ПЕРОЗ И ГУРАНДОХТ. Книга 1. Горький вкус победы
Глава вторая
Сакастан. Заренг. Резиденция Пероза – шаха кушан. Четыре дня спустя.
Получив известие о смерти отца и немедленном восшествии на престол своего старшего брата Ормизда, Пероз погрузился в раздумья.
Ему было 34 года. По уму он был старше своих лет, по темпераменту – моложе. Пероз любил пофилософствовать и принять участие в каком-нибудь религиозном диспуте. Состязаться с ним было сложно. Он был начитан, оригинален и разносторонне развит, писал стихи, и часто беседовал с наиболее грамотными священнослужителями, вместе с которыми он пытался постичь всю глубину учения Заратуштры. Вместе с тем он был вспыльчив, по-юношески заводился и, не дожидаясь, пока что-нибудь уляжется само по себе, вмешивался во всё что можно и во всё что нельзя. Энергия била из него через край. Удачу он воспринимал, как должное, неудачи считал мелкими недоразумениями и старался не обращать на них внимания. Если же что-то долго и упорно не получалось, то Пероз злился, но вместо изменения способа достижения цели, прямолинейно усиливал натиск.
Когда он учился в зурванитской школе, учителя всячески старались искоренить в нём эту черту, но тщетно. Преподаватели любили ставить перед учениками сложные задачи, требующие неординарного подхода. Они хорошо понимали, что Пероз с его живым умом и большой жизненной силой мог и просто обязан был их решать. Но он их не решал. Брался с напором, бил себя в грудь, пытался брать штурмом то, над чем другие ломали головы месяцами, а потом сникал и терял всякий интерес.
По окончании школы учителя дали ему похвальную, но не совсем лестную характеристику. «Решителен и смел, но азартен и авантюрен. Мыслит масштабно, но не вдаётся в глубинную суть проблем. Собеседников внимательно слушает, но часто не слышит. Сильный волевой лидер, но капризен и нетерпелив». Однако самыми неприятными в этой характеристике были слова в конце: «Проигрывает Хаосу и склонен порождать его».
В жизни у Пероза многое получалось намного лучше, чем в школе, и чаще не благодаря, а вопреки предпринятым действиям. Он был удачлив. Ему везло. Это признавалось качеством, безусловно, ценным, но в то же время опасным.
Зурванитское учение предписывало сочувствовать невезучим, но ни в коем случае не держать их в своем окружении и, тем более, не пускать себе в душу. Мужьям рекомендовалось разводиться с неудачливыми жёнами, а жёнам оставлять неудачливых мужей. Считалось, что удачливость и неудачливость обладают свойствами текучести. Удачливость – благо, ниспосланное свыше. Неудачливость – мистическая зараза.
«Если человеку не везёт, то либо он не угоден Богу, либо высшие силы проводят его через испытания, которые он должен преодолеть сам, - гласил один из постулатов зурванизма. – Если кто-то неугоден Богу, то не пытайтесь выяснить почему. Признайте очевидное: люди ошибаются, Бог – нет. И ниспосланное наказание справедливо. А если Бог испытывает человека длительным невезением, то не мешайте Ему учить того, кого он учит таким способом».
Удачливых же предостерегали и наставляли: «Везучесть – это кредит от Бога для решения благих дел. Тот, кто тратит его, не возвращая, тот грешит. Даровала тебе судьба удачу – докажи, что ты её достоин. Баловни судьбы – расточители бесценного дара».
Пероз всё это знал, но не придавал особого значения. Как и большинство людей, он был склонен принимать временное за постоянное и свято верил в то, что удача никогда от него не отвернётся, а неудачи существуют только для того, чтобы подтверждать удачливость и доказывать способность преодолевать любые препятствия.
Сидя в саду на берегу небольшого озера, Пероз беседовал со своим личным секретарём и оруженосцем Вологезом.
- Уход из жизни моего отца – событие печальное, но ты оказался прав. Твой гороскоп это предсказал.
- Поверь, мне было очень тяжело сообщать тебе о возможной скорой кончине твоего отца и всеми нами любимого шаханшаха Йездигерда, однако звёзды говорили о том, что его земной путь должен был завершиться.
- Но почему ты не увидел корону на голове Ормизда? – спросил Пероз.
- Я и сейчас её не вижу. Его огонь не будет зажжён, - ответил Вологез.
Каждый шаханшах из династии Сасанидов имел свой собственный огонь, который беспрерывно горел в течение всего царствования. Он назывался огонь Варахрана. Этот огонь являлся своеобразным талисманом, который защищал и царя, и всё государство от заговоров и напастей. Однако зажечь его было непросто. Церемония зажжения порой растягивалась на несколько лет.
Царский огонь составлялся из 23-х огней:
- огня красильщика;
- огня кирпичника;
- огня гончара;
- огня кузнеца;
- огня ювелира;
- огня оружейника;
- огня пекаря хлеба;
- огня повара;
- огня пивовара;
- огня винокура;
- огня с монетного двора;
- огня пастуха;
- огня воина;
- огня караванщика или купца;
- огня из дома священнослужителя;
- огня из дома представителя знати;
- огня из дома писца;
- огня из дома чиновника;
- огня из дома простолюдина;
- огня идолопоклонника;
- огня аскета;
- огня от погребального костра;
- огня от молнии.
С огнями представителей разных профессий и сословий никаких проблем не возникало. Каждый считал за честь дать свой огонь царю. А вот четыре последних вида огня добыть было непросто.
Идолопоклонники жили только на окраинах государства, а найти в Иране аскета было и вовсе нереально. Зороастризм не приветствовал ни посты, ни аскетизм. Каждый должен был наслаждаться всеми благами жизни настолько, насколько это было возможно и необходимо, не нарушая при этом моральных принципов. У христианских аскетов огонь брать запрещалось, поскольку учение Христа считалось дэваясной (учением злых сил). Поэтому за огнём аскета обычно отправлялись в Индию. Однако огонь с Тибета считался более ценным. С Тибета был доставлен огонь аскета для Шапура Второго, и он правил государством 70 лет.
Огонь от погребального костра брался у индийских брахманов. В самом Иране сожжение трупов было строжайше запрещено и считалось уголовным преступлением. Но сложнее всего было достать огонь от молнии. Его иногда приходилось ждать годами. По этой причине огонь шаханшаха Шапура Третьего так и не удалось зажечь. Его сын – Йездигерд Первый ждал этого огня пять лет. Следующий правитель – Бахрам Гур – два года, а Йездигерд Второй – три года.
- Скажи мне честно, я стану шаханшахом Эрана и Анэрана или нет? – попросил Пероз. – Только скажи, как есть. Не пытайся угодить.
- Ормизду не судьба долго сидеть на троне. Тебе же судьба, но не сейчас.
- А когда? – стал допытываться Пероз.
- Пока сказать не могу. Мне очень сложно делать точные расчёты, не имея обсерватории…
- Я построю тебе лучшую в мире обсерваторию, если предскажешь мне трон, и твоё предсказание сбудется, - не дав договорить Вологезу, заверил Пероз.
- Не соблазняй меня дарами, - предостерёг Пероза Вологез. – Я не волшебник, а предсказатель. Увидев по звёздам смерть твоего отца, я был не в силах предотвратить её. Предсказание только тогда может быть точным, когда предсказатель не заинтересован в его результате. Лучше спрашивай «как будет?» или «когда начинать?», но не требуй того, чего хочешь.
- Хорошо, учту, - согласился Пероз и спросил: - А что, согласно звёздам, ждёт тебя самого в ближайшие дни или месяцы?
Вологез задумался и, улыбнувшись, через некоторое время ответил:
- Армянская гадалка Зара, которую так ценил твой отец, говорила: «Я могу предсказать судьбу тем, у кого она есть. Могу предсказать будущее тем, кто чего-то заслужил или накликал. Но я не могу предсказать судьбу тем, у кого её нет, и ничего не ведаю о том, что случится со мной самой». Вот так и я. Смотрю на свой гороскоп и не верю в него.
- Почему? – удивился Пероз.
- Сапожник без сапог, а мельник без муки, - образно ответил Вологез. – Вот так и я. Согласно звёздам, не далее как сегодня вечером или завтра утром я женюсь.
Пероз засмеялся.
