Именно в этот момент вождь кутригуров Заберган решил сполна отомстить Юстиниану за то унижение, что эти кочевники с подачи василевса пережили в 551 году, когда их становища разорили собратья-утигуры. Поскольку морозы сковали прочным ледяным панцирем низовья Дуная, данный степной царь со своими всадниками без труда форсировал великую реку. Характерно, что два летописца – Иоанн Малала и Феофан Исповедник – полагают, что это был совместный поход "гуннов" и "склавинов". Зато епископ из Африки Виктор Тунненский пишет только о вторжении "булгар", более никого не упоминая. И, наконец, самый информированный из всех византийских историков, оставивший детальное описание похода – Агафий Миринейский – о склавинах не проронил ни слова, он называет вторгнувшихся злодеев "гуннами" и "котригурами" (кутригурами). Впрочем, учитывая как часто предки славян прятались под чужими именами, мы имеем полное право предположить, что они тоже участвовали во вторжении Забергана, хоть и обретались тут явно на вторых ролях.

Беда, по словам Агафия, пришла из Северного Причерноморья: "Народ гуннов некогда обитал вокруг той части Меотидского озера, которая обращена к востоку, и жил севернее реки Танаиса. Все они назывались гуннами, или скифами. По племенам же в отдельности одни из них назывались котригурами, другие утигурами, некоторые – ультизурами, прочие вуругундами... Мы же, живущие ныне, их (имеется ввиду – ультизуров и вуругундов) не знаем и, думаю, никогда не узнаем или потому, что они, может быть, погибли, или же переселились в отдаленнейшие местности. Однако в тот год, когда моровая язва напала на город (Константинополь), некоторые племена гуннов оказались существующими и к тому же весьма страшными. Гунны все-таки спустились на юг и обитали недалеко от берегов Дуная, там, где им было это желательно. Когда наступила зима, река, как обычно, покрылась льдом и замерзла на такую глубину, что могла быть перейдена и пешими и конными войсками, Заберган, вождь гуннов, называемых котригурами, переведя значительное конное войско (по реке), как по суше, очень легко вступил на территорию Римской империи. Найдя тамошние местности лишенными обитателей, он без всяких препятствий проник внутрь (страны) и, быстро пройдя Мезию и Скифию, вторгся во Фракию. Там он разделил войско и одну часть его направил в Грецию, чтобы она произвела нападение на все незащищенные гарнизонами места и их опустошила. Другую же часть войска послал во Фракийский Херсонес".

Итак, едва вторгнувшись в византийские пределы армия северян вынуждена была раздробиться на три части. Это однозначно указывает на то, что экспедиция возникла спонтанно, её заранее не готовили. Дело было зимой и прокормить себя и своих лошадей на ограниченном пространстве захватчики, не прихватившие с собой припасы, явно не рассчитывали. Поэтому и разделились на отдельные отряды. Один из которых двинулся на Юг, мечтая ограбить богатую Элладу. Второй просочился на Галлипольский полуостров (Херсонес Фракийский), где лежал, запирая вход в пролив Дарданеллы, одноименный город – важнейшая таможенная и перевалочная база, купцы хранили там свои товары. Впрочем, самую узкую часть этого полуострова византийцы предусмотрительно перегородили стеной, в которую пришельцы и уткнулись. Наконец, сам Заберган с головными силами через провалы в Длинных стенах проник в окрестности византийской столицы: "Охваченный такими безрассудными помыслами, он послал в Херсонес войско, достаточное для этого предприятия. Сам же с семью тысячами устремился прямо на Константинополь, опустошая поля и покушаясь на города, везде внося хаос и замешательство. Настоящая причина похода была варварская несправедливость и страсть к обогащению. Предлогом же и прикрытием он выставил вражду против утигуров. Ибо некто по имени Сандилх, гунн, вождь этого племени, был другом римлян и их союзником. Поэтому император относился к нему с благосклонностью, почитал его и часто посылал ему подарки. Котригуры же, как обойденные и оскорбленные явным пренебрежением и очевидным презрением, решили предпринять этот поход, чтобы показать, что и они умеют внушать страх и достойны внимания, показать, что и они не спустят обидчику".

