Игорь Коломийцев.   Народ-невидимка

Глава тридцать шестая. В тени крепостей (продолжение)

– Да, они всё время пытались развернуть её, что называется, на 180 градусов. Дескать, не самоназвание славян произошло от греческого слова "раб", а, напротив, ввиду того, что славяне, якобы, часто оказывались на невольничьих рынках, их этноним и породил новый социальный термин. Как будто, до появления в Европе славян у греков и римлян не было рабов! Впрочем, я не очень понимаю, как эта версия может утешить ущемлённое национальное самолюбие? У русских есть очень странная поговорка: "что в лоб, что по лбу", означает: "первый вариант ничуть не лучше второго". Думаю, здесь она будет уместна. Вернёмся, однако, к конструкции "σκλαβηνός" - "склавинос". По сравнению с корнем "склавос" тут появляется весьма уместный суффикс "ин". Именно с последним в среднегреческом языке образовывалось большинство этнонимов. Поэтому термин "σκλαβηνός" - "склавинос" для византийцев и понятен, и логичен, и вполне естественен. Это как конструкция, к примеру, "полоняне" в русском языке. Сразу понятно, что речь идёт не о собственно рабах, а о потомках людей, побывавших в рабстве. Хотя, должен признаться, что Агафий и Малала употребляли в своих сочинениях усечённый вариант этнонима - "склавы", что, конечно, несло оскорбительный подтекст. Тем более, что применялась такая форма уже, несомненно, к славянским народам. В то время как изначально придуман был этот термин византийцами вовсе не для славян, которых по большей части называли антами.

– Как! Холмс, кажется вам нравиться меня шокировать. Подозреваю, что вы получаете почти садистское наслаждение, когда раз за разом переворачиваете все мои устоявшиеся взгляды и представления. Предупреждаю: мой мозг может не выдержать ещё один подобный удар! Все историки, почти наперебой, твердили, что анты – это некий "симбиоз", то есть смешанный, нечистокровный народ. А вот "склавины" – рафинированные, стопроцентные славяне, пробу негде ставить. Вы же тщитесь доказать мне, что всё обстоит с точностью до наоборот! Я знаю, что вы атеист, но побойтесь Бога – так нельзя издеваться над людьми!

– И всё же я положусь на крепость вашей психики, друг мой. В конце концов, мы с вами изначально договаривались, что не приемлем стереотипов и будем разбираться со всеми вопросами вполне самостоятельно. История знает всего двух авторов, которые примерно в одно и тоже время (условно в 550 году) написали два произведения, со страниц которых и шагнули в бессмертие склавины. У Прокопия это "Война с готами", у Иордана – знаменитая "Гетика". Вернёмся ещё раз, но уже с высоты имеющихся знаний к локализации этого загадочного племени. Итак, слово Прокопию. Вначале он сообщает в целом о своей трёхчастной конструкции следующее: "Большинство из них было гунны, склавины и анты, которые имеют жилища по ту сторону реки Дуная, недалеко от его берега". Затем уточняет относительно склавинов и антов: "Именно поэтому они и занимают неимоверно обширную землю: ведь они обретаются на большей части другого берега Истра". Конечно, локализация не слишком точная, но нас выручает то, что антов мы уже надёжно связали с пеньковской археологической культурой, не правда ли? О ней мы знаем, что начинаясь на Востоке, возможно, даже в верховьях Дона, это сообщество простиралось до Днестра и далее, следы антов присутствуют в Днестро-Прутском междуречье. Мы не знаем, где именно лежал город Туррис, подаренный этому племени Юстинианом, но несомненно, он не был далеко удалён от горла Дуная. Таким образом, мы получаем признанный почти всеми историками факт - анты к Дунаю вышли, но на его берегах им принадлежало не так уж много земли, максимальное распространение здесь - до устья реки Прут. Впрочем, ни один учёный далее на Запад границы их владений и не двигает. Простая логика подсказывает нам, что остальная доля "большей части другого берега Истра" должна принадлежать в таком случае именно склавинам. И эту картинку византийский летописец увидел ровно в середине VI столетия.

– Я пока не понимаю, куда вы клоните, Шерлок, но хочу заметить, что оценочная категория "большая часть" весьма расплывчата.