- На ком же ты женишься? У тебя вроде бы никакой невесты на пригляде нет.
- Вот и я о том же, - подтвердил Вологез. – Звёзды говорят: «Влюбишься и женишься», - а жизнь спрашивает: «В кого влюбишься? На ком женишься?» Мне девушка может понравиться только с первого взгляда. Или сразу покорит, или никогда.
- Любовь всегда начинается с первого взгляда, - поддержал Пероз. – Всё остальное – это объяснения и переживания.
- И прийти она может когда угодно, но явно не сегодня, не завтра и даже не в ближайшие несколько недель.
- А поэму для будущей избранницы ты уже написал?
- Откуда возьмёт вдохновенье поэт?
Душа исстрадалась, возлюбленной нет, - ответил стихами Вологез.
- Может, и вправду тебя женим? – предложил Пероз. – Тебе уже 25 лет, а ты до сих пор не женат.
- Женитьба без любви – дело бессмысленное и вредное, - вздохнул Вологез. - Когда я учился в зурванитской школе, то, как ты и почти все ребята был безумно влюблён в Парису. Всё понимал и ничего не мог с собой поделать. Но сам себя ловил на мысли, что если бы вдруг она подошла ко мне и сказала: «Будь моим мужем», - то я не знал бы, что ответить, потому что смотрел на неё не как на земную женщину, а как на богиню. Готов был служить ей и повиноваться, но не делить с ней ложе и воспитывать детей. Она казалась мне, если так можно выразиться, слишком священной для этого. Впрочем, мне и сейчас так кажется.
Пероз улыбнулся и похлопал Вологеза по плечу:
- Попал прямо в яблочко. У меня к ней были такие же чувства. И у моего отца тоже. Он, бывало, слегка дотрагивался до краёв её одежд, улыбался и просто сиял изнутри, но большего не позволял никогда.
К беседке, в которой сидели Пероз и Вологез, подошёл слуга и пригласил их обедать.
- Кто приходил в то время, пока мы были здесь? - поинтересовался у него Вологез.
- Приходили многие, но из значимых посетителей только еврейский купец Захария со своим старшим сыном Лазарем, - ответил слуга и, переведя взгляд на Пероза, добавил: - Он утверждает, что знаком с Вами и привёз дары.
- Хорошо, я вечером приму Захарию, - ответил Пероз и поинтересовался у секретаря: - Кто у нас ещё с визитом на сегодня?
- Армянский купец Нерсес, - ответил Вологез.
- Встречусь с ними обоими одновременно, - сказал Пероз и попросил слугу принять как Захарию, так и Нерсеса со всеми почестями, которые полагались званым гостям высокого ранга.
Обед или ужин с шахом являлся знаком исключительного благоволения, а сидение с ним за одним столом – чем-то из ряда вон. На пирах и во время обычных трапез шах должен был сидеть один за отдельным столом, установленным внутри кабины с занавесками. При желании (в случае усталости или ухода в свои мысли) шах мог в любой момент отгородиться от всех. Ближайшие вельможи садились за другие столы, расположенные не менее чем в пяти шагах от стола шаха. Приглашение к столу правителя надо было заслужить. Такой чести удостаивались немногие.
- Этот Захария – непревзойдённый делец, - заметил во время обеда Пероз. – Нерсес здесь случайно. Его караван идёт из Индии с грузом вутца в Исфахан, а вот Захария прибыл сюда намеренно. Он наверняка узнал, что умер мой отец и приехал выразить соболезнования. А если быть более точным, то использовать такой повод для вхождения в доверие ко мне. Ловко придумал. По-еврейски.
- На то он и еврей, - посмеялся Вологез.
- Но я знаю, чего он на самом деле хочет. Он желает иметь титул и власть, - поделился своими мыслями Пероз. – Считает, что такой момент, как сейчас, удобен для того, чтобы попытаться начать втираться мне в доверие.
- Зачем ему титул и власть? – удивился Вологез. – Евреям не положено.
- Он тоже об этом знает, но ХОЧЕТ! Всегда больше всего хочется того, чего нельзя и не положено.
- Странно, - пожал плечами Вологез. – В его-то годы…
- Он не так стар, как кажется, а энергии у него столько, что многие молодые позавидуют. Людям всегда хочется чего-нибудь такого, чего у них нет, но что, по их мнению, сможет сделать их счастливыми. Жил себе Захария в хибаре с земляным полом и прохудившейся крышей и мечтал разбогатеть. Разбогател. Приобрёл влияние, связи, авторитет. Добился всего, что нужно еврею. А титула и власти у него нет. Помнишь, как учила Париса: «Многие люди употребляют свой ум исключительно для достижения каких-то странных или откровенно низменных целей. Они даже готовы совершить что-нибудь выдающееся ради ничтожного и вечное ради суетного. Многое из того великого, что мы видим и знаем, было создано отнюдь не ради великих целей».
Не для того ль иные ищут власти,
Чтоб вдоволь тешить низменные страсти,
И только с тем на белом свете жить,
Чтоб безрассудно нечисти служить?
- К Парисе нужно приставить несколько писцов, чтобы они постоянно за ней ходили и записывали всё, что она говорит, - риторически предложил Вологез. – Мне тоже запомнились её стихи на эту тему:
Ни подвигов ратных, ни праведных дел,
Пока в безопасности – дерзок и смел.
Как мышь осторожен, упрям, как осёл,
И мелочность помыслов в святость возвёл.
- Даже если записывать всё, что она говорит, то далеко не всё осмыслишь, - согласился с Вологезом Пероз и продолжил его мысль. – Она говорила, что в каждом человеке может поселиться нечисть. Эта нечисть не всегда присутствует в нём изначально, но имеет шанс незаметно проникнуть. Если человек живёт, не ведая зла и не имея запретных желаний, нечисть ему не страшна. Она им не заинтересуется. Но если человек познал унижение, презрение и несправедливость, нечисть может войти в него и подтолкнуть сделать в отношении других то, что он испытал на собственной шкуре. Культура как бы держит эту нечисть в тюрьме, но человек вместе с поселившейся в нём нечистью ищет ключи, чтобы освободить её из клетки и дать возможность вырваться наружу. Человек и нечисть влюбляются друг в друга. При этом человек своих чувств не осознаёт, а нечисть хитро и подло использует своего хозяина. Но обоих устраивают такие отношения. Они совокупляются, объединяются и становятся одним целым. Как красивая женщина может превратить мужчину в раба своей страсти, так и нечисть может подчинить человека своим желаниям и порокам. А человеку кажется, что это ему так хочется. Именно ему, а не кому-то за него. И когда резко нарушается баланс между «я хочу» и «я могу» в сторону «я могу» и «позволю себе», нечисть выходит наружу.
Когда новички приходят играть в азартные игры, им представляется, что если после каждого проигрыша они будут в два раза поднимать ставку, то, в конце концов, отыграются и останутся в плюсе. Они не ведают, что это самый проигрышный вариант. Просто такой метод просматривается легче, нежели все остальные. А вхождение во власть кажется самым надёжным способом выпустить нечисть из клетки внутри души. Власть даёт право чем-то распоряжаться и кем-то командовать, и соблазн злоупотребить этими правами затуманивает разум. Конечно, многие хотят прорваться наверх для того чтобы банально воровать из казны и брать взятки, но есть и немало таких, для кого это отнюдь не главное. Им подавай другое: право казнить и миловать, смотреть свысока, делать пренебрежительные жесты и кого попало пинать ногами от плохого настроения. Нечисть не уважает людей. Она их ненавидит, потому что люди выше её, но она древнее их и опытнее.
Ахурамазда учил, что оскорбление – это ещё худшее преступление, чем убийство. Если убиваешь, то делай это с уважением, даже если вонзаешь меч в последнего негодяя. А если оскорбляешь и унижаешь, значит, в тебе живёт нечисть и ты выпускаешь её в мир.
Нечисть никогда не действует от своего имени, поэтому она ни за что не отвечает. Ты, как член ордена зурванитов, знаешь, что если кто-нибудь предстаёт перед орденским судом, то судят его не за то, что он совершил преступление, а за то, что он поселил в себе нечисть и выпустил её из своей души. «Кто плодит дэвов, тот сам дэв».
Но если нечисть не действует от своего имени, она должна действовать от имени кого-то другого. И самый безнаказанный способ для неё – творить зло от имени государства, потому что государству многое можно.
НАХАМИТЬ ОТ ИМЕНИ ГОСУДАРСТВА – вот она вожделенная идея нечисти! Хамить и говорить: «Я имею на это право. Это моя привилегия. Я всё, а ты никто». И великие империи рушились из-за этого. Нечисть заедала их до смерти.
Четыреста лет назад в Риме император Калигула решил всех благородных женщин превратить в проституток. Каждый желающий мог затащить к себе в постель жену или дочь сенатора. Ночь с такими женщинами стоила дорого, и право переспать получал тот, кто больше платил на аукционе. Многие всё продавали и влезали в долги лишь бы только сделать знатную римлянку своей шлюхой. Спрашивается: зачем? Как-то неразумно и бесчувственно ради одной ночи с женщиной, которую не любишь, жертвовать всем имуществом и деньгами. Но в том-то и дело, что это была не столько страсть, сколько месть. Это было право пусть даже и за большие деньги в столь странной форме поквитаться с государством. Ответить безудержным личным хамством на длительное имперское презрение. И ради такой идеи жертвовали всем. В этом усматривали некую священную справедливость. Вот идёт по площади какой-нибудь надменный сенатор, бросая на толпу брезгливые взгляды, а плебей смотрит на него и всем рассказывает, как он забавлялся в постели с его женой или дочкой.
Что же касается Захарии, то он в молодости много чего натерпелся, и теперь все «пороки и грехи дома Израилева» так просятся из него наружу, что он готов разорвать себе чрево, лишь бы только их выпустить.
Будешь смеяться, но некоторые разбогатевшие простолюдины покупали должности не для того, чтобы преумножать свои богатства, а для того чтобы иметь право на неких «законных основаниях» нахамить тем, кто им не нравился. За это они готовы были выложить целое состояние.
Захария – один из таких. Ему наверняка бросали в глаза нечто вроде «жидёнок» или «жидовская морда». Поэтому теперь он готов многое отдать, чтобы, обладая титулом и злоупотребив властью, кому-нибудь сказать «маскутская морда» или «кушанская рожа», испытав от этого ни с чем несравнимое блаженство. Конечно, как и всякий еврей, он живёт ради детей и внуков, но если ему так и не удастся кому-нибудь нахамить от имени государства, то он будет считать, что не сделал в своей жизни нечто очень важное. Так мыслят люди, заражённые нечистью: те, кого они ненавидят, занимают их мысли больше, чем те, кого они любят.
- Евреи – прирождённые дипломаты, - заметил Вологез. – Захария не посмеет просить у тебя должность.
- Дипломатия у евреев присутствует лишь до тех пор, пока они являются слабой стороной, а когда они чувствуют силу, в их рассудке начинаются помутнения. Бог Яхве хорошо знает качества избранного им народа и понимает, что евреи могут быть только народом малым, рассеянным среди других народов. А если сделать иначе, то еврейский ум быстро превратится в еврейское безумие. Если евреям давать возможность зарабатывать деньги, они будут созидать, но если позволять им за их деньги приобретать силу, то они станут разрушать. Им всегда хочется именно того, чего нельзя. И чем больше нельзя, тем больше хочется. Запретный плод сладок.
Обрати внимание на их религию. Это сплошные запреты. Их столько, что не каждый раввин может запомнить. Почти всё нельзя. Целая книга Торы («Левит») посвящена запретам и предписаниям.
А ведь многие, сами того не подозревая, живут ради того, чтобы в какой-то момент разом сбросить с себя всю культуру, как тяжёлые доспехи после военного похода, и зарычать по-звериному. Это неразумно, но очевидно.
Один из главных законов мироздания: любая частица Хаоса всегда стремится перерасти во всеобъемлющий Хаос.
А в еврейских умах этот Хаос столь силён, что Яхве соорудил целую крепость запретов и ограничений, чтобы этот Хаос не вырывался из них наружу. По-другому с евреями нельзя.
- Да, - согласился Вологез, - золотое правило Парисы: если хочешь знать, как надо управлять народом, посмотри, как им управляют его боги, насколько они суровы и что именно запрещают.
