Игорь Коломийцев.   Тайны Великой Скифии

Возвращение белокурых варваров

Появление скифов в Причерноморье, равно как их переднеазиатские походы, хотя и потрясли мир, все же не ввергли его в состояние хаоса, да и границы древнейших государств не претерпели в целом серьезных изменений. Более того, само существование в течение почти четырех веков на Северо-Востоке Европы обширного и непобедимого Скифского царства стало важным фактором стабильности для большинства древних цивилизаций этого региона. Довольные своей кочевой жизнью и не претендующие на земли дальних соседей, царские скифы-сколоты служили щитом для Европы, надежно прикрывая ее от миграционных волн из глубин Азии. Под их сенью расцвела Греция, а затем окреп Рим.

Великое переселение народов случилось гораздо позже — в IV веке нашей эры, и возможно, именно потому, что непреодолимого барьера более не стало. Начальной датой этого грандиозного события считается 376 год нашей эры, когда через Дунай перебрались посланцы везеготов — восточногерманского племени. Они рассказали о приближении к границам империи страшных и жестоких дикарей — гуннов и просили у римского императора Валента защиты и покровительства, а также земель по эту сторону Дуная для безопасного поселения. И завертелся безумный хоровод — готы, вандалы, аланы... Нашествия, пожары, гибель Рима и его спасение, предательства и братоубийственные войны — столетие, до неузнаваемости изменившее лик старушки-Европы, вступало в свои права.


Но было бы несправедливо открыть 376 годом главу о самом знаменитом в истории человечества этапе переселения древних племен. Ибо созревал этот этнический нарыв, сокрушивший в конечном счете Великий Рим, всю предшествующую эпоху. С нее и начнем.

Неизвестно, дошла ли весть о внезапном исходе скифов с привольных причерноморских равнин к далеким северным берегам свинцово-серого Балтийского моря. Но, только почти одновременно с исчезновением кочевого царства на юг с холодных гор полуострова Скандинавия (острова Скандза, как его называли римские писатели) покатились бесчисленные волны германских народов: кимвров и тевтонов, затем вандалов, лугиев, ругов, герулов, позже — готов, гепидов, бургундов, тайфалов, борусков и множества других более мелких племенных союзов. Последнее нашествие по имени самого сильного этноса древние авторы иногда именуют «готским».

«С этого самого острова Скандзы, как бы из мастерской, изготовляющей племена, или, вернее, как бы из утробы, порождающей народы, вышли некогда готы с королем своим по имени Бериг», — пишет историк этого племени Иордан, сам по происхождению гот [96].

Римляне узнали о существовании «германцев» как таковых лишь в ходе галльских завоеваний Цезаря. Первоначально они назвали так племя, обитавшее на самом краю Ойкумены — в низовьях Рейна, отличавшееся весьма странным обычаем запивать кусок жареного мяса смесью вина и молока. Одним словом — дикари, обитатели лесов и болот да еще и большие любители выпить. Самое парадоксальное, что, как полагают ученые, этнос, давший свое имя целой группе народов, не был германским в чистом виде, а представлял собой некое смешанное кельто-германское племя.

Однако в дальнейшем потомкам Цезаря и Августа пришлось познакомиться с народами этой языковой семьи поближе. Ибо по мере того, как империя расширяла свои владения между Рейном и Эльбой, забираясь в дебри Центральной Европы, из бескрайних лесов Севера стали появляться бесчисленные племена белокурых варваров, которые, двигаясь к югу, теснили кельтов и попадали в зону интересов Рима. Словом, шел непрерывный перекрестный процесс: одни вползали в полосу мировой цивилизации, другие несли римских орлов в медвежьи углы Европы. Однако чем дальше проникали непобедимые легионы на север, подчиняя попутно германские племена свевов, маркоманов, хаттов и херусков, тем в более дремучие места, изобилующие хвойными лесами и топкими болотами, с суровым холодным климатом им приходилось забираться. Все больше усилий нужно было прилагать Риму для захвата каждого следующего плацдарма, все меньше становилась добыча. Наконец император Тит, решив, что овчинка выделки не стоит, приостановил наступление, заложив основу великой оборонительной линии, получившей название Лимес Романум. Она была призвана защищать земли державы от набегов враждебных северных варваров [150].