– Полностью с вами согласен, Уотсон. Поэтому попробуем уточнить её при помощи слов Иордана. Вот что он пишет об интересующем нас предмете: "Склавины живут от города Новиедуна и озера, которое называется Мурсианским вплоть до Данастра и на севере до Висклы; болота и леса заменяют им города". Итак, где же живут наши склавины? Иордан, как и любой другой его культурный современник смотрит на карту Европы снизу вверх. При этом Дунай для него не просто граница Империи – это рубеж двух миров, стык Варварства с Цивилизацией. И если в гуннское время данный водораздел стал, образно говоря, размываться – германцы, аланы и прочие захватывали балканские провинции по эту сторону реки, то при Юстиниане привычный порядок возвращается "на круги своя". К Югу от Истра – благоустроенная Византия, к Северу – дикари и Хаос. Василевс Юстиниан Великий в первый же год после вступления на престол (527) начал лихорадочно восстанавливать систему крепостей по южному берегу Дуная. Это был грандиозный проект императора, по масштабам сравнимый разве что с Великой китайской стеной. Этот гигантский защитный вал – Лимес – должен был, по замыслу его автора, навеки избавить Империю ромеев от набегов навязчивых северных варваров, вернуть покой в византийские пределы, уберечь греко-римлян от повторения гуннского цунами. Ради этого без счёта тратилась средства казны, регулярно повышались налоги, изнурялось сверхурочными работами население. Могли ли в этом случае Прокопий и Иордан быть равнодушными к тому, что происходит по ту сторону границы, в непосредственной близости к спасительному Лимесу? И вот один из них говорит о том, что на большей части противоположного берега живут склавины, а другой пытается назвать нам конкретные пределы их распространения по ту сторону Истра. Логично?


– Не вижу, с чем бы мог поспорить.

– Тогда вы наверняка согласитесь со мной, что Иордан, желая быть точным (чему свидетельством его ссылки на конкретные города и озёра) должен был для начала указать, как минимум, две точки на противоположном дунайском берегу, в створе которых и проживают, с его точки зрения эти, а равно любые варвары . Типа живут от сих до сих, а далее на Север, то уже не так важно. Не правда ли?

– Согласен, что положение относительно Лимеса для любого византийского, да и христианского автора VI века важнее конкретных границ на Севере. Но что это понимание даёт нам в разрезе локализации склавинов?

– Именно к этому вопросу я сейчас и перехожу. Начнём с первой опорной точки – города Новиедуна. Практически все исследователи согласны с тем, что это кельтское название и речь идёт об одной из тех крепостей, что была построена галльскими племенами, которые, как известно, в своё время проникли как на Средний Дунай, так и в его низовья. Подавляющее большинство западных исследователей (Момзен, Хауптман, Графенауэр, Курнач, Паули, Кролл) полагают, что данный город располагался рядом с озером Исакча, неподалёку от устья реки Прут, напротив нынешнего Измаила. Это такой знаковый поворот Дуная. До того он нёс свои воды почти строго на Север, а здесь разворачивается к Востоку и бежит, разделяясь многими рукавами в объятья Чёрного моря. Только российский историк Елена Скрижинская по неведомым мне причинам упорно путает всем карты, утверждая, что Новиедун был построен на реке Саве вблизи нынешней Любляны, столицы Словении.

– Этого никак не может быть! Иначе нам придётся поселить склавинов середины VI века так глубоко внутри византийской территории, как им ещё и не снилось – в сердце провинции Иллирия.

– Согласен с вами. Обратите внимание ещё на одно обстоятельство, коллега. Новиедун у устья Сирета очень подходит для обозначения условной границы между антами и склавинами. Где-то в тех местах её и надлежит искать. Ведь Сирет смешивает свои воды с дунайскими близ устья Прута. А за этой рекой, как свидетельствуют археологи, лежат уже пеньковские поселения, то есть, там уже достоверно обитали анты. Переходим теперь к второй опорной точке – Мурсианскому озеру. Древний город Мурса (ныне Осиек) лежал недалеко от впадения Дравы в Дунай. Крепость Мурса историкам хорошо знакома, руины этой цитадели сохранились и по сегодняшний день. В её окрестностях происходило немало известных историкам событий, например битва императора Констанция II с узурпатором Магненцием в 350 году нашей эры. Все исследователи сходятся в том, что эта кровавая бойня, существенно подорвавшая силы римлян накануне гуннского вторжения, имела место именно там, в Нижней Паннонии. Логично искать озеро рядом с одноимённым городом, не правда ли? Тем более, что место это тоже знаковое – ещё один резкий поворот Истра. До того великая река бежала строго с Севера на Юг, после разворачивается к Востоку и по гигантской дуге неспешно несёт свои воды по Среднедунайской равнине в сторону моря. С подобным местоположением загадочного Мурсианского озера были согласны такие мировые авторитеты исторической науки, как Карамзин, Реслер, Момзен, Нидерле и Третьяков. Остальные точки зрения на проблему выглядят куда более экзотически (вроде озера Балатон) и скорее объясняются стремлением их авторов к оригинальности. Взгляните на карту дунайских провинций Римской империи, Уотсон. Там обозначены обе наши опорные точки. И если мы правильно определились с ними определились, то склавины Иордана живут по северной стороне Дуная от впадения Дравы до, как минимум, устья Прута, и это пространство действительно можно назвать "большей частью другого берега Истра", что как нельзя лучше соответствует словам Прокопия.


