Игорь Коломийцев.   Тайны Великой Скифии

Нашествие зверей

Между тем не только европеоидная внешность хунну по идее должна была насторожить ученых — сторонников забайкальского происхождения этого племени. Еще более показательно искусство кочевников. Вот, что сообщает, к примеру, все тот же Лев Гумилев в книге «Гунны в Азии и Европе»: «Раскопки царского погребения в Ноин-Уле, где лежал прах шаньюя Учжелю, скончавшегося в 18 году нашей эры, показал, что для тела хунну брали китайские и бактрийские ткани, ханьские зеркала, просо и белый рис, а для души — предметы скифского "звериного стиля"...» [62]

Действительно, исследование Ноил-Улинского кургана, осуществленное в 1924 году русским ученым-подвижником Петром Козловым, открыло человечеству воистину фантастический мир. В гробнице вождя кочевников обнаружилось огромное количество вещей, выполненных в особой технике: крылатые волки, летающие кони, драконы, львы с хвостами, оканчивающимися головой хищной птицы и многое другое [111]. Приемы художественной обработки металла у хунну несколько отличались от скифских или сарматских, но истоки этого творческого направления, очевидно, были едины для всех степных евразийских народов.


Впрочем, сам Гумилев склонен объяснять культурную общность кочевников простым подражательством: «...скифы, у которых, как показали открытия Козлова и Руденко, хунны заимствовали знаменитый "звериный стиль"», с его точки зрения, являлись просто «учителями» последних [57].

Если следовать логике отечественного классика исторической науки, молодые «пассионарные» племена Северного Китая в III веке до нашей эры неожиданно и без видимой причины вдруг полюбили искусство исчезающих скифов Причерноморья и отчего-то приняли его близко к сердцу — «брали для души». Но «звериный стиль», создание фантастических чудовищ, как многие наверняка догадываются, был не просто способом украшения вещей, оружия и предметов обихода, а целостной мировоззренческой системой, построенной на уникальных принципах восприятия Вселенной. Это мир Богов-чудовищ: Драконов — символов безжалостного Времени и Грифонов — порождения жестоких сил Природы, ее Высших Законов. Получается, что хунну лишь слепо копировали красивые скифские поделки, не сознавая их внутреннего, глубинного смысла? Но почему же тогда их собственный «звериный стиль» столь уникален и богат неповторимыми фантастическими созданиями? Или вместе с искусством они восприняли и религию скифов и сарматов?

Впрочем, евразийский «звериный стиль» — явление в мировой культуре настолько необычное, что неплохо было бы уделить ему чуточку нашего внимания. Хотя шедевры этого прикладного искусства и украшают крупнейшие музеи мира, споры среди искусствоведов и историков о том, что же оно собой представляло и, главное, где зародилось, продолжаются по сей день. Шествующие Звери появились на нашей планете, с точки зрения ученых, внезапно и чрезвычайно быстро распространились по просторам Евразии. Надо сказать, это были далеко не любые твари Божьи. Кроме того, среди них имелись создания, не существующие в Природе, явный плод человеческого воображения. Историк Дмитрий Савинов отмечает, что в начале I тысячелетия до нашей эры «весьма близкие, а иногда идентичные изображения фантастического хищника встречаются в самых разных культурах: от Китая эпохи Чжоу до Балкан и Греции (где они присутствуют, в частности, на серебряных беотийских фибулах IX—VIII веков до нашей эры)» [181].


Персонажей «звериного стиля» было не так много, особенно, если сравнить с разнообразием реальных представителей животного мира. Их изображения подчинялись определенным канонам. Зверей размещали в пространстве не как попало, а строго по трем зонам, очевидно, в соответствии с представлениями древних индоевропейцев о строении Мирового Древа. К высшей, небесной сфере относились существа, созданные для полета: птицы, грифоны, грифо-бараны, фантастические крылатые кони. К средней, сугубо земной — представители мира копытных. И, наконец, существовала нижняя, подземная зона, где правили хищники [93]. Правда, некоторые звери, к примеру кабан, наделялись свойствами «медиатора», то есть посредника между мирами. Видимо, учитывалось то обстоятельство, что он, хотя и относится к копытным, но весьма агрессивен.


Любое иное перемещение зверя из одной зоны в другую означало конфликт Миров, передававшийся сценами терзания и насилия. Популярнейшим сюжетом в этой связи стало изображение нападения хищников на травоядных или конечного результата такого столкновения — тела жертвы в пасти у охотника. Но вот что удивительно: в этой извечной борьбе Жизни со Смертью симпатии древних художников были, очевидно, на стороне атакующих и убивающих [121]. По крайней мере, там, где вместе с копытными изображался хищник, именно он становился центральной фигурой композиции. Терзание и гибель воспринимались, таким образом, как отражение Высших Законов Мироздания, а Смерть — как круговорот Жизни на Земле.