Если бы в этот период кто-нибудь сообщил гордым патрициям, что их нерушимое государство падет от рук германцев — ничего иного, кроме гомерического хохота, такое предсказание не вызвало бы. Как горстка дикарей, прячущаяся во мраке холодных лесов, может сокрушить могучую империю и уничтожить Вечный город? Но все повернулось именно таким невероятным образом.

Во-первых, дальний Север отчего-то извергал из себя воинственные и многочисленные племена с постоянством гигантского этнического вулкана. Во-вторых, как выяснилось, варвары варварам рознь. Те, что в начале нашей эры двинулись на юг от скалистых берегов Скандинавского полуострова, оказались не чета прежним и мало походили на тех германцев, чьи обычаи и повадки римлянам были давно известны.

Суровые, высокие, белокурые и бородатые, одетые в шкуры и вооруженные длинными копьями, они были отважны, выносливы, любили войну, сражались исступленно, их воины в бою вводили себя в особое состояние — превращались в берсеркиров (дословно — «некто, в шкуре медведя», то есть — «оборотень, человекозверь»), обретали силу и отвагу могучего лесного хищника. Огнем и мечом эти орды пробивали себе дорогу на юг, к берегам Черного и Азовского морей.


Новые варвары решительно отличались от ближайших соседей римлян — кельтов. Во-первых, почти все как на подбор были высоки и светловолосы. Во-вторых, выделялись строгой дисциплиной, а некоторые, в частности готы, еще и сильной властью племенных вождей. В-третьих, для народов, вышедших из лесов Севера, они оказались удивительно цивилизованны и культурны.

Да и обычаи германцев порой поражали воображение соседей. Во многих германских племенах мужчины и женщины традиционно носили длинные волосы и очень ими гордились. У готского народа это был знак их отличия от прочих, символ власти или даже этнического превосходства. Спереди они оставляли короткую челку, сзади мягкая волна ниспадала на спину и плечи. Для ухода за своей необычной прической каждый гот имел при себе специальный гребень, очень красивый, порой — подлинное произведение искусства. Некоторые не расставались с ним и после смерти, унося этот предмет личной гигиены с собой в могилу. Свевы завязывали локоны в огромный узел, носимый сбоку, над правым виском, а у франков длинные волосы были привилегией племенных вождей, прическу которых сейчас бы назвали «конский хвост» [25, 26].


Откуда же пришли эти длинноволосые, белокурые варвары, и почему мы не слышали о них раньше? Что делали эти сильные и многочисленные народы в дебрях Скандинавии, и отчего столь могущественные этносы оказались в подобном захолустье Европы?

Немецкие историки времен Адольфа Гитлера выводили племена прагерманцев, обитавших на Скандинавском полуострове, от древних ариев, покоривших Индию и написавших бессмертные Веды. Сначала, дескать, предки отличились на Востоке, затем вернулись на северную прародину и, не найдя там подходящих условий для жизни, отправились на завоевание всей Европы. Данная романтическая версия хотя и объясняла внезапное появление многочисленных блондинистых племен на равнинах Европы, увы, оказалась не вполне научной. Знания начала XX века не противоречили подобным утверждениям, но более поздние изыскания в области лингвистики установили, что выделение языковых предков германцев из степной арийской группы народов, включавшей индоариев, случилось еще во втором тысячелетии до нашей эры. То есть покорители Индии, конечно же, доводились некими родственниками германцам (также славянам и балтам), но прямыми предками быть не могли.