- Правильно! Поэтому в любой стране житие для евреев должно начинаться со слов «нельзя» и «запрещено». И если евреи станут соблюдать запреты, то будет хорошо и им, и тем, среди кого они живут. Но они же везде пытаются их преодолеть. Все еврейские пророки призывали свой народ не нарушать запретов Яхве и грозили им большими бедами за ослушание, но евреи всё равно не слушались, а теперь жалуются на тяжёлую судьбу. Не гневите Господа, и у вас не будет поводов жаловаться на жизнь. Евреям необходимо было внимать гласу своего бога. Он им никогда зря ничего не советовал и не наказывал без предупреждения.
Возьми их предание о первых людях. Жили в Эдемском саду Адам и Ева. Им можно было всё. Нельзя было только одного: есть плод с дерева познания добра и зла. Казалось бы, живи, радуйся, делай что хочешь, но не нарушай закон божий. И что они сделали? Нарушили его. Спрашивается: зачем и почему? Потому что им это посоветовала нечисть в виде змия. Вместе с этой нечистью бог их оттуда и выгнал. Но если им на божьи законы наплевать, то на человеческие тем более. Они везде пытаются делать то, что нельзя, а затем жалуются, что их не любят и гонят.
Их беды происходят оттого, что они свою религию не знают. Смотрят в книги, видят фиги. Если бог сказал: «НЕЛЬЗЯ!!!», то это значит, что нельзя, а они всё равно рассуждают иначе: если нельзя, но душа просит, то можно.
Я буду поступать в отношении евреев так, как предписывает Яхве: пусть они будут с деньгами и рядом с властью, но не во власти. Им туда НЕЛЬЗЯ!
- Вообще странная ситуация, - заметил Вологез. – Захария хочет власть и титул. Прямо об этом попросить он не сможет. Намекнуть, скорее всего, тоже побоится…
- Но надежда-то у него есть. Вот он и приехал пронюхать. Вдруг можно. А вдруг! Он поведёт тонкую игру, ещё более тонкую, чем шёлковая ниточка. Но ты, в конце концов, должен его переиграть.
- Я? – удивился Вологез.
- Да, ты. Мне однажды довелось слышать интересное выражение: один грек может обмануть двух евреев, а один армянин может обмануть двух греков. Так что пусть он играет свою игру по нашим правилам.
Секретаря и оруженосца Пероза на самом деле звали не Вологезом, и он был не персом. Его звали Вазген Зангезури, и он был армянином из Сюника. Волей судьбы так случилось, что он единственный из армян был принят в зурванитскую школу по личному распоряжению шаханшаха Йездигерда Второго и окончил её с отличием. Вазген отошёл от христианской веры, принял зороастризм и, как многие молодые зурваниты, носил на поясе ленту с двумя крылатыми змейками.
- Не стану обучать армянина армянским наукам, - после некоторого перерыва продолжил Пероз, - но твоя задача сделать так, чтобы Захария поверил в то, что получит желаемое. Он должен поверить, потому что хочет верить. Мне нужны его связи и его талант проползать ужом в самые узкие щели. Нарисуй ему сказочный мираж, и он поступит к нам на службу. Правда, без титула и должности. Хотя, впрочем, произвести его в писцы вполне возможно.
- Молодому армянину обвести вокруг пальца старого тёртого еврея… - покачал головой Вазген.
- Старого и тёртого, но не оканчивавшего зурванитскую школу и не понимающего своего бога. Если помнишь, в евангелиях описывались фарисеи, которые молились не потому что верили в своего господа, а для того чтобы другие думали, что они в него верят. Так и Захария. Фарисей из фарисеев. На всякое «нельзя» от Яхве у него «можно» от самого себя. А у меня на каждое «нельзя» от Яхве, ещё и «нельзя» от Ахурамазды, но с иллюзией, что якобы «можно».
- И в мудреце скрывается невежда,
Слаба перед соблазнами надежда, - поддержал Пероза Вазген.
- Мечта – это сладость, волшебный туман,
Где пламенна вера, не дремлет обман, - поэтично ответил Пероз и продолжил свои мысли в прозе. - Иллюзии открывают новые горизонты фантазиям и самым невероятным идеям. Так что пусть мозги старого еврея пошевелятся в нашу пользу.
