– Всё это, конечно, весьма познавательно, Холмс. Слов нет, бесследно исчезнувшие царские скифы, неожиданно сменившие их в здешних местах сарматы и прочие тайны истории степных народов будоражат воображение, но мы, если не ошибаюсь, взялись разыскивать прародину славян. А вместо этого отчего-то занимаемся родословными различных кочевых разбойников, регулярно являвшихся сюда с Востока Евразии. В конце концов, что такого особого стряслось? Одна орда сменила другую. Подобные миграционные потоки накатывались на данный регион почти беспрестанно, как морские волны. На то они и кочевники – придут, пограбят и уйдут. Зачем нам на них отвлекаться? Не кажется ли вам, Шерлок, что мы, заслушавшись рассказом о пришлых степняках, слишком отклонились в сторону от основной нити нашего расследования?

– Неужели вы до сих пор так и не поняли самого главного, Уотсон? Исторический путь, пройденный Восточной Европой, в корне отличается от того, которым двигался Запад нашего континента. Когда мы изучаем прошлое Англии, Франции или Германии, то сталкиваемся лишь с двумя могущественными силами, чьё противостояние определяет ход здешней истории: Римской империей и миром северных варваров. В борьбе местных полудиких племён с высокой средиземноморской цивилизацией, собственно, и зародилась Западная Европа. Скажите, друг мой, что можно понять в судьбах ранней Британии, если ничего не ведать о периоде римской колонизации нашего Острова? То-то и оно. На Востоке континента к извечному конфликту цивилизованного Юга и отсталого Севера добавляется ещё один очень важный вектор – Степь. Подчас именно степные импульсы определяют развитие данного региона. К примеру, доктор, как вам кажется, среди каких геродотовых племён прятались те, кого мы с вами ищем? Кем были предки славян в эпоху, описанную великим галикарнасцем?

– Лично мне главными претендентами на звание славянских прародителей представляются  два народа из пресловутого списка отца всех историков. Это милоградские "оборотни" и юхновские рыбаки "в чёрном". Будины, к моему удивлению, оказались финноговорящим племенем. Днепровские андрофаги, при всём моём уважении к этим людоедам, слишком углубились в дремучие дебри. А ведь мы с вами, изучая повадки древних славян, пришли к выводу, что это были отнюдь не лесные аборигены, а, скорее, жители речных долин, научившиеся существовать на зыбкой грани Леса и Лесостепи. И под это определение идеально подходят только невры и меланхлены.

– Ваша логика, как всегда, неотразима, Уотсон. Впрочем, согласен, выбор у нас не слишком велик, особенно, с учётом того, что искать "пропажу" пришлось среди так называемых днепровских балтов. По сути, всё сводится к альтернативе: либо людоеды Геродота, они же – дикие фенны Тацита; либо чуть более южные племена – "оборотни" и "черноодежники". Разумеется, последние два народа выглядят намного цивилизованней, чем их северные лесные соседи. Однако, заметили ли вы, коллега, что платой за прогресс для этих этносов стала их свобода. Надеюсь, вы не забыли, что южная часть днепровских балтов попала в прямую зависимость от кочевой Империи? Белорусский историк Сергей Рассадин без обиняков называет население милоградской культуры "данниками данников". Имея ввиду при этом их подчинённость скифам-пахарям, которые, в свою очередь были покорены царскими скифами. Но точно в таком же положении пребывали и деснинские рыбаки. "Черноодежники" жили рядом с городищами земледельцев и тоже, видимо, были им подвластны. Господствующее в Скифии племя считало всех прочих её обитателей, включая днепровских аграриев, своими рабами. Получается, что невры и меланхлены – не просто зависимое население, но, образно говоря, рабы рабов в царстве этих всадников.

– Мне кажется, вы тут слегка сгущаете краски. Да, конечно, и милоградцы, и юхновцы находились в орбите влияния могущественной скифской цивилизации, с этим никто не спорит. Но их нужно рассматривать всего лишь как отдалённую периферию кочевой державы, а не как её подданных. Невры и "черные плащи" скорее походят на соседей степняков, чем на зависимое от них население. Если этим племенам и приходилось платить какие-то дани, то, думаю, речь шла о чисто символических выплатах. Не более того.

– История, между тем, предоставила нам прекрасный случай проверить вашу версию!

– Что вы имеете в виду, Шерлок?

– В чём разница наших точек зрения? Вам "оборотни" и "черноодежники" представляются вполне самостоятельными народами, пусть и временно попавшими под протекторат степного царства. Мне они видятся низовым социальным слоем этой своеобразной кочевой Империи. Как определить: кто из нас в данном вопросе прав, а кто ошибается?

– Что же вы предлагаете? Отправиться на Машине Времени в V век до нашей эры, на встречