Игорь Коломийцев. Славяне: выход из тени
Глава двадцать первая. С Днепра на Дунай, или обратно?
Утром, когда мисс Хадсон поставила на стол серебристый кофейник с горячим напитком, тотчас наполнившим комнату своим божественным ароматом и целый поднос со свежей выпечкой, немедленно распространившей вокруг себя такое благоухание, устоять перед которым не смогли бы даже ангелы, прерванная на ночь беседа возобновилась во время роскошного завтрака самым непринуждённым образом.
– Позвольте полюбопытствовать у вас, доктор, а с чего вы взяли, что склавины и анты говорили по-славянски?
– Но как же иначе, Холмс! В VII-VIII веках на этом наречии изъяснялось уже пол-Европы. Надеюсь, этот факт вы отрицать не будете?
– Разумеется, нет. Но как это доказывает ваш вчерашний постулат?
– Погодите, Шерлок. Если буквально через полтора-два столетия данное наречие, как весеннее половодье, широко разольётся по всему нашему континенту, значит, уже в это время – в середине VI века – должны были существовать какие-то изначальные его носители. Кто же они, как не склавины с антами? Замечу, Прокопий прямо свидетельствует, что два этих народа говорят на одном языке! Так что всё указывает на то, что первичным обладателем славянской речи являлись археологические пеньковцы и ипотештинцы. Признайте, Холмс, ведь это очевидно: славянский язык не мог свалиться на регион, как метеорит с неба, и, по здравому размышлению, больше просто некому было его распространять.
– Извините, дорогой Уотсон, но вместо настоящих аргументов вы нам подсовываете один-единственный и то довольно шаткий довод: если не они, то кто? Не думаю, что таким способом в принципе можно что-либо доказывать. Прокопий всего лишь пишет о схожести склавинов и антов: "У тех и других один и тот же язык, достаточно варварский". Разве слово "варварский" синоним понятию "славянский"? Приведите хоть один достоверно славянский термин, упомянутый византийским летописцем при описании этих двух племён. Ну что же вы молчите, Уотсон? Смотрите: Прокопий пытается извлечь из глубины веков древнее имя, которое, якобы, носили оба народа. Но звучит оно явно не по-славянски: "спорос"-споры. А давайте вспомним прозвища антских и склавинских вождей, что сохранили для нас античные авторы: Боз, Идариз, Мезамер, Келагаст, Усигард, Пейрогаст, Мусок, Ардагаст, Хильбудий, Даврит, Сваруна, Дабрагаст. Положа руку на сердце, доктор, разве вы бы признали в этих людях славян, если бы вам заранее не было известно, представителями каких племён они являются? Будь эти имена по природе своей славянские, историкам из стран Восточной Европы не пришлось бы пускаться во все тяжкие, дабы хоть как то их приблизить к языкам предков. Усигарда усердные слависты переименовывают во Всегорда, Дабрагаста – в Доброгостя, Даврита – в Добряту, Мезамера – в Межамира, Хильбудия – в Хвалибуда и так далее. Хотя всем известно, что корни -гард ("защита"), -гаст ("чужестранец, гость"), -мер ("слава") встречались в именах многих восточногерманский князей и знатных воинов. Частица "дабра", по мнению такого авторитетного лингвиста как Макс Фасмер, скорее происходит от готского слова "dapra", что значило "крепкий, воинственный". Имя Хильбудий переводится с германского, как "вестник битвы". Что касается прозвищ Боза, Идариза и Мусока, то их полные аналогии встречаются у кочевников Великой степи. Получается удивительная картина. Современные историки считают склавинов славянами, опираясь только на созвучие их названий. Антов плюсуют к склавинам, отталкиваясь от фразы Прокопия про общность языка этих племён. Но когда у учёных просят предъявить хотя бы одно достоверно славянское слово или даже имя, имевшее хождение в сообществе данных северо-восточных варваров, оказывается, что кроме указанных натяжек, представить им по сути нечего.