Поиски археологических памятников, связанных с древнейшими германцами, привели ученых к открытию ясторфской археологической культуры, получившей свое название от имени деревеньки Ясторф, расположенной недалеко от нынешнего Берлина. Наиболее ранние слои данной общности традиционно датируют VII веком до Рождества Христова. Между тем общая территория, занятая могильниками и поселениями ясторфских племен, оказалась относительно невелика — низовья Эльбы, полуостров Ютландия (нынешняя Дания), южная Скандинавия и неширокая полоса Балтийского взморья между Одером и Вислой. А в начальный период и того меньше — только датские и южношведские земли. Все территории севернее 60-й параллели, то есть большая часть полуострова Скандинавия, представляли собой в те времена ледяную пустыню — тундру и всецело принадлежали оленеводам — предкам лопарей, или саамов, на материке располагались кельтские народы. Словом, жизненного пространства, отводимого учеными прагерманцам, было явно недостаточно, чтобы породить и прокормить то количество племен, что заполонили Европу на рубеже тысячелетий. Тем более, если сделать поправку на суровый климат европейского Севера.

Вот как красочно описал погодные условия этих мест готский историк Иордан: «Говорят, там расположены также какие-то мелкие, но многочисленные острова; рассказывают еще, что если в случае замерзания моря от сильного мороза на них переходят волки, то они лишаются от холода зрения. Таким образом, эта земля не только негостеприимна для людей, но жестока даже для зверей» [96].

Зато какой простор для творчества исторических романистов — темный ельник, покрытый колючим белым инеем, высокие сугробы снега и бредущие по ним, проваливаясь по колено, бесчисленные толпы людей: вооруженные мужчины, женщины с детьми на руках, старики. Это движутся на захват европейского континента непонятно откуда вышедшие древние племена. Впрочем, если заглянуть в серьезные научные труды, легко убедиться, что картина начальных этапов германского завоевания подается в них аналогичным образом. Хотя история как научная дисциплина в принципе и должна слегка отличаться от детских сказок, но порой это почти незаметно.


Стоит ли так упорно игнорировать некоторые общие законы природы? Один из них гласит, что человек не может существовать вне окружающей его среды. Именно она кормит всех нас. Но делает это по-разному на знойном юге и на суровом севере. Те земли, что выдвигаются учеными на звание германской прародины, Дания и Южная Скандинавии — в самые благословенные свои времена не могли похвастать многочисленностью населения. Вот, что сообщает, к примеру, Андерс Стриннгольм, автор книги о норманнских завоеваниях: «Население всех скандинавских стран в эпоху викингов не превышало 1 миллиона человек, из которых 0,5 миллиона приходилось на Данию» [190]. Да и тем не хватало природных ресурсов, чтобы содержать свои семьи, они подавались в морские пираты или шли в наемники к римским и константинопольским владыкам. Именно нехваткой плодородных земель объясняют ученые феномен викингов. При этом начало их знаменитых походов пришлось на фазу глобального потепления в Северной Европе. Что же в таком случае говорить о германцах, живших здесь в VI— V веках до нашей эры, когда даже причерноморский климат эллины именовали «скифской стужей»? Где же скрывались в таком случае прагерманцы, не в тундре же у оленеводов, в самом деле?

Письменные источники и данные археологических раскопок, однако, упрямо свидетельствуют, что начиная с III века до нашей эры Центральная Европа переживала период невиданной ранее миграционной активности. Под давлением германцев кельтские племена вынуждены были покидать привычные места обитания и сдвигаться южнее — на Дунай, в Грецию, Италию и даже Малую Азию. В конце столетия кельты — скордиски и галаты — разорили могущественную Македонию и разграбили блистательную Элладу [83]. Одновременно галльские народы оккупировали Северную Италию, римляне и этруски с трудом справлялись с их натиском. Только на территории современной Турции эти варвары были остановлены войском самого сильного государства того времени — державы Селевкидов. Диадох Антиох Сотер, чье прозвище означает «Спаситель», властитель самого крупного осколка империи Александра Македонского, бросил против беспощадных и свирепых европейцев свое секретное оружие — боевых индийских слонов и в 275 году до нашей эры сумел разгромить полчища кельтов-галатов, остатки которых были тогда же поселены в Малой Азии.