– Я только не понимаю, зачем мы потратили такую бездну времени, чтобы согласиться с тем, что известно было ещё в начале позапрошлого века Теодору Момзену или Любору Нидерле, не говоря уж о Николае Карамзине. К чему весь этот длинный разговор, если и город Новиедум и крепость Мурса без труда находятся на любых подробных картах Римской империи?

– Видите ли, Уотсон, исследователи XIX века легко и свободно находили Новиедун и Мурсианское озеро. И соглашались с тем, что склавины обитали в пространстве между ними. Их современные российские коллеги начинают откровенно юлить или, как говорят русские, "наводят тень на плетень, причём в ясный день". Хотя о том, где именно располагались указанные Иорданом объекты им тоже прекрасно известно. А причина такого странного поведения историков наших дней предельно проста. Два века назад учёные не располагали археологическими материалами, имеющимся ныне. Меж тем, последние однозначно свидетельствуют: в середине VI века на Дунае, в пространстве от Дравы до Сирета никаких славян ещё не было и быть не могло. Они пришли сюда много позже.

– А кто же там тогда жил?

– Весьма разношёрстное сообщество: остатки фракийских и кельтских аборигенов, рабы гуннов, некогда пригнанные в здешние места, а затем, по известным обстоятельствам, брошенные кочевниками, осколки восточногерманских и сарматских племён, потомки угнанных за Истр жителей Империи и так далее. Византийцы срочно пытались подобрать этому сброду какое-нибудь общее название. В самом начале VI века аббат Евгиппий в своём сочинении поименовал их "скамарами" ("skamarae"). Современники видели в них скопище разбойничьих банд, днём прячущихся по лесам, ночами выбирающих подходящий момент, чтобы напасть на мирные селения и даже целые города, которые они пытались штурмовать, угоняющих скот, грабящих путников и всё такое в том же духе. Скамары всерьёз беспокоят правителей Константинополя, против них выдвигают порой целые армейские подразделения. Но термин, предложенный Евгиппием, показался византийцам не очень подходящим к тем процессам, что протекали по другую сторону Лимеса. Было очевидно, что там, на северном берегу, в слиянии осколков разных племён рождается нечто большее, чем обычная банда разбойников. Но как назвать этих людей? Гунны? Не очень они походили на свирепых кентавров с уродливыми лицами. Скифы? Слишком общё. Массагеты? Но ведь они даже не кочевники, хотя и "сохраняют во всей чистоте гуннские нравы". Тогда, в муках творческого поиска, и родился новый термин – "склавины". И он как нельзя лучше, с точки зрения ромеев, характеризовал тех, кто жил по соседству с ними – бывших гуннских рабов и потомков угнанных в плен византийцев.


– То есть, вы полагаете, что поначалу "склавинами" называли совсем не славян?

– Не совсем славян. Так будет, наверное, точнее. Посмотрите на карту археологических культур, Уотсон, составленную академиком Седовым. Несложно убедиться, что северное побережье Дуная, заселённое по мнению Иордана и Прокопия "склавинами" не попадает в зону ни пеньковской, ни пражской культур. Этот берег Истра, об обитателях которого мы сейчас говорим, делится отрогами Южных Карпат на две части: среднедунайскую и нижнедунайскую низменности. В Паннонии и во Внутренней Дакии, то есть, на Среднем Дунае, за стеной карпатских гор, выходцев из венедского региона в тот период или не было вообще, или было ничтожно мало. Здесь они могли появиться только вместе с гуннами в эпоху Аттилы в качестве домашних рабов, захваченных с собой господами с территории Готского царства. Их никак не могло быть более 10 процентов от всего местного населения. Несколько иначе обстоят дела с жителями нижнедунайской низменности. Тут в середине VI века, а значит в то самое время, когда творили Прокопий с Иорданом, начинает складываться культура, названная археологами ипотешти-кындештской. Вот что пишет об этих людях Валентин Седов: "Население здесь было неоднородным в этническом отношении. Основу его, по всей вероятности, составляли романизированные потомки гето-дакийских племен. Проживали здесь и славяне, расселение которых в этом регионе в III–IV веках документировано Певтингеровой картой, и германцы, в частности готы. К сожалению, выявляемая археологически материальная культура V века земель, расположенных к северу от нижнего течения Дуная, не дает каких-либо маркеров для выяснения этнической структуры населения. На поселениях была распространена керамика, вырабатываемая на гончарном круге и явно продолжавшая местные провинциальноримские традиции. Немногочисленные бронзовые украшения являются византийско-дунайскими изделиями".