– Мне думается, что вы, Холмс, слишком критично относитесь к историкам-славистам из стран Восточной Европы. А между тем у них в запасе есть один несомненный козырь. У Агафия Миринейского в книге "Царствование Юстиниана" упоминается "некто, по имени Сваруна, родом склав", то есть склавин. А корень "свар" в значении "ссора, раздор, порицание" встречается во всех славянских языках. Вот и выходит, что хоть одно достоверно славянское имя у прикарпатских обитателей имелось. А значит, есть непреложное доказательство того, что ипотештинские племена всё же говорили по-славянски.
– А вам не кажется, коллега, что эта версия, как бы помягче выразиться, слегка притянута за уши? Для начала замечу, что вообще достоверно неизвестно в каковом качестве Агафий использовал в данном отрывке слово "склавос". С равным успехом он мог считать этого героя просто рабом по происхождению, а вовсе не северным задунайским варваром. Затем само имя Σουαρούνας в буквальном переводе звучит как "Соуароунас". Сваруной этого человека исследователи посчитали только лишь потому, что так звали одного баварского славянина, жившего несколькими веками позже. Одно имя просто взяли и подогнали под другое. Однако, даже баварское прозвище может быть выведено как из славянского корня, упомянутого вами, Уотсон, так и из германских наречий. Например, в готском языке "swaran" означало "клясться". В целом корни "sua-" и "-runa" ("тайна") часто встречались в в именах восточных германцев. Таким образом, живший в Баварии Сваруна-Суаруна с одинаковой вероятностью мог быть как славянином, так и прирождённым германцем. А его предшественник – Соуароунас – носил ещё более странное имя, происхождение которого вряд ли кому удастся точно установить. Так куда же испарились все ваши "непреложные доказательства", Уотсон?
– То что прозвища склавинов и антов часто оказывались не славянскими, а готскими или гуннскими, само по себе ещё ни о чём не говорит. Помнится, Иордан замечал по данному поводу: "Ведь все знают и обращали внимание, насколько в обычае у племён перенимать по большей части имена: у римлян – македонские; у греков – римские; у сарматов – германские. Готы же преимущественно заимствуют имена гуннские". Поэтому нет ничего удивительного в том, что вожди ипотештинцев и пеньковцев именовались также, как знаменитые германские воители или грозные степные цари. Подобно другим молодым народам, склавины и анты ориентировались в этом плане на своих прославленных предшественников. Тем более, что, как выясняется, в сложении и тех и других, активно участвовали выходцы из царства Германариха. Да и кочевники сказали не последнее слово при формировании этих племён. Влияние готов и гуннов на них отрицать не приходится. Поэтому сами по себе "чужие имена" двух родственных народов отнюдь не доказывают, что у склавинов или антов в ходу был какой-то другой язык, отличный от славянского.
– Вы так полагаете, Уотсон? А вам не кажется в целом странной ситуация, когда буквально ни единого прозвища ни одного из вождей данных племён не удаётся вывести из корней славянской речи? Что все они, как на подбор, звались на иностранный манер? Однако, я расстрою вас, доктор, ещё больше, сообщив, что главная трудность для славистов состоит отнюдь не в том, что склавины и анты носили "чужие имена", а в другом весьма интересном обстоятельстве: некоторые из них были чрезвычайно сложны для произношения славянам, а, значит, никак не могли быть в ходу у славяноговорящих народов. Послушайте, что пишут по данному поводу уже известные нам авторитетные комментаторы "Свода древнейших письменных известий о славянах": "Представляется, однако, чрезвычайно показательным, что ни одно из четырех или пяти антских имен не получило пока достоверной славянской этимологии. Это еще можно было бы объяснить тем, что антропонимы вообще нередко заимствуются, и особенно верхушкой общества; для эпохи Великого переселения народов, в которое славяне, несомненно, были так или иначе втянуты, такое предположение оправдано и исторически. Но вероятность его существенно ослабляется тем, что сочетания γε и κε в Δαβραγέζας (Дабрагаст) и Κελαγαστ- (Келагаст) труднообъяснимы с точки зрения традиционной славянской исторической фонетики. Вместе с тем произвольным было бы и допущение, что все эти имена подверглись сильным до неузнаваемости искажениям на каком-то этапе традиции". Верить в то, что византийцы ошибались буквально в написании каждого из антских имён эти историки отказываются, но некоторые сочетания звуков в них являются для славян просто непроизносимыми. Поэтому данные исследователи ставят под сомнение славяноязычие антов. Они, правда, надеялись, что у склавинов в этом отношении будет всё в порядке, но мы то с вами, Уотсон, понимаем – надежд на то, что обитатели Прикарпатья, в отличие от их днепровских собратьев, говорили по-славянски нет вообще никаких. Сам регион, где они сложились не позволяет на это рассчитывать. Вот и получается, что и одни не могли быть славянами, а другие – и подавно.