Еще одной чертой данного творческого направления был прикладной, подчас бытовой его характер. Академик Михаил Артамонов отметил по данному поводу: «Это стиль искусства, органично связанного с вещами практического назначения — оружием, конским снаряжением, одеждой, поражающий своей приспособленностью к ограниченным, заранее заданным формам этих вещей, изумительной изобретательностью и использованием пространства, компактностью и экономной четкостью контуров» [14]. Может быть, в связи с трудностью решения этой задачи, выработались некоторые необычные приемы: головы, глаза, рога, уши, ноги и копыта животных приобретают заданные геометрические формы, вопреки правдоподобию могут перемещаться и даже меняться местами. Конечности мчащихся животных иногда были изогнуты под углом невероятным, что, однако, вместе с тем, создавало впечатление рывка, полета, движения и отнюдь не портило общей гармонии. Кроме того, одно подчас вписывалось в другое: лапы пантеры, при ближайшем рассмотрении, вполне могли оказаться фигурками свернувшихся клубком хищников, а ее когти — головами и клювами грифонов.


«Звериный стиль» невозможно спутать с каким-либо другим творческим направлением — настолько он уникален и неповторим. Тем удивительней, что данный вид искусства оказался достоянием не одного этноса, а сразу нескольких, в первую очередь — скифов, сарматов и хунну. Кроме того, отдельные его элементы встречаются у древних персов на юго-западе Иранского нагорья, на Балканах у фракийских народов и в творчестве архаичной Греции, в частности, у ионийских племен.

Что касается хунну, то вполне очевидно, что несмотря на свой экзотический китайский этноним, этот народ вполне органично входил в общий круг индоевропейских цивилизаций, приверженцев «звериного стиля». Наверное, не случайно эпоху развития Великой степи, начинающуюся 11 веком до нашей эры и заканчивающуюся VI столетием эры нашей, археологи именуют хунно-сарматской. Они просто не в состоянии порой отличить памятники, оставленные северокитайскими кочевниками, от тех, что созданы, к примеру, степняками Средней Азии.

Но где же мог зародиться столь оригинальный художественный метод? Неужели народы, живущие в разных местах континента: от Балкан до Западного Китая, единовременно и самостоятельно вдруг воспылали страстью к животным, в том числе фантастическим, создали «звериную» религию и соответствующее направление в искусстве? Поверить в это просто невозможно. Значит, где-то существовал центр, из которого уникальная культура распространилась почти на всю северную Евразию. Откуда же начали звери свое победное шествие по нашей планете?

Как и следовало ожидать, мнения ученых разделились. Некоторые считали, что это греческие племена ионийцев научили остальные народы данному виду искусства. Другие, и их большинство, видели истоки «звериного стиля» в памятниках древнейших земледельческих цивилизаций Междуречья. И лишь малое число историков отстаивало теорию о том, что этот стиль вполне мог быть самостоятельным достижением кочевых народов восточной части Великой степи, возникшим на базе металлопластики карасукской археологической культуры [14, 93]. Слишком совершенен и изощрен был знаменитый «звериный стиль», чтобы маститые академики согласились его «отдать» неким «примитивным» этносам Центральной Азии или Южной Сибири. Поэтому ранние шедевры причерноморских скифов, например, объясняли заимствованиями, усвоенными в период переднеазиатских походов. А поздние — работой греческих мастеров.

Упрощенно эта чисто теоретическая схема культурного взаимовлияния выглядела так: у древнейших народов Вавилонии персы и мидийцы научились основным элементам «звериного стиля», через посредничество иранцев эта культура проникает к скифам. Кочевники обитали на берегах Черного моря, рядом с греческими колонистами. Эллинские ювелиры усовершенствовали и развили приемы художественной обработки металлов, создали все высшие достижения, довели его до уровня высокого искусства. Отсюда, из Причерноморья, этот стиль продолжил победное шествие по всему евразийскому континенту. А как же иначе? Не могли же полудикие кочевые племена Сибири или Средней Азии сами создать подобное совершенство. • Между тем как ни стараются ученые отыскать следы этого искусства в древних слоях европейских или ближневосточных культур, только регион, непосредственно прилегающий к легендарной Гиперборее, дает нам изобилие материала о поклонении народов животным и фантастическим созданиям. Как будто рогатые идолы афанасьевцев слились с птицеголовыми рисунками окуневцев и зооморфными рукоятками ножей карасукцев, чтобы породить невиданную ранее стилистику. А может, так оно и было?


Непосредственных и прямых предшественников когорты Шествующих Зверей исследователи находят в рисунках животных на так называемых оленных камнях. Что такое оленные камни? Так именуют ученые вертикально стоящие монолитные плиты или стелы, обнаруженные первоначально в Сибири и Прибайкалье. Они встречаются как одиночные, так и расположенные рядами. Возможно, некоторые из них установлены были на могильниках. Средняя часть этих сооружений обычно оказывается покрытой изображениями оленей, реже лошадей, людей или фантастических созданий. Иногда звери стоят спокойно, тогда они расположены горизонтальными рядами, друг над другом. Порой их рисуют в стремительном движении, причем в этом случае по диагонали, снизу вверх, как бы по спирали, раскручивающейся к небу [214].


Традиция устанавливать погребальные камни была известна многим индоевропейцам, встречались подобные стелы у ямников и андроновцев. А вот рисунки животных на них ранее не попадались ученым.

«Наиболее показательны в этом отношении, — пишет питерский историк и археолог Дмитрий Савинов, — изображения оленей на оленных камнях монгольско-забайкальского типа, выполненные в весьма своеобразной и очень устойчивой стилистической манере. Основная область их распространения — территория Северной и Восточной Монголии, Забайкалья, в меньшей степени они встречаются в Туве и на Алтае; в более западных районах случаи находок их пока единичны» [180]. Впрочем, известнейший специалист по древним культурам Сибири и Средней Азии Наталья Членова слегка поправляет коллегу: оленные камни обнаружили также в Ферганской долине Узбекистана, Приаралье, Казахстане и даже в Крыму и на Северном Кавказе [214].

Но какому же народу следует приписать появление этих памятников? Гумилев связывает их с «культурой плиточных могил». Впрочем, явно ошибочно. Таежным охотникам на зверя нечего было делать в Средней Азии, а уж тем более в Крыму. Кроме того, на этих же стелах найдены, по свидетельству профессора Дмитрия Савинова, «изображения предметов вооружения карасукского типа» [182]. А востоковед Наталья Членова отмечает, что на среднеазиатских камнях часто встречаются рисунки лошадей «с лебединой шеей и длинными ногами», то есть, той самой породы, что затем прославит кочевников: скифов и сарматов [214].

Изучив специфику рисунков, Савинов приходит к категорическому выводу о том, что первоначально они наносились в виде кожаной аппликации. «Таким образом, — пишет он, — использование кожи, как основного поделочного материала, во-первых, определило многие стилистические особенности изображений начального этапа развития скифо-сибирского звериного стиля; во-вторых, еще раз указывает на истоки его происхождения в среде скотоводческих обществ степной части Азии, а не земледельческих цивилизаций Ближнего Востока или лесных культур населения древней Сибири» [182].


Меж тем у сторонников ближневосточной или балканской версий происхождения этого специфичного искусства и без того не вязались концы с концами. Они никак не могли объяснить, к примеру, почему те народы, которые полагались ими прародителями «звериного стиля» так быстро к нему охладели. И, напротив, отчего кочевые индоевропейские племена, все как на подбор выходцы из восточной части Великой степи, столь близко к сердцу приняли эту «чужую» культуру. После открытия первичных технических приемов их позиции стали еще более шаткими. Мир кожи — это, без сомнения, степные просторы и никак не долины Междуречья, не говоря уже о сибирской тайге, привидевшейся Льву Гумилеву.

Пожалуй, последним аргументом сторонников западных истоков этого явления оставался лишь характер некоторых из фантастических чудовищ. Например, Дракон традиционно воспринимается как морское чудище, откуда ему взяться в пустынном сердце Азии? Зато у народов Междуречья с незапамятных времен существовали изображения ящера с рогами антилопы и лапами льва. И хотя это не совсем крылатый Змей «звериного стиля», но все же лучше такой «предшественник», чем никакого.

Однако новосибирский историк Андрей Варенов разрушает и эту последнюю иллюзию. Он обнаружил на Севере современного Китая, точнее в Южной Маньчжурии, на границе с Внутренней Монголией, любопытную культуру каменного века. Китайские археологи ее датируют рубежом V—IV тысячелетий до нашей эры и называют «чжаобаогоу». Возможно, ее творцам принадлежат древнейшие в мире рисунки зверей, не существующих в Природе. А именно: «На огибающем горшок орнаментированном поясе представлены три существа: крылатый олень с раскидистыми рогами и вынесенной в беге вперед ногой с копытцем; крупная хищная птица со слегка раскрытым изогнутым клювом, большим круглым глазом и гребнем на голове; фантастическое создание с кабаньей головой с вздернутым носом, торчащими клыками и хохолком на макушке, изогнутым S-видным змеиным телом и, возможно, крыльями. То есть, очевидно, дракон. Все животные движутся слева направо, как бы преследуя друг друга, причем, птица вцепилась в хвост или крыло оленя, а олень занес ногу для удара по дракону». Как видим, в находках с городища Сяошань присутствуют не только чудовища, но и сцены терзаний, борьбы Миров. Хотя от образов классического «звериного стиля» этих животных отделяет пропасть в три тысячи лет, как отмечает Андрей Варенов: «Чрезвычайно велико оказалось сходство сяошаньского «свинодракона» с изображением кабана-змея на Кош-Пейском оленном камне из Тувы» [28].

Похоже, нам с вами удалось обнаружить действительную прародину Драконов, равно как и прочих Шествующих Зверей. И расположена она на самом востоке Великой степи, в северокитайских степях, там же, где возникли хунну. Выходит, именно они и были создателями «звериного стиля».

<<Назад   Вперёд>>