Таким образом, это было нешуточное нашествие, и вполне очевидно, что его причина — непрерывное давление на жителей центральной части Европы со стороны их северных соседей. Причем сил и населения у германцев хватало на то, чтобы практически одновременно двигаться сразу в двух направлениях. Западные германцы наступали в сердце Европейского континента, там, где впоследствии будет создана собственно Германия, а их многочисленные восточные сородичи чуть позже займут все пространство от Балтики до берегов Черного моря. Здесь возникло государство народа готов, оставившее после себя археологам так называемые Черняховские древности. Питерский историк Марк Щукин свидетельствует: «...период приблизительно от 280 до 350/380-х годов, с пиком на 330—360 годы, был эпохой наибольшего расцвета Черняховской культуры. Именно к этому времени обширная территория от восточной Трансильвании до верховьев рек Псла и Сейма в Курской области России, на площади, немногим уступающей всей Западной и Центральной Европе, оказалась покрыта густой сетью поселений и могильников, удивительно однообразных по своему культурному облику. Эти памятники занимают и всю территорию Молдовы и, практически, почти всю Украину. Каждый, кому доводилось проходить археологической разведкой хотя бы один из участков этого пространства, знает, что черепки блестящей серой Черняховской керамики, которую ни с какой другой не спутаешь, можно найти чуть ли не на каждом вспаханном поле украинско-молдавских черноземов. Следы Черняховских поселений иногда тянутся на несколько километров. Походке, мы имеем дело с неким весьма многочисленным населением, и плотность заселенности в IV веке немногим уступала современной» [223].

Как видим, это было отнюдь не покорение обитателей Восточной Европы кучкой «варягов», а самая настоящая широкомасштабная миграция: перемещение с Севера на Юг огромных масс людей, оставивших после себя «удивительно однообразные» могильники и городища.

Все сказанное, по идее, должно наводить исследователей на мысль о существовании некой страны или даже стран, где предки германских этносов могли бы развиться и размножиться до такой степени, что превратились в реальную угрозу своим соседям. И эта древняя их прародина не могла быть столь мала, как первоначальная зона ясторфской археологической культуры, расположенная к тому же в очень суровых климатических условиях.

Впрочем, в последнее время ученые перестали ломать себе головы над подобными «мелочами». Дело в том, что с подачи великого отечественного историка Льва Гумилева у них появилась любимая «игрушка» — теория этногенеза, универсальным образом объясняющая процесс образования любых народов нашей планеты. Все чрезвычайно просто: могучие и сильные этносы, если верить, конечно, Льву Николаевичу, рождаются вследствие так называемого «пассионарного толчка».

Одним словом, живет себе небольшой народец, никого из соседей не трогает. Затем в Космосе возникают некие излучения: то ли волны из иной галактики, то ли просто выбросы солнечной короны, но внезапно через владения этого племени проходит «линия энергетического разлома». Подобных линий Лев Гумилев, вороша историческое прошлое разных народов, обнаружил почти с десяток, с этим явлением связывал он этногенез тюрок и хунну, славян и германцев, а также множества других этносов.

Конечно, сами по себе космические лучи или энергетические выбросы новые племена не создают, но благодаря им проистекают необратимые изменения в наследственности некоторых людей, попавших в зону разлома, начинается своего рода «мутация». Она, по словам Гумилева, «...почти никогда не затрагивает всей популяции своего ареала. Мутируют только отдельные особи... Такая мутация не затрагивает (или затрагивает незначительно) фенотип человека, однако существенно изменяет стереотип поведения людей. Но это изменение — опосредовано: воздействию подвергается, конечно, не само поведение, а генотип особи. Появившийся в генотипе признак пассионарности обусловливает у особи повышенную по сравнению с нормальной ситуацией абсорбцию энергии из внешней среды. Вот этот-то избыток энергии и формирует новый стереотип поведения, цементирует новую целостную общность», то есть, иными словами, он-то и создает этнос [58].

В переводе с научного на русский данный пассаж видного историка означает, что некое воздействие из Космоса приводит к появлению в племени энергичных людей, недовольных имеющимся положением и стремящихся к чему-то большему — «пассионариев». Внешне их почти не отличишь от остальных («не затрагивает фенотип»), но на генном уровне эти сверхлюди приобретают способность подпитываться энергией извне, наверное, все из того же Космоса («повышенная... абсорбция энергии из внешней среды»). Эти переполненные внешней энергией до краев пассионарии формируют новый этнос, влекут его на великие дела, завоевывая пространства и создавая новые империи.

Обратите внимание — какая удобная для ученых теория! Не надо разыскивать, откуда пришли, к примеру, готы. Ибо прежнее место жительства, оказывается, не имеет ровно никакого значения. Не надо задумываться над тем, за счет чего этим северным варварам удалось одолеть своих соседей. Ибо и так все понятно — у них был избыток «пассионариев». Словом, поцеловал германцев Боженька в лоб — то есть прошел через их земли энергетический разлом — взяли они в руки копья и пошли завоевывать всех подряд. А если бы линия пассионарного перенапряжения прошла чуть стороной, стало быть, не готы, а какие-нибудь оленеводы-лапландцы сели бы на свои оленьи или собачьи упряжки и поехали сокрушать Великий Рим.

Красота! Достаточно знать всего три выражения: «энергетический разлом», «пассионарный толчок» и «этнический взрыв», чтобы легко и непринужденно объяснять любой самый неожиданный поворот событий, вершившихся когда-либо в прошлом где угодно на территории нашей планеты. Правда, древние жрецы обходились в подобных случаях всего одним словосочетанием: «Такова воля Богов!». Но с тех пор наука шагнула, как видим, далеко вперед.

Самое замечательное в этой теории то, что измерить каким-либо образом этот самый уровень «пассионарности» нельзя. И даже современники его порой не чувствуют. «Разумеется, сам факт мутации в подавляющем количестве случаев ускользает от современников или воспринимается ими сверхкритично: как чудачество, сумасшествие, дурной характер и тому подобное. Только на длительном, около 150 лет, отрезке становится очевидным, когда начался исток традиции» [58].

Представляете, как удобно для ученых? Прошло полтора столетия после событий — если готы всех врагов победили, с умным видом сообщаешь: «была мутация». Если потерпели поражение, то на нет, как говорится, и суда нет. Все равно, что делать прогноз вчерашней погоды — ошибиться невозможно. Недаром нынче историки в массе своей становятся сторонниками гумилевской теории. Какую статью о древних народах ни откроешь — везде сплошные «пассионарные толчки», этногенезы и гомогенезы.

Жаль только, что представители других наук не всегда эту точку зрения разделяют. Несознательные медики, к примеру, одержимые «сверхкритичным» отношением к происходящему, продолжают прятать в специальные заведения тех, кто отличается «чудачеством, сумасшествием, дурным характером», то есть подлинных творцов этноса по Гумилеву. Зайдите в обычную психиатрическую лечебницу, поговорите с любым из ее обитателей и вам откроется, что, во-первых, ее пациенты, с их же слов, регулярно подпитываются энергией из Космоса, а во-вторых, вне всякого сомнения, являются «пассионариями» — Наполеонами, Цезарями или, на худой конец, Гитлерами. Понятно, что пока в России эти ценнейшие, согласно теории Льва Николаевича, кадры используются не по назначению, не видать нашей стране «этнического взрыва» и связанного с ним национального подъема.


<<Назад   Вперёд>>