– Но, Холмс! Нам ведь точно известно, что склавины и анты прекрасно понимали друг друга, поскольку говорили на одном языке. Если это была не славянская речь, то какая?
– Вариантов не так уж мало, Уотсон, как вам поначалу показалось. Обитатели Прикарпатья наверняка знали следующие языки: латынь, готский и другие восточногерманские наречия, а также гуннский. Их днепровские соседи и товарищи по несчастьям могли говорить по-гуннски, по-готски, по-вандальски и по-балтски. Так что совпадений не так уж мало. С моей точки зрения, языком межнационального общения этих двух племён вполне могла выступить гуннская речь. На это намекает сама логика отрывка из рассказа Прокопия, где тот повествует об общности этих народов: "Есть у тех и других единый язык, совершенно варварский. Да и внешностью друг от друга они ничем не отличаются, ибо все и высоки и сильны, телом же и волосами не слишком светлые и не блондины, отнюдь не склоняются и к черноте, но все они тёмно-красные. Образ жизни (их) грубый и неприхотливый, как у массагетов (то есть кочевников), и, как и те, они постоянно покрыты грязью, – впрочем, они менее всего коварны и злокозненны, но в простоте (своей) они сохраняют гуннский нрав". Вполне возможно, летописец прямо подразумевал, что общее наречие осталось у склавинов и антов, как наследство той эпохи, от которой они сохраняют и прежние нравы – то есть, от времени Гуннской империи. Впрочем, Уотсон, для меня сейчас важно не то, на каком языке могли изъясняться меж собой два этих народа, а совсем иное: полное отсутствие каких-либо доказательств того, что хоть один из них даже в принципе мог говорить по-славянски. Понимаете, доктор? Ни единого аргумента "за"! Напротив, всё что нам об этих племенах известно, противоречит данной версии.
– Признаю, Шерлок, что явных свидетельств в пользу славянского языка нет. Но вы только взгляните на то, что представляла собой Европа накануне широчайшей колонизации славян VII-VIII веков! Южнее Савы и Дуная находились владения византийцев, там звучала греческая речь, в крайнем случае – латынь. Среднее Подунавье и внутреннюю котловину Карпатских гор занимали два могущественных германских народа: лангобарды и гепиды. Славянская речь никак не могла появиться в тех краях. На берегах Эльбы жили тогда германцы-варны, те самые, что позже станут саксами. Их тоже сложно заподозрить в склонности к славянскому наречию. А долины Одера и Вислы представляли собой огромную пустыню, где вообще не было населения. Что же у нас остаётся в качестве области формирования речи несчастных славян? Только земли к Востоку от Карпатских гор. А здесь археологи наблюдают следующие культуры: ипотештинцев в междуречье Олта и Прута; пеньковцев в пространстве от Днестра до Дона; так называемую "готскую пробку" на Среднем Днестре; праго-корчаковцев на Припяти и Тетереве; колочинцев на Десне. И всё. Северо-восточнее уже расположены лесные сообщества, тесно связанные с финно-угорским миром. Искать там славян – бессмысленная трата сил и времени. Круг претендентов на право считаться древнейшими славянами замкнулся. И он оказался чрезвычайно узок.
– Вынужден с вами согласиться, коллега. Но разве из этого следует, что те пять, как вы их назвали, "претендентов" уже владели славянским языком в середине VI века?
– А теперь заметьте, Шерлок, что из пятерых указанных мною восточноевропейских сообществ, как минимум три, по мнению учёных, вышли из недр одной, а именно – киевской – культуры. Таковы праго-корчакцы, колочинцы и пеньковцы. Сравнив всех претендентов меж собой, оценив их местоположение и родственные связи, учёные без сомнения выделяют данную троицу, как наиболее вероятных носителей славянского языка. Вы сами, Холмс, настаиваете на том, что обитатели прикарпатских районов, как ипотештинцы, так и население пресловутой "готской пробки", имели столь сложное происхождение, так что невозможно себе представить, будто славяне сложились из данной этнической окрошки. Следовательно, несложным логическим путём мы приходим к непреложному выводу – славянская речь возникла у племён киевской культуры. Тех самых, что мы с вами, Холмс, с подачи Иордана, стали звать днепровскими венедами. Выходцы из киевского сообщества, а именно: корчакцы с Припяти, колочинцы с Десны и пеньковцы с берегов Среднего Днепра в дальнейшем повлияли на своих прикарпатских соседей. Те тоже переняли новое наречие, а затем все вместе эти пять культур распространили его по всему континенту. Как вам такая версия, Холмс?
– Превосходная концепция, Уотсон. По-своему весьма стройная и логичная. Действительно, маловероятно, чтобы славянский язык, считающийся архаичным и довольно изолированным, мог возникнуть на границах Римской империи, в тех же Карпатах, например, где звучало множество иных наречий: германских, кельтских, сарматских, фракийских, и где долгое время почти безраздельно царствовала латынь. Как уверяют нас лингвисты, диалект наших героев формировался в стороне от прочих индоевропейцев, практически в изоляции. Так латинское влияние на славянский язык было минимальным, если вообще можно говорить о каком-либо воздействии с этой стороны. Аналогично обстоят дела в отношении контактов с кельтами и фракийцами, которых почти не было. Стало быть, искать область зарождения славянской речи надлежит где-то подальше от рубежей Империи и поближе к миру балтов. Ведь последние – единственные неоспоримые родственники славян по языку. Возможно даже, что именно от балтов славяне некогда и отпочковались. Всё это однозначно уводит нас в сторону лесных массивов Поднепровья. Именно там в начале нашей эры обитали племена киевской культуры – днепровские венеды. Как ни крути, но со всех сторон ваша теория, Уотсон, представляется очень складной, округлой, гладкой, почти безупречной. Чтобы убедить меня в её правоте вам осталось сущая малость – привести хоть одно реальное доказательство того, что племена киевского сообщества в принципе могли говорить по-славянски.
– Шерлок, я чувствую в ваших словах некий скрытый подвох, но никак не могу понять причин подобной иронии. Разумеется, племена киевской культуры должны были говорить по-славянски. Или хотя бы на неком праславянском наречии, промежуточном между славянскими и балтскими языками. В противном случае откуда бы взялся данный язык у их прямых наследников? Я только не совсем понимаю, к чему вы клоните? Какие доказательства вам потребовались? Уж не хотите ли вы, чтобы вам представили киевские горшки со славянскими надписями? Но подобных артефактов в природе не существует – эти люди писать не умели!
– Не горячитесь, Уотсон. Давайте рассуждать здраво. Любое племя, даже не владеющее письменностью, оставляет в стране своего пребывания отметины в виде наименований рек, ручьёв, озёр и других объектов. И по ним всегда можно определить язык, на котором народ разговаривал. Не так ли? Сама по себе киевская культура, без учёта её ещё более глубоких корней, появляется в Верхнем Поднепровье во II веке нашей эры и существует, по крайней мере, до V столетия. Более того, и дальше в здешних краях продолжают жить выходцы из киевского сообщества: корчакцы и колочинцы. До конца VII века, а в отдельных местах до IX-X столетий, эпохи Киевской Руси, бассейны Припяти, Десны и верховья Днепра почти безраздельно принадлежали киевлянам и их прямым потомкам. Как вам кажется, доктор, за полтыщи лет должны были появиться в этих краях следы пребывания народа, говорившего на праславянском наречии, или пусть даже на языке, промежуточном между славянским и балтским?