Вот возьми, к примеру, какую-нибудь красивую и умную женщину. Она ничего не будет просить у нужного ей мужчины, но сделает так, что он сам станет предлагать то, что ей нужно. Роковая сила её обаяния заключается в том, что она, ничего не обещая, сделает тончайший намёк на то, что всё возможно, но нужно постараться и добиться. И очарованный ею мужчина начнёт отчаянно искать варианты. Вот она его цель! Вот она ЖЕНЩИНА ЕГО МЕЧТЫ!!! Близко! Вот-вот! Ещё немного, и она твоя! Всё ради достижения цели! Он готов на подвиги, на глупости и на изобретения невероятных комбинаций. А заветная цель то приближается, то ускользает. Каждый раз что-то не так или что-то мешает. И надежда то угасает, то разгорается с новой силой. Так что соблазни Захарию призраком власти. Пусть он поверит в него.
************
По стилю мышления зурваниты резко выделялись на фоне всей остальной аристократии. Они говорили на изысканном ктесифонском диалекте, но с немалым количеством заимствований. В персидском языке не было таких слов, как «хамство», «хаос», «логика», «карма», «гуна», «реинкарнация» и многих других, но орден перенял их у соседних с Ираном народов, по-своему переосмыслил и сделал частью своей культурной реальности. Орден вообще считал, что надо перенимать хорошее и полезное у всех, кого можно.
Не все зурваниты носили ленты с крылатыми змейками. Их ношение не являлось обязательным. Они служили своеобразным знаком отличия в основном среди молодёжи. Те, кто оканчивал зурванитскую школу много лет назад, могли не знать новых выпускников. Но если бы кто-нибудь попытался самовольно нацепить такую ленту, его бы разоблачили за пять минут. По характеру разговора. Любая беседа членов ордена изобиловала афоризмами, поэтическими строками, театральными монологами, анекдотами и ссылками на древние предания.
Разговор для зурванита – это демонстрация достоинств своего ума и обмен мыслями с собеседником. Кто не размышлял по-зурванитски, тот не являлся зурванитом.
Орден и государство до такой степени вросли друг в друга, что нельзя было точно сказать, где заканчивалось государство, и начинался орден, и где заканчивался орден, и начиналось государство.
Резкое возвышение ордена произошло после смерти Йездигерда Первого. Он погиб при странных обстоятельствах во время поездки в Гурган. При дворе и в народе поговаривали, что его убили, но официальной причиной смерти была названа неожиданно вскрывшаяся тяжёлая болезнь.
У Йездигерда Первого с самого начала его царствования возникло много противоречий с аристократами и жречеством. Женившись на дочери знатного еврея и родив от неё трёх сыновей, он вызвал серьёзное недовольство знати. Учитывая, что евреи вели родство по матери, любой из возможных наследников престола считался настоящим евреем. В этом была усмотрена серьёзная угроза для государства. Еврей на иранском престоле! Мыслимо ли такое?! Мобеды (зороастрийские жрецы) и представители трёх наиболее влиятельных родов – Михран, Сурен и Карен были категорически против. Зурваниты же пытались сгладить ситуацию, полагая, что шаханшах, как и любой другой человек, имеет право жениться по любви, в том числе и на еврейке. И вообще в государстве не существовало такого закона, который бы это запрещал. Орден настаивал на том, что такой брак относился к категории «падешах зан», то есть являлся наиболее совершенным союзом, поскольку заключался по любви и с согласия родителей. К тому же супруга Йездигерда, пройдя обряд седре-пуши, приняла зороастрийскую веру, а еврейка, отошедшая от своей веры, в глазах всех остальных евреев больше не считалась еврейкой.
Пытаясь укрепить своё положение и в какой-то мере прижать знать, Йездигерд Первый в немалой степени начал опираться как на евреев, так и на христиан, впервые разрешив и тем, и другим, хоронить покойников в земле (ранее это строжайше запрещалось), а также наделив их многими другими правами, которых у них раньше не было.
