента. Конечно, надо понимать, что такую "близость" обнаружить способны лишь специалисты. Разговаривать с русским или болгарином знаток санскрита не сможет. Куда больше сходства демонстрируют языки внутри одной семьи. Так все славянские наречия показывают совпадения в пределах 70-90 процентов. Русский ближе всего к белорусскому – 92, дальше всего от македонского – 70.

– А как обстоят дела с балто-славянскими отношениями?

– Тут-то и начинается самое интересное. Методика Сергея Старостина позволила измерить расстояние между славянами и восточными балтами. Литовцы продемонстрировали в среднем 52 процента сходства со славянскими народами. Высший показатель – 57 с белорусами, низший – 44 с болгарами. Латыши, в свою очередь, дали в среднем 44 процентов подобия; от белорусских 48 до болгарских 41.

– Если учесть, что с прочими индоевропейцами славяне схожи всего на 30 процентов, выходит, что балты демонстрируют им определённую близость. Однако им далеко до родства славян меж собой.

– Совершенно верно, Уотсон. Однако, взгляните на карту составленную чешскими лингвистами Петрой Новотны и Вацлавом Блажеком. Они поставили в центр своего исследования язык пруссов. Выяснилось, что, вопреки ожиданиям, он ничуть не ближе к славянским. Наивысшую долю похожести показал с чешским – 52,5, наименьшую – с русским – 46,2. Неожиданностью стало довольно приличное расстояние, отделившее прусский от латышского – 55 и литовского – 62. Ещё более странно, что так называемый "наревский диалект", в котором исследователи видели развитие ятвяжского языка продемонстрировал с прусским наименьшее сходство – 43. Новотны и Блажек приходят к следующему нежданному выводу: "Прусский язык оказывается таким же далёким от латышского, как от балтийских языков далеки славянские. Графически такое положение можно изобразить в виде равностороннего треугольника с прусским, славянским и балтийскими языками в вершинах".

Это означает, что прусские племена не годятся на роль моста между балтийскими и славянскими народами. Они равнодалеки и от славян и от восточных балтов – латышей с литовцами. А ведь ввиду их западного положения в историческое и доисторическое время пруссы должны были испытать венедское влияние в наивысшей степени. Не так ли? Однако, на самом деле это обстоятельство ни на сантиметр не приблизило их к славянам. Что из этого следует, Уотсон?

– То, что теория Виктора Мартынова не прошла элементарную проверку. Славяне не были близки с пруссами, а следовательно, не проживали на крайнем Западе Балтии и не составляли единую общность с западными балтами.

– Совершенно верно, друг мой. Белорусский лингвист значительно переоценил роль обнаруженного им в речи пруссов и славян загадочного венедского компонента. В реальности это влияние не было сколько-нибудь существенным. И, разумеется, не могло стать причиной деления балтов на западную и восточную группировки, а уж тем более, образования балто-славян или выделения славян из мира балтов. Версия Мартынова рушится от первого же к ней прикосновения. Впрочем, признаюсь вам, Уотсон, я заранее был убеждён в том, что она строилась на песке. Искать славян на Западе Балтии – бессмысленная трата времени.

– Отчего же, Холмс?

