Игорь Коломийцев.   Тайны Великой Скифии

Небо через микроскоп

Понимаю, что несколько утомил вас чтением выдержек из столь серьезного академического труда, но позвольте последнюю цитату из Гумилева: «...Существенным было то, что свирепые пришельцы, осаждавшие Константинополь... не были степняками... А что многие историки до сих пор смешивают авар с кочевниками гуннами, — это их вина. Узкая специализация в истории дает тот же результат, как рассматривание звездного неба через микроскоп» [61].

Хорошо сказано, не правда ли? Действительно, никуда не годится то обстоятельство, что некоторые историки смешивают аваров с гуннами. Это были два абсолютно не похожих друг на друга ни по расовому типу, ни по культуре, ни по ментальности, ни по образу жизни народа. Но ведь находятся и такие специалисты, которые путают признанных кочевников с оседлыми земледельцами долины Сырдарьи.

Знаете, чем отличается земледелец речной долины от того, кто пашет, скажем, на опушке германского леса? Чтобы сделать прилегающие к реке земли плодородными, потребовался труд нескольких поколений: строительство дамб, рытье каналов, арыков, уход за полями и прочее. Зато и урожаи здесь: на каждое брошенное в почву зерно получают до ста в колосе. Но за сооружениями нужен постоянный присмотр. Потому-то жители великих цивилизаций речных долин (Китай, Месопотамия, Египет) никогда не бросали свою землю. Их потомки живут на тех же самых местах, что и предки тысячу лет назад. Они напоминают джиннов из арабских сказок — те же рабы лампы (в данном случае — долины), могут многое, кроме одного — покинуть место своего заточения.

А германец или славянин поджигал деревья на опушке, корчевал пни, в течение трех-пяти лет получал урожаи один к пяти, один к десяти, затем бросал эту землю и уходил к следующему перелеску. Эти народы, конечно, тоже земледельцы. Но им подняться и перейти из Германии, скажем, в Галлию (Францию) не составляло никакого труда. Поэтому данные племена могли принимать участие в Великом переселении народов.

Теперь о лошадях. Кочевники перемещались по степи не по собственной прихоти, как это некоторым представляется, а вслед за табунами и отарами. Зимой они уходили на юг тех земель, которые считали своими, или спускались в горные долины. Там животные могли копытами разгрести тонкий слой снега и добыть себе корм — траву, листву, мох. Летом же долины юга превращались в выжженные солнцем пустыни, и скотоводы вынуждены были уходить на север своих угодий, где сохранялась зелень, или же подниматься вверх по горным склонам к альпийским лугам. Кочевники тоже были патриотами родной страны, вопреки тому, что у нас принято о них думать. Но сидеть на одном месте для этих людей означало — умереть с голоду, поэтому они кочевали вверх — вниз или в направлении север — юг.

Чтобы прокормить конский табун в 60 тысяч голов, нужна была степная территория в тысячи квадратных километров, обязательно вытянутая по линии жарко — холодно. Если бы хиониты или любой другой народ захотели в оазисе Сырдарьи вырастить подобное число лошадей, они должны были бы заготовлять им корма на лето. А, значит, почти все свои земли превратить в заливные луга, но и их могло не хватить. А любой неурожай означал голод и смерть людей и животных.

Хионитам Гумилева негде было взять такой немыслимый для оседлых земледельцев табун лошадей. Да и ни один самый грозный владыка не заставил бы обитателей речной долины уйти в страшную для них пустыню. Скорее, они позволили бы вырезать себя поголовно как баранов, но с земли своей не ушли бы.

Подведем итог вышесказанному. Предложенная нам картина происхождения аваров не выдерживает критики и рассыпается с быстротой карточного домика. Гумилев считает, что жившие в VII веке в горах среди мукри некие абары, возможно, гонявшие по тундре оленеводов, — это и есть прославленные могучие авары, заставившие трепетать сердца свирепых гуннов. А европейские авары — это вдруг обнаружившие древнюю доблесть мирные дехкане Узбекистана по имени «хиониты». На чем строится эта версия? Конечно же, на совпадении пары звуков: авары — абары, хунни — хиониты. Все та же погоня за миражами — именами древних народов.

Не хотелось бы, чтобы у читателя в свете последних глав возникло впечатление, что Лев Николаевич Гумилев — псевдоученый, сознательно передергивающий факты, что все его труды научно не достоверны, а данная книга написана, чтобы уличить его в явных и грубых ошибках. Боже упаси. Во-первых, от неточностей и натяжек не застрахован никто, особенно в таком деле, как историческое исследование. Во-вторых, хотя ваш покорный слуга и не является поклонником ныне очень популярной теории этногенеза, но охотно признает выдающийся вклад этого действительно великого историка в изучение прошлого многих кочевых народов — древних тюрок, хунну, монголов. Гумилев был во многом первопроходцем, а часто судьба таковых — блуждать впотьмах, путать стороны света и направления, терять дорогу, кружить по собственным следам.

Просто пришло, видимо, время идти далее в анализе древнейшей истории этносов эпохи великих переселений, которая до сих пор, увы, напоминает звездное небо, рассматриваемое в микроскоп.

Беда этой научной дисциплины в том, что ее творят одни только историки. Должны же создавать одновременно: этнографы и антропологи, археологи и климатологи, военные теоретики и геополитики, культурологи, лингвисты и, конечно же, философы, способные собранную массу знаний осмыслить. Крайне желательно, чтобы все это совмещалось в одном лице. Поясню свою, на первый взгляд, парадоксальную мысль.