Значительная часть торговли быстро оказалась в руках евреев, а христиане быстро распространились едва ли не по всей стране. Они целыми общинами начали переезжать в Иран из сопредельных государств и обратили в свою веру немалое количество персов. В Селевкии – городе, расположенном рядом с Ктесифоном на противоположном берегу Тигра, был даже проведён поместный собор и учреждено епископство.
Евреи повели в целом осторожную и взвешенную политику. Уроки прошлого давали о себе знать. Христиане же, наоборот, вызвали своим поведением страшное недовольство всех слоёв персидского общества.
В Сузах местный епископ с группой фанатиков разрушил зороастрийский храм, заявив, что это богопротивное капище.
Сам по себе храм у зороастрийцев не считался священным. Это было просто место для хранения священного огня и собраний. Однако факт был возмутительным. Йездигерд издал указ, обязывающий христианскую общину Суз восстановить храм, однако епископ отказался это сделать.
Столь очевидное безобразие фактически сошло христианам с рук, что придало им смелости и наглости. Вслед за этим дело дошло до того, что христиане в зороастрийских храмах начали гасить священные огни и служить литургии.
А вот это уже был перебор. Начались стихийные погромы христианских кварталов. Резня приняла такой масштаб, что в Византии забили тревогу, тем более что Йездигерд, понимая, что теперь против него встали все сословия, начиная от простолюдинов и заканчивая мобедами, объявил христиан вне закона, а их преследование благим делом.
В сложившейся ситуации зурваниты, несмотря на отрицательное отношение к христианству, приложили немало усилий для примирения сторон. В ордене понимали, что это сильно осложнит отношения с Константинополем и будет чревато резким ухудшением обстановки, тем более что на восточных рубежах Ирана появился новый сильный противник – эфталиты, представлявшие неизмеримо большую опасность, нежели Византия.
После смерти Йездигерда Первого, представители трёх великих родов, дабы не допустить к власти сына еврейки, приняли решение посадить на персидский трон Хосрова – сасанидского аристократа из боковой ветви правящей династии.
Однако через короткое время Бахрам Гур явился в Ктесифон с войском арабского правителя Мундира Первого, при дворе которого он воспитывался, и предъявил права на престол.
Ситуация была сложная. Хосров – безвольный правитель и марионетка в руках влиятельной знати, Бахрам Гур – смелый и отчаянный воин, но еврей с иностранным войском. Один не мог править, другого не желали видеть шаханшахом.
Однако в результате переговоров был достигнут компромисс. Было решено, что престол достанется Бахраму Гуру, но он будет царствовать, а не править. Вся реальная полнота власти перешла в руки великого вазурга (премьер-министра) зурванита Михра-Нарсе из рода Спандиядов.
Бахрам Гур всё время своего царствования (а царствовал он около 19 лет) проводил в пирах, охотах и всевозможных увеселениях. В государственные дела он почти не вмешивался. Обладание царской короной превратилось для него в привилегию без всяких обязанностей и ответственности за всё происходящее. О его любовных похождениях и пристрастию к охоте знала вся Персия.
Михр-Нарсе привлёк на государственную службу едва ли не всех зурванитов. (Учитывая то обстоятельство, что многие государственные должности передавались по наследству, незнатные члены ордена обычно поступали на службу личными секретарями и оруженосцами). «Вечный временщик» был заинтересован в просвещённой, культурной и эффективной бюрократии. А она и впрямь оказалась эффективной. Михр-Нарсе и его чиновники правили от имени Бахрама Гура, и этот шаханшах стал одним из самых любимых народом правителей за всё время существования Ирана. (Примечание. Бахрам Гур - самый популярный правитель в персидской поэзии). Зурваниты на государственной службе добились почти невозможного – сочетания внутреннего порядка с относительной мягкостью режима. Их девиз гласил: «Где нет защиты со стороны государства, там нет повиновения народа».
При сыне Бахрама Гура - Йездигерде Втором Михр-Нарсе сохранил своё высокое положение, но решал исключительно гражданские вопросы. Новый правитель ведал военными и международными делами, и в большей степени походил не на шаханшаха, а на армянского спарапета. Йездигерду Второму приходилось воевать почти постоянно: сначала с Византией, затем с кушанами, армянами и особенно эфталитами. Большую часть жизни он провёл не во дворце, а в военных походах.
************