Византийцы были захвачены этим вторжением врасплох. Их войска, сосредоточенные в Ливии, Италии, Испании или на персидском фронте, находились слишком далеко от столицы, чтобы прийти к ней на помощь. Судя по всему, агрессоры это отлично сознавали. Варвары буквально упивались своей властью над могучей Империей: "Так как никто им не выступил навстречу и не оказал сопротивления, то они опустошили страну, подвергнув ее жестокому разграблению, награбили большую добычу и захватили множество пленных". Агафий не жалеет желчи в адрес императора Юстиниана, считая его главным виновником того плачевного положения, в котором в тот момент оказалась держава ромеев: "К такому жалкому состоянию были приведены дела римлян, что даже в окрестностях столицы они терпели столь жестокие бедствия от варваров, к тому же весьма немногочисленных, но их дерзость не ограничилась даже этим. Пройдя дальше, они легко преодолели Длинные стены и подошли к укреплениям, расположенным внутри. Вследствие старости и заброшенности великое укрепление во многих местах рухнуло и распалось. Некоторые же части они сами разрушили, притом так легко и беззаботно, как будто разрушали жилые дома, так как не было никого, кто бы сопротивлялся им. Не было там никакого военного гарнизона, никаких орудий для отражения врагов".

Именно в тот отчаянный миг, когда враги, преодолев городские стены, проникли на территорию столицы, василевс вспомнил про своего прославленного полководца Велизария, который вот уже много лет безвылазно пребывал в собственном имении, фактически под домашним арестом. Стратег был стар и дряхл, ему шёл семидесятый год, но воинский талант не подвластен возрасту, да и некому более было спасать беззащитный Константинополь: "Уже много дней столица пребывала в таком смятении, и варвары не переставали опустошать все им попадавшееся. Тогда только полководец Велизарий, уже одряхлевший от старости, по приказанию императора посылается против них. Итак, он снова надевает уже давно снятый панцирь, а на голову шлем, и возвращается к привычкам, усвоенным им с детства, припоминает прошлое и призывает прежнюю бодрость духа и доблесть".

Словом, полководец есть, но нет армии. Как можно обороняться, если под рукой у тебя отсутствуют регулярные войска? Оказывается, вполне даже можно – стоит лишь проявить твёрдость, смелость, ум, смекалку, ну, и стратегический гений, разумеется, тоже. В распоряжении Велизария было всего лишь три сотни ветеранов, лихих рубак, прошедших вместе с ним и ливийские пустыни, и тяготы италийской кампании. Кроме того, имелась огромная толпа добровольцев: горожан и крестьян, рвущихся в бой с недругом. Но эти люди были вооружены лишь дубинами и кольями, они никогда не держали в руках настоящего оружия. Впрочем, как говорится, армия баранов, предводительствуемая львом – это лучше, чем армия львов, во главе которой находится баран. И Велизарий сполна подтвердил эту древнюю истину. "Выйдя на небольшое расстояние из города и разбив лагерь в местности деревни Хетта, он показал величайшую опытность и храбрость, значительно превышавшую его возраст. Он был уже стар и, естественно, весьма слаб, но отнюдь не казался подавленным трудами и не жалел нисколько своей жизни. За ним следовало не более 300 оплитов – сильных людей, потрудившихся с ним в боях, какие он вел на Западе. Прочая толпа была почти безоружна и необучена и по неопытности считала войну приятным занятием. Она собиралась скорее ради зрелища, чем ради сражения. Сбежалась к нему из окрестностей и толпа сельских жителей. Так как поля у них были опустошены врагами, то, не имея пристанища, они быстро собрались вокруг Велизария. Присоединив к своим силам толпы крестьян, он воспользовался ими умело, обнес лагерь широким рвом и часто посылал разведчиков, поручив им, насколько это было возможно, наблюдение за неприятельскими силами, определение их численности и собирание других сведений, которые удастся получить".

Получив информацию о всех передвижениях армии Забергана опытный византийский полководец стал готовить ловушку для вторгнувшихся варваров: "Отобрав двести всадников, щитоносцев и копьеметателей, он поместил их в засаде с обеих сторон дороги там, где ожидал нападения врагов, приказав им немедленно броситься на врагов, метая копья, как только услышат сигнал, чтобы силой натиска те были сбиты в кучу и их многочисленность оказалась бы бесплодной, так чтобы они не могли расширить и раздвинуть свой строй, но были все опрокинуты друг на друга. Крестьянам же и лицам из гражданского сословия, пригодным к бою, которые следовали за ним, он приказал выступить с сильным криком и стуком оружия. С остальными же стал в центре, чтобы принять грудью натиск врага".

Когда на дороге появились кутригурские всадники, из засады на них бросились конные византийские метатели дротиков, за ними бежала толпа крестьян, размахивая кольями и производя неимоверный шум. Сзади пастухи гнали стада животных, к хвостам которых были привязаны свежесрубленные ветви деревьев, поднимавшие тучи пыли. У захватчиков возникло полное впечатление того, что их окружает многочисленное регулярное войско, и они по осознанно оставленному им коридору сами рванули туда, где их уже ждал престарелый полководец со своими ветеранами: "Тогда враги, поражаемые со всех сторон дротиками, опрокинутые друг на друга, сдавленные теснотой, как это предусмотрел Велизарий, не могли сражаться и обороняться. Они не могли ни удобно стрелять из лука, ни метать копья. Всадники не могли ни руководить вылазкой, ни окружать неприятельские фаланги. Казалось, что они окружены и замкнуты в круг многочисленным войском. Ибо и находящиеся сзади с большим шумом и криком теснили их, возбуждая страх, а поднимающаяся вверх пыль мешала установить численность нападающих. Велизарий первым перебил и обратил в бегство многих противников, а затем, когда и остальные напали со всех сторон, варвары, повернув назад, обратились в беспорядочное бегство, не оставив позади себя никакого арьергарда, а быстро убегали, куда кому заблагорассудится. Римляне же преследовали их, оставаясь в строю, и весьма легко истребляли отставших. Произошло большое избиение убегающих в беспорядке варваров. Они и поводья лошадей бросили, и частыми ударами бичей ускоряли их бег. От страха их покинуло даже то искусство, которым они привыкли гордиться. Обычно эти варвары, быстро убегая, поражают преследующих, поворачиваясь назад и стреляя в них. Тогда стрелы сильно поражают намеченную цель, так как с большой силой посылаются в преследующих, а те, устремляясь с противоположной стороны, натыкаются на стрелы, причиняя себе большие ранения своим разбегом и ударом стрелы с самого близкого расстояния. Но в то время все казалось гуннам безнадежным и им не приходил в голову какой-нибудь способ отражения врага. Из них было убито около 400 (человек); из римлян никого, немногие были только ранены. С трудом и царь гуннов Заберган, и бывшие с ним добрались, к своей радости, до стоянки. Римские лошади, утомленные преследованием, явились главной причиной спасения гуннов. Иначе они были бы перебиты в тот день поголовно".

Испуганный Заберган, всё ещё полагая, что за ним по пятам гонится регулярная византийская армия, удалился за пределы Длинных стен, и византийцы во главе с Юстинианом вышли к ним, дабы восстановить участки, повреждённые землетрясением. Обескураженные варвары опасались подойти поближе и не помешали этим работам. Когда восстановление укреплений завершилось, василевс почувствовал себя в полной безопасности и, даже не подумав отблагодарить своего полководца, отправил Велизария назад в его имение. Народ, впрочем, от всей души благословлял своего спасителя: "Закончив эту последнюю в своей жизни войну, он приобрел не меньшую славу, чем тогда, когда одержал победы над вандалами и готами".

Отпор получило не только войско Забергана, но и тот отряд, что направился к Фракийскому Херсонесу и упёрся в тамошние укрепления. Здесь оборону византийцев держал иной герой: "Между тем, другая часть варварского войска, направленная к Херсонесу, часто нападала на стены, придвигая лестницы и другие осадные орудия, но постоянно была отбиваема находящимися внутри римлянами, оказывающими ожесточенное сопротивление. Возглавлял их Герман, сын Дорофея, еще совсем юноша, едва достигший возмужалости, но отличающийся полководческим духом, и приобретший опыт, далеко превышающий его возраст". Поскольку все попытки варваров прорваться к богатствам купцов, штурмуя крепостные стены, оказывались тщетны, они решили атаковать защитников полуострова с моря. Для своей рискованной вылазки захватчики использовали вязанки тростника, наскоро соорудив из них нечто отдалённо похожее на большие лодки. Вовремя обнаружив противника, Герман ввёл в пролив Дарданеллы лёгкие византийские корабли, экипажи которых шутя принялись истреблять неопытных в морском деле агрессоров. Византийцы не только уничтожали самих врагов, беспорядочно гребущих к берегу в поисках спасения, но и без особого труда разрушали их импровизированную камышовую флотилию, разрезая верёвки, скреплявшие необычные плавательные средства: "Когда варвары находились в таком критическом положении, римляне использовали это благоприятное обстоятельство, нападая и наскакивая на неприятелей как в морском сражении. Таким образом они сбросили многих врагов в море, сами прочно удерживаясь в своих судах, многих избили, поражая врукопашную мечами. Как только связи тростника рассекались, он беспорядочно разбрасывался морем, плавая по разным направлениям. Гунны же, лишаясь дна в своих суденышках, во множестве погружались в бездну и погибали от непривычной стихии. Так они погибли все. Никто из них не возвратился на землю".

В довершение всех бед агрессоров защитники Херсонеса во главе с Германом, сыном Дорофея, предприняли дерзкую контратаку, внезапно выйдя за крепостные стены и обрушившись на ошалевшего от подобной прыти врага: "Варвары тем не менее были приведены в такое замешательство – частью видом обломков своих судов, бросаемых волнами, частью неожиданной вылазкой, произведенной римлянами, что в тот же день очистили местность, прилегающую к Херсонесу, и присоединились к Забергану и его войску, побежденные к побежденным. Те же, которые раньше были посланы в Грецию, также не совершили почти ничего достойного упоминания, не только не произведя нападения на Истм, но даже не смогли перейти Фермопилы, так как их занимал римский гарнизон. Поэтому и они отступили и направились во Фракию, чтобы здесь присоединиться к своим соотечественникам и вместе возвратиться домой. Тем не менее Заберган и его войско похвалялись, что они уйдут только тогда, когда получат от римлян такое же количество золота, как и утигуры. Они грозили немедленно перебить пленных, если те в ближайшее время не будут выкуплены родственниками. Император послал им столько золота, сколько считал достаточным для выкупа пленных и для того, чтобы они мирно очистили территорию".

Положение Забергана и его армии осложнялось ещё и тем, что Дунай к тому времени уже вскрылся, лишившись своего ледового покроя, и византийские суда вошли в его устье, отрезая варварам путь к отступлению. Тем не менее, Юстиниан предпочёл откупиться. Многие его в том упрекали – дескать, грабители угодили в ловушку, зачем же их оттуда выпускать, да ещё и с золотом. Но выкуп, выплаченный императором на самом деле оказался "дарами данайцев", это был лишь первый ход в хитроумной комбинации василевса: "Ибо он решил всеми способами добиться того, чтобы поссорить и столкнуть врагов между собою, чтобы они уничтожили друг друга. Чтобы это скорее произошло, пока Заберган совершал медленный путь со своими, он послал письмо к Сандилху, другому гуннскому вождю, своему федерату и наемнику". Содержание его в кратком пересказе таково: ты нас не уберёг от набега кутригуров, поэтому отныне мы будем платить не тебе, а им. Если считаешь себя сильнее – приди и забери у них свои выплаты.

Как пишет далее Агафий: "Прочитав это письмо при помощи переводчика, Сандилх пришел в ярость и не мог сдержать своего гнева, но в тот же день бросился мстить котригурам за причиненное ему оскорбление. Да и каким образом заносчивая душа варвара, всегда стремящегося к наживе, могла равнодушно отнестись к таким словам? Подняв свое войско, он сначала внезапно напал на неприятельскую территорию, поразив неожиданностью нападения ее обитателей, и обратил в рабство большое количество захваченных им женщин и детей. А затем неожиданно встретил возвращающихся из Фракии и только перешедших Дунай и, перебив множество, отобрал все деньги и всю добычу. Те же, которым удалось ускользнуть, когда с трудом добрались до своих и присоединились к ним, вступили в войну с ним. И затем в течение долгого времени были заняты взаимной борьбой, усиливая вражду между собой. То делали набеги и захватывали добычу, то вступали в открытые бои, пока почти совершенно не уничтожили друг друга, подорвав свои силы и разорив себя. Они даже потеряли свое племенное имя. Гуннские племена дошли до такого бедствия, что если и сохранилась их часть, то, будучи рассеянной, она подчинена другим и называется их именами. Такую жестокую кару они понесли за прежнее свое вероломство".

И хотя Агафий скорее критикует Юстиниана на страницах своих сочинений, нежели хвалит, в этом месте он не смог удержаться от комплимента в адрес василевса: "Когда варвары истребляли друг друга, он, сам не прибегнув к оружию, победил их только своей мудростью и при любом исходе внутренней борьбы лишил их всякой надежды на будущее. Когда они ослабили себя, поглощенные внутренними бедствиями, то, естественно, уже и не помышляли о походах против римлян". И действительно, до самой смерти великого императора не случилось более ни одного вторжения северных варваров на византийскую территорию. Более того, и преемник покорителя Италии и Ливии – новый василевс Юстин II (565-578) на всё время своего правления был избавлен от этой напасти. После позорного и почти анекдотического по невезению похода Забергана дунайские соседи Империи ровно двадцать лет не решались тревожить её владения.

<Назад   Вперёд>>