– Если я правильно понял мнение академика, то основную массу населения и здесь составляли потомки фракийцев, дунайских кельтов и ромейских военнопленных, разбавленных готами. А выходцы из венедского ареала, в основном, представители культуры Этулия, являли собой лишь жалкие вкрапления, тонущие в море аборигенов?

– Не совсем так, Уотсон. Картина была ещё сложнее. Кроме этулийцев, археологи обнаруживают здесь присутствие выходцев из района зубрицкой культуры, а также следы венедов из ремесленного центра Рахны, что располагался в своё время на Южном Буге. Очевидно, что гунны пригнали сюда немало невольников с территории Готской державы. По мере ослабления власти кутригуров над бывшими гуннскими рабами, сюда же хлынули и другие их сородичи: пражане и пеньковцы. Как пишет всё тот же Валентин Седов: "Около рубежа V и VI столетий в левобережные области Нижнего Подунавья устремились славяне-анты. Об этом говорят находки лепных сосудов, сопоставимых с керамикой пеньковской культуры. Некоторое пополнение славянского этнического компонента этого региона шло и из пражского ареала". Смешанный характер местного населения подтверждает и украинский археолог Олег Приходнюк, ссылаясь на работы болгарских коллег: "Проанализировав керамику культуры Ипотешть-Кындешть-Чурел, Стефка Ангелова выделила в ней лепные неорнаментированные горшки пражского и пеньковского типов, грубой работы гончарную посуду с волнистым и линейным орнаментом на туловище, славянского облика, гончарные изделия дако-римских традиций культуры Сынтана-де-Муреш и византийскую импортную посуду, сформованную на быстром круге". А посему нельзя сказать, что венедов здесь не было к середине VI столетия. Вопрос лишь в том, составляли ли они здесь тогда большинство населения или нет. Кроме того, вполне очевидно, что те выходцы из киевского ареала, что проникли в Нижнее Подунавье представляли собой настоящий этнический "винегрет": пеньковцы и пражане соседствовали тут с этулийцами, рахновцами и зубричанами. И вот на это "вавилонское столпотворение", обосновавшееся на северных берегах Истра, византийцы впервые и примерили название "склавины".

– И оно, вероятно, приклеилось к этим людям. Но почему имя, данное греками весьма разношёрстному сообществу, через краткий промежуток времени было принято в качестве самоназвания не только придунайскими венедами, но и их сородичами в глубине материка, в первую очередь, представителями пражской культуры?

– Понимаете, Уотсон, у этих людей не было своего общего названия. Но они в нём отчаянно нуждались. Поскольку чувствовали свою общность, ощущали глубинное родство. А, значит, потребность в этнониме была у них как никогда высока. Так и родилось слово славяне. Сначала его приняли на себя дунайские венеды (ипотешти-кындешцы), затем оно распространилось и у представителей пражской культуры. Пеньковцы некоторое время ещё пользовались прозвищем "анты", что и смутило многих историков, посчитавших "настоящими славянами" лишь тех, кто жил к Северу от Карпатских гор. Хотя на самом деле, пражская культура – скромная провинция огромного и мощного киевского сообщества. Делать из неё "мать всех славян", как тщатся порой некоторые исследователи, просто несерьёзно. Анты куда многочисленней и более развиты. Впрочем, все равны в деле сложения славян: пеньковцы, пражане, колочинцы, тушемлинцы, жители Центральной Польши и Псковщины. Всё это – части единого целого, которые тянулись друг к другу и в эту эпоху стали себя находить. К тому же они обрели имя. А этноним – флаг, под который могут собираться боевые полки.