– Уж не хотите ли вы сказать, Холмс, что таковых здесь не обнаружено?
– Именно на данное тонкое обстоятельство я вам и намекаю, Уотсон. Дело в том, что до тех пор, пока российский историк Марк Щукин, по совету Йоахима Вернера, не принялся выводить славян из днепровских дебрей, эти места всё учёные безоговорочно отводили балтам. Тому причиной – мощный слой балтских гидронимов в здешних краях. Верхнее Поднепровье, где проживали венеды киевской культуры, судя по названиям рек, озёр и ручьёв – тысячелетнее царство балтов. Посмотрите, как выглядит эта территория на карте Марии Гимбутас из книги "Балты: люди Янтарного моря".
Обратите внимание, Уотсон: и берега Припяти, и всё Подесенье, и верховья Днепра с Березиной попадают в зону сплошной балтской топонимики. Спрашивается – как из мира балтов могли выйти племена, говорящие по-славянски?
– Изысканиям мадам Гимбутас не следует слепо доверять. Будучи урождённой литовкой, она могла невольно симпатизировать своим предкам и преувеличивать их влияние на Востоке Европы.
– Резонная мысль, Уотсон, однако, проверить сведения американской исследовательницы взялись российские учёные, которых трудно заподозрить в преклонении перед балтами. Скорее, наоборот. Они хотели найти следы собственных пращуров – славян. Но, увы, натыкались повсюду на отметины соседей. Послушайте, что пишут по этому поводу известные языковеды Олег Трубачёв и Владимир Топоров: "Стало очевидным, что отчётливый слой балтской гидронимии лежит не только по всему Верхнему Поднепровью, охватывая на юге поречье Припяти, Нижней Десны и Сейма, но и по северной периферии днепровского бассейна. Граница поселений древних балтов, отделявшая их от прибалтийских и поволжских финно-угров, судя по этим данным, шла от Рижского залива на восток вдоль водораздела Западной Двины и рек, впадающих в озёра Чудское и Ильмень. От верховьев Волги она круто поворачивала к юго-востоку, по западной части Волго-Окского междуречья и пересекала Оку где-то вблизи устья Москва-реки. Отсюда граница балтов шла на юг, несколько восточнее Верхней Оки, к верховьям Сейма. Круто поворачивая далее на запад по линии Сейм-Припять, она отделяла балтов сначала от западных иранцев-скифов или сарматов, а затем, на Правобережье Днепра от славян. Плотность и отчётливость балтской гидронимии в очерченных пределах свидетельствует о том, что днепровские балты некогда являлись единственными хозяевами этой обширной области".
Посмотрите, Уотсон, как это изобилие балтских названий выглядит на карте из книги академиков Топорова и Трубачёва "Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья". Чёрными точками здесь отмечены балтские названия, треугольниками – иранские. Я позволил себе очертить зелёной линией границы безбрежного мира балтских племён, а также указать, для ориентира, местоположения нескольких современных городов. Что скажите на это, Уотсон?
– Честно говоря, я слегка потрясён. Столь густой балтской сети не ожидал здесь увидеть. А что же славяне? Неужели они не отметили своё присутствие в этих краях собственными названиями.
– Нет, почему же? Они тоже отметились. Только их топонимы довольно позднего происхождения, поскольку производны уже не из праславянского, или даже общеславянского, а всего лишь из восточнославянских языков. Проще говоря, славяне появились здесь поздно, после того, как их речь распалась на диалектные зоны. Вероятно, произошло это в эпоху Киевской Руси или в канун её образования. Поэтому чаще всего в Верхнем Поднепровье учёные наблюдают следующую картину: корень гидронима – древний балтский, а суффикс и окончание – более поздние славянские.
– И что такая конструкция означает?