Историк, работающий, в основном, по письменным документам, сидит в архиве государства А и находит там манускрипт о нашествии неких, скажем, херулов. Он приходит в архив сопредельного государства Б и обнаруживает там описание событий веком ранее — набег неких херинов. Ага, смекает он, херулы — это те же херины, имена-то похожи. Готова научная версия. Защищена кандидатская или докторская диссертация.

И неважно, что первые были конными, а вторые — пешими. Что первые — арийцы, а вторые — монголы. Что одни воевали копьем, а вторые — дубиной. А также, что по лингвистическим законам языков народов А и Б переход гласных «и» в «у», а согласных «л» в «н» невозможен.

А уже в борьбе за свою версию все средства хороши, и исследователь порой незаметно для самого себя начинает подгонять факты под собственное «детище». Лев Николаевич, например, тщился нас убедить, что поздние гунны боялись именно абаров Тянь-Шаня. Как это сделать? Надо было показать военные подвиги последних. Где они могли столь успешно воевать, чтобы кочевники их боялись, а прочие цивилизованные народы об этих победах ничего не слышали? Наверное, они прославились в битвах за Западную Сибирь — решает ученый. Но в том то все и дело, что любой климатолог знает одну истину, к несчастью скрытую от историка: в IV—VI веках зауральская тундра, в связи с глобальным потеплением и увлажнением климата, была одним большим болотом. И никакие угро-самодийцы, не говоря уже о лопарях-саамах, жить там в эту эпоху, естественно, не могли.

Рассказывая нам о событиях далекого прошлого, историки подсознательно «разыгрывают действо» на современных географических картах, тогда как на самом деле русла рек, очертания морей и материков все время меняются. И это необходимо учитывать.

Еще один пример из того же Гумилева. Исследователь собрал тысячу документов по истории тюрок и груды археологических материалов, в которых описываются древние стремена, видел изображения тюркских всадников на стелах и горных камнях, но причины возвышения тюрок так и не смог понять. Объяснял победы этого племени своим излюбленным пассионарным толчком, то есть влиянием неких космических сил и излучений, приводящих народы в движение.

«Стремянная революция» для него, как и для практически всех историков современности, прошла незамеченной, ибо историк — не специалист в технике древнего конного боя, а, значит, не придает значения и преимуществам использования новых приемов ведения войны. Лев Николаевич пишет, например, что опущенные низко длинные стремена, практиковавшиеся у тюрок, были удобны для рубки саблей [56]. В то время как кавалеристы всех времен и народов перед сабельным боем, напротив, всегда укорачивают стремена, чтобы, приподнявшись на них повыше, легче было дотянуться скользящим ударом клинка до тела врага.

О древней технике ведения боя вообще надо говорить всегда особо. Возьмите, к примеру, парадокс взаимоотношений Московского царства и Крымского ханства. Могучая и многонаселенная Москва играючи покорила Казань и Астрахань — осколки великой Золотой орды. Еще при Иване Грозном силами ватаги полуразбойников-полуавантюристов завоевала богатое и обширное Сибирское ханство. И после этого величия еще 100 с лишним лет платила дань крымчакам. Вся Европа над нами смеялась. Крымский хан — вассал турок, их «раб», а мы ему в ножки кланяемся и подношения посылаем. А он и от даров не отказывается, и земли наши регулярно разоряет. Еще при Иване Грозном Москву спалил — чтобы не зазнавалась Великая Русь.

Откуда эта беспомощность огромного государства перед горсткой засевших в Крыму разбойников? Вы думаете, московские цари не хотели исправить это положение? Русские воеводы не плакали от бессилия, видя как бесчинствуют на родной земле нехристи? Стрельцы не кусали себе губы до крови? Ошибаетесь! Но татары — самая мобильная конница того времени, немногочисленная, но быстрая. Стрелецкое же войско — пехота — по определению не могло догнать татар. А те за Перекопом (земляным валом со рвом) прячутся, из пушек стреляют. Степь жгут, колодцы засыпают — то есть действуют как скифы против персидского царя Дария. Вот с моря татары — не то, что уязвимы — беззащитны как дети. Отсюда и зависимость Крыма от Османской Турецкой империи, имеющей мощный флот. Историки академической школы, часто ничего не понимающие в технике и тактике древнего боя, бессильны объяснить эти и множество других парадоксов.

И подобных эпизодов в военном прошлом разных народов масса. Триста спартанцев сражались на горной тропе против полумиллиона персов. Соотношение более чем один к тысяче, а персы ничего не могли поделать. Школьные преподаватели истории вот уже который век поют дифирамбы мужеству спартанцев. Все так. Но выпусти одного, самого мужественного спартанца в чистом поле против десяти персов — и все, он будет трупом в течение пяти минут вместе со всей своей доблестью. Персы — одна из лучших армий того времени, они завоевали почти весь мир, создав ту империю, которая стала основой державы Александра Великого. Но вся мощь персидского войска разбивалась о закованных в железо, имеющих большие щиты и длинные копья греческих пехотинцев — гоплитов. Для стрел — главного оружия персов — они были практически неуязвимы. В лоб их тесный строй было не взять. Поэтому триста спартанцев на узкой тропе среди скал, сомкнув ряды, перебили бы всю армию персидского царя, если бы их не обошли с тыла и не уничтожили. А атакованный сзади, весь в тяжелом железе, потерявший стройность привычного боевого порядка греческий гоплит был уязвим, как слон, танцующий на бревне...

Но мы слишком отвлеклись от темы повествования. Вернемся к нашим аварам.



<<Назад   Вперёд>>