– Во-первых, потому что междуречье Одера и Вислы всегда было контактной зоной с германцами, а мы с вами уже выяснили, что славяне держались от неё вдалеке. Во-вторых, обратите внимание, друг мой, на природные условия здешних мест. Эта сторона балтийской прародины лежит на равнине между короной Карпатских гор и протяжённым морским побережьем. В то время как анализ лексики показал, славяне не ведали ни того, ни другого. Вот что пишет по данному поводу лингвист Федот Филин: "Праславянское гора означает и возвышенность и лес, что делает вероятным предположение о его древнем значении «холм, возвышенность, покрытые лесом». Наименования особенностей, типичных для горного ландшафта, – хребет, гребень, ущелье, пик и прочее – явно поздние (свидетельство тому – их переносные значения, производный характер образования, иноязычное происхождение). Слово море в разных славянских диалектах означает также "болото; озеро", в других индоевропейских языках отмечены те же значения, а также "залив; лужа; море". Этимологи не без основания полагают, что древнейшим значением слова море было "болото; озеро; небольшой водоем". Названия рыб и животных Балтийского моря – сельдь, салака, треска, минога, килька, бельдюга, тюрбо, тюлень и другие – в большинстве своем являются заимствованиями или поздними новообразованиями". Как видим, проживать в пространстве от Карпат до Балтики предки славян никак не могли. Впрочем, польский ботаник Юзеф Ростафинский ещё в 1908 году  пришел к выводу, что наших героев нет смысла искать в Центральной Европе: "Балты не знали ни бука, ни лиственницы, ни пихты, ни тисса, поскольку название его перенесли на крушину. Славяне общеиндоевропейское название тисса перенесли на вербу, иву и не знали лиственницы, пихты и бука". А бук, как известно, в изобилии водится и в бассейне Одера и Вислы и в Карпатских горах.

– И где же, в таком случае лингвисты предлагают искать славянскую прародину?

– "В стороне от морей, гор и степей, в лесной полосе умеренной зоны, богатой озёрами и болотами". Это я цитировал нашего знакомого академика Филина. А теперь посмотрите на карту Балтии, Уотсон. Обратите внимание, как сжалась подобно шангреневой коже территория, занятая балтскими племенами к концу Бронзового века на той карте, где мы совместили балтов с лужицкими венедами. Границы поздних балтов тут обозначены пунктирной линией. Они повсюду отступают. С Запада их выдавливают германцы. Уже утрачена большая часть земель за Вислой. Ухудшение климата и постоянный натиск финно-угорских племён заставляет балтов оставить берега Финского залива, земли нынешней Эстонии, верховья Волги и бассейн Камы, словом, всю северную часть своих некогда обширных владений. Глядя на карту с высоты знаний о славянах, которые вы уже приобрели по ходу нашего расследования, скажите, мой старый добрый друг, так где же могли обитать те, кого мы ищем?

– Боже мой, Холмс. А гадать-то и не приходится. Если мы отбросим балтийское побережье с низовьями Вислы, Немана и Даугавы, всё что нам остаётся – бассейн Верхнего Днепра с правым притоком Припятью и левым – Десной, возможно ещё верховья Оки. И всё. Только здесь, на землях нынешней Белоруссии, краешка Северной Украины и западной части России мог появиться этот странный народ, не знающий моря и гор, не ведающий мечей и доспехов, готовый обходиться землянкой и парой горшков. Я бы назвал их лесными, или, если хотите, днепровскими балтами. Только они могли превратиться в славян.

– Ну, наконец-то, вы прозрели, Уотсон. Конечно, ни западные балты, ставшие пруссами и ятвягами, ни восточные летто-литовцы, а именно лесные племена Верхнего Поднепровья. Поздравляю вас, доктор! Кажется, мы с вами отыскали Вторую прародину славян.

– И что же теперь нам с этой находкой делать, Шерлок?

 – Если мне не изменяет память в индийский период вашей армейской карьеры вам не раз доводилось принимать участие в охоте на тигров?

– Да, это так. Но я не совсем понимаю, куда вы клоните?

– Охотник ведь не рыщет по джунглям с ружьём наперевес. Он точно знает тропу, по которой хищник пойдёт к водопою. И ждёт его в засаде. Не так ли, мой друг?

– И всё равно, не возьму в толк, какое отношение имеет это к нашему расследованию.

– Самое прямое, Уотсон. Теперь, когда мы надёжно удостоверились в том, где именно лежат корни славян, давайте отправимся с вами, коллега, в многовековую засаду, начиная эдак, с времён Геродотовых скифов. Будем внимательно следить за всем, что происходило в этом уголке планеты Земля и его окрестностях. Может тогда, наконец, поймём как и когда сложились славяне, и кто же чудесным образом превратил скромных лесных балтов в грозных покорителей Восточной Европы.