– Только то, что славяне появились здесь позже балтов и значительный промежуток времени жили с последними бок о бок, перенимая названия последних. Всё это позволило Владимиру Топорову и Олегу Трубачёву сделать важный вывод относительно поднепровских балтов: "Они не отступили на северо-запад в период расселения славян, как думали раньше некоторые исследователи. Оставаясь на старых местах, они долго жили в славянском окружении, пока не растворились в славянской среде. Если бы балты в своё время покинули Верхнее Поднепровье, славяне не смогли бы наследовать их гидронимию. Следовательно, восточные балты послужили некогда существенным компонентом днепровских славянских группировок". Иначе говоря, академики-языковеды считают, что лесные балты благополучно дожили в Поднепровье до периода формирования Киевской Руси, и только тогда растворились в среде славянских колонистов. С тем, что Верхнее Поднепровье – тысячелетнее царство балтов не решается спорить даже Марк Щукин, тот самый учёный, что выводит славян из этих мест. Он говорит об этом обстоятельстве, как о досадной помехе на пути его теории, "балтском барьере", о который споткнулись многие его предшественники, начиная с Йоахима Вернера: "Дело в том, что это – зона широкого распространения и преобладания балтской топонимики, а специальное исследование Топорова и Трубачева показало: во всяком случае, в Верхнем Поднепровье балтские гидронимы зачастую оформлены славянскими суффиксам. Это означает, что славяне появились в этом регионе позже балтов".
– И как же Щукин выходит из данного неудобного положения? Каким образом он ломает досадную преграду на пути своей концепции?
– Просто и оригинально. Он закрывает на неё глаза. Историк в принципе не стал слишком заморачиваться на вопросы топонимики, да и лингвистики в целом, предположив, что в Поднепровье жили не просто балты, а балто-славяне, и в некий момент времени они неожиданно и без особого повода вдруг превратились в славян. После чего в виде пражских и пеньковских племён новый этнос уже распространяется повсюду.
– И лингвисты согласились с подобной трактовкой?
– В том то и дело, что не очень. Полемизируя с данной точкой зрения, академик Олег Трубачёв пишет: "Эпоха развитого балтского языкового типа застаёт балтов, по-видимому, уже в местах, близких к их современному ареалу, то есть в районе Верхнего Поднепровья. В начале I тысячелетия нашей эры там во всяком случае преобладал балтийский элемент. Считать, что верхнеднепровские гидронимы допускают более широкую – балто-славянскую характеристику, нет достаточных оснований, равно как и искать ареал славян к северу от Припяти".
– И где, в таком случае, языковеды рекомендуют нам искать этот самый "ареал славян", если не в Верхнем Поднепровье?
– Несколько западнее и южнее. Академик Олег Трубачёв предпринял поистине титанические усилия, чтобы обнаружить на территории Советского Союза гидронимы, хоть отдалённо смахивающие на общеславянские. Всё что он нашёл, Уотсон, вы можете наблюдать на данной карте. Это довольно жидкая цепочка следов в южной части бассейна Припяти, по Среднему Днепру, в основном, на его Левобережье, и небольшая россыпь названий в верховьях Днестра. Вот собственно и всё.
– Не густо. Особенно, если сравнивать с частотой балтских гидронимов в Верхнем Поднепровье. Однако, если верить Олегу Трубачёву, славянская речь зародилась в трёх небольших анклавах: к Югу от Припяти; у истоков Днестра; и в узкой полосе по левому берегу Среднего Днепра. Интересно, что архаичные славянские наименования отсутствуют там, где по идее они должны находиться. Например, совсем пустуют окрестности Южного Буга и Северского Донца, подозрительно мало топонимов на Среднем Днестре. А ведь там располагались сгустки антских поселений. Судя по этим материалам, славянская речь возникла, скорее всего, у праго-корчакских племён. И уже от них распространялась на Юг по Днепру и на Запад по верховьям Днестра. Наверное, именно такую точку зрения высказал Трубачёв и прочие языковеды?
– Ничуть не угадали, Уотсон. Дело в том, что на данной карте вы наблюдаете лишь восточный край довольно обширной зоны древнейших славянских названий. В целом она включает в себя, помимо уже увиденного вами, многие земли Центральной Европы: часть бассейнов Вислы и Одера, отдельными местами выходит на Эльбу, кроме того, занимает значительную часть Среднего Подунавья и внутренней Карпатской котловины, в том числе Трансильванию, а также располагается по восточным склонам Карпатских гор: в Валахии и в Молдове. Получается, что архаичные гидронимы славян, почти всюду перемешанные с инородными, встречаются на поистине огромной площади: от альпийских склонов до Днепра, и от Эльбы до Нижнего Дуная. Эти отметины довольно равномерно рассеяны по той колоссальной территории, которую славяне заняли в ходе своей колонизации VII-VIII веков.
– Выходит, припятско-днестровско-днепровские славянские гидронимы тоже могут относиться к этому довольно позднему времени? А нельзя ли как-то сузить данный обширный ареал? Вдруг внутри него удастся выделить первичную область обитания самых ранних славян?
– Видите ли, Уотсон. Подобные попытки предпринимались неоднократно. Но приводили они, как правило, к результатам, которые шокировали историков и археологов. Тот же Олег Трубачёв, к примеру, полагал, что прародина славянского языка находится преимущественно в районе Паннонии, в том числе, на правом берегу Дуная.
– Холмс, но ведь эти земли входили в состав Римской империи?!
– В том-то и дело, коллега. Сложилась почти анекдотическая ситуация. Археологи нашли, как им кажется, весьма подходящую для ранних славян культуру в дебрях Верхнего Днепра. И просят языковедов – добудьте нам по своей линии обоснование того, что ранние славяне могли обитать в этих краях. А лингвисты им в ответ – это никак не возможно, там жили балты. Ранних славян же надо искать на берегах Среднего Дуная. Найдите нам там подходящую культуру. На что уже археологи разводят руки в стороны, они прекрасно понимают, что искать славян в тех краях ранее VII века – занятие бесперспективное. Так и сошлись в клинче представители двух смежных наук. В результате мы имеем как бы два племени вместо одного – "славян археологических" и "славян лингвистических". Первые – народ молодой. Они зародились на Днепре в V столетии нашей эры и двумя веками позже пришли на Дунай. Вторые, напротив, чрезвычайно древний этнос, возникший где-то в середине II тысячелетия до нашей эры. И судя по данным топонимики, народ этот путешествовал в прямо противоположном направлении, с Дуная на Днепр.
– А не могли языковеды что-то там напутать? Как они в принципе могут определить направление движения? Ведь эти учёные имеют дело со словами, а не с горшками, украшениями или оружием, как археологи. У последних всё ясно: одни древности появились раньше, другие позже. А что есть у филологов?
– У лингвистов свои методы. Они, например, заметили, что в той обширной зоне, где расселились славяне, существует большое количество так называемых гидрономических повторов. Одно и то же название реки может встречаться в разных местах, за сотни километров друг от друга. Посмотрите, какую карту дуплетов и триплетов представил российский этнограф Вениамин Кобычев в книге "В поисках прародины славян".
– И что, все эти повторяющиеся названия оставили именно славяне?
– Не совсем. Многие гидронимы они восприняли от народов, живших в этих местах ещё до них. Но к старым корням славяне часто добавляли собственные суффиксы и уже в таком виде "разносили" новые названия по просторам Центральной и Восточной Европы. А значит, возникла возможность определить направления миграций. К примеру, одну реку именуют Дунай, другую – Дунаевец. Понятно, что вторая названа в честь первой, а не наоборот. И вот какую тенденцию подмечает Вениамин Кобычев: "В пределах отмеченного ареала отчетливо прослеживается "движение" гидронимов в направлении с запада на восток и с юга на север, определяемое по уменьшительному характеру названий и архаичности образующих суффиксов, что подчеркивали Александр Погодин, а позже Тадеуш Лер-Сплавинский. В числе таких дублей можно указать на названия рек Одр и Одрова в Польше и притока Днепра – Одров, болота Одрино в Полесье; рек Тысмен в Венгрии и Тысменица на Украине; Лопушна бассейна Серета и Лопушнянка Тиссы Черной; Коломыя в Мазовии и Коломыйка – приток Днестра; Осна в Польше и Осница в Белоруссии; Олт в Румынии и Ольmа украинская (приток Трубежа); Лом бассейна Дуная, Ломна бассейна Одера и Ломница – притоки Днепра, Попрада и Топли; Тисса и Тиссовец Днепра, наконец, Дунай и Дунаец бассейна Вислы, Днепра; Дунаец и ряд других, однокорневых с этим названий рек, разбросанных по широкому пространству от Прикарпатья до Южной Прибалтики".
– И вы полагаете, Холмс, что это служит надёжным указателем того направления, в котором двигались славяне?
– По крайней мере, так считают сами лингвисты. Послушайте, что пишет Кобычев, ссылаясь на мнение своего коллеги: "Движение с запада на восток прослеживается и по распространению таких старых славянских гидронимических суффиксов, как -ец, -ац, которых чрезвычайно много (местами почти до трети всех названий населенных пунктов) в топонимии Южной Польши, Чехословакии, Сербии и Хорватии. В нашей стране, – по словам Владимира Никонова, – названия с суффиксом -ец тем гуще, чем древней славянское заселение. Так, в западных областях Украины Ивано-Франковской, Тернопольской и Черновицкой – названия с этим суффиксом составляют более 3 %. В Винницкой и Хмельницкой – 1,5%, тогда как в южных областях – Днепропетровской, Кировоградской, Одесской, Николаевской – лишь какие-то доли процента. В Херсонской подобных названий совсем нет. Та же закономерность наблюдается и среди гидронимов. В верховьях Прута и Серета насчитывается 12% названий рек с суффиксом -ец, в бассейне верхнего Днестра уже только 5%, в бассейне Северного Донца – 2,5%, в Приазовье – меньше 1 %. Ту же картину дает распространение форманта -ица. В Словении этим суффиксом образована почти четверть всех гидронимов, на Украине в бассейнах Прута, Серета и в верховьях Донца – меньше 2%. Южнее острова Хортицы по Днепру они отсутствуют совершенно".
– Получается, что и Западная Украина, и Припять, и берега Днепра – это лишь восточная оконечность славянского мира, глубокая его периферия, с точки зрения лингвистов?
– Именно на это обстоятельство и пытаются обратить внимание археологов языковеды. Как пишет всё тот же Кобычев: "Топонимия западной части славянских земель, включая сюда также и район Карпатских гор в пределах нынешней Румынии, дышит глубокой архаичностью, на что указывают такие древние ее формы, как Брда, Вда, Геда, Вкра, Скрва, Бльг, Попрад, Гор, со специфическим для славянских языков сочетанием нескольких согласных. Здесь мы встречаем также и подавляющую часть гидронимов и топонимов с уже известным нам формантом -ава, который в славянских языках некогда был достаточно продуктивным, на что указывают такие названия, как Шумава, Одрава, Острава, Дубрава, Планява (планина – по-болгарски "гора"), Житава, Плугава, Влодава, Сучава, Свежава, Морава. В восточнославянских землях подобных названий мы почти не находим... Особый интерес представляет наличие большого числа славянских географических названий архаического облика в Карпато-Дунайском бассейне на территории современных Венгрии и Румынии, и прежде всего в Трансильвании".
– Ну и дела! Эти учёные как будто специально сговорились нас мучить. Одни пытаются нас убедить, что славяне могли возникнуть только на Востоке Европы, в лесах Поднепровья. Другие не менее убедительно доказывают, что зону древнейших славянских названий надо искать на берегах Дуная, да ещё там, где проживали прославленные германцы: лангобарды и гепиды. Кто же из спорщиков прав?
– А вам не кажется, коллега, что правы и те и другие? Просто каждый из исследователей видит лишь свой фрагмент общей картины, не будучи в состоянии охватить взглядом всю её целиком. Впрочем, давайте пока примем к сведению мнение лингвистов и вернёмся к нашим венедам. Я имею ввиду, конечно же, племена киевской культуры.