– Смотрите, Холмс, мне кажется, я понял, как на самом деле звали себя пражане! Они как раз и были "окающей" зоной. Они – "словене"! Ведь именно из недр данного сообщества вышли словаки и словенцы, да и новгородские словене, если верить древнерусским летописям, пришли с Запада. А более южные пеньковцы стали "славянами".

– Возможно, Уотсон. Но сейчас я хочу сказать о другом. Неважно, откуда пришло имя, важно, как люди несут его по жизни. Значимо, что они помнят о своей общности и дорожат своим единством. Тем более, что в последнее время само существование славянского сообщества народов порой ставится под сомнение. Американский славист Флорин Курта в своей наделавшей много шума книге "Создание славян" поставил вопрос ребром: "Имя склавины было просто византийским изобретением, призванным придать смысл сложной конфигурации этносов на другой стороне северной границы Империи". Из данного, вполне справедливого, посыла американский исследователь делает далеко идущие выводы. Он считает, что никакой славянской миграции с берегов Припяти или откуда-то ещё не было. Что славян "придумали" сами византийцы, окрестив так вчерашних кельтов, фракийцев, готов и прочих традиционных обитателей нашего континента. По мнению Флорина Курты, славянская общность родилась в бесконечных попытках северян сокрушить византийские бастионы, "в тени крепостей Юстиниана". Он полагает, что не было истребления жителей Балканского полуострова и замены их мигрантами издалека. Что и поныне на Востоке и Юге Европы, приняв на себя новое сконструированное византийцами имя и усвоив общий язык, родившийся в военных походах, живут всё те же древние иллирийцы, фракийцы, греки, восточные германцы и прочие хорошо знакомые ещё античным писателям этносы. Иначе говоря, славяне – искусственно созданная греками фикция.


– Надеюсь, Шерлок, вы не станете уверять меня, что американский археолог прав?! Иначе я точно сойду с ума.

– Держитесь, дружище, ваш мозг нам ещё пригодится. Тем более, что наше с вами расследование полностью опровергает концепцию американского учёного. Мы нашли славян. И они – другие. Совсем не похожи на остальных обитателей нашего континента. Даже когда славяне попадали в глубину византийской территории, например, проникали на земли Древней Эллады, жили в окружении вполне культурных народов, рядом с центрами зарождения мировой цивилизации, такими как Афины, Коринф, Спарта, пришельцы вели себя так, что константинопольские монархи не знали, что с ними делать. Северяне чурались городов, замыкались в своих общинах, подозрительно относились к соседям-грекам, не хотели сотрудничать с властями. Российский историк Ирина Денисова замечает по этому поводу: "У славян в Греции отсутствовало стремление состоять на службе Империи. Если их и включали в войско, то они нередко, особенно в Малой Азии, дезертировали. По отношению к ним Империи приходилось применять даже весьма редкую политику принудительного переселения по этническому принципу. Славяне никак не вписались в имперскую знать - ни столичную, ни провинциальную, ни фемную, и тем более не включились в государственный аппарат". Несложно доказать и тот печальный факт, что население на Балканах в действительности сменилось. Ещё Прокопий в "Тайной истории" горюет о несчастной судьбе своих соотечественников: "На Иллирию же и всю Фракию, если брать от Ионийского залива до пригородов Визaнтия, включая Элладу и область Херсонеса, почти каждый год с тех пор, как Юстиниан стал владеть Римской державой, совершали набеги и творили ужаснейшие дела по отношению к тамошнему населению гунны, склавины и анты. При каждом набеге, я думаю, здесь было умерщвлено и порабощено более двадцати мириад римлян, отчего вся эта земля стала подлинно Скифской пустыней". А ведь это было только самое начало славянского натиска! К тому же население империи страдало не только от высоких налогов, идущих на возведение крепостей, и варваров, эти бастионы разрушающих. Его проредила также страшная болезнь, известная средневековым летописцам как "чума Юстиниана". Она почти вдвое сократила число жителей Империи. А о книге Флорина Курты "Создание славян" я рассказал вам, Уотсон, прежде всего, чтобы показать - до какого отчаяния порой доходили учёные, сталкиваясь с невозможностью отыскать корни славян и объяснить феномен их внезапного появления у границ Византии. Многое мы уже с вами поняли. На многие вопросы получили ответы. Но есть ещё загадки, которые требуют того, чтобы над их разрешением мы поломали свои светлые головы. Например, как родился единый славянский язык. Или как смогли сложиться в один народ выходцы из днепровского вольного братства, вечно не признающие над собой ничьей верховной власти. Поэтому нам рано с вами, Уотсон, складывать оружие. Расследование продолжается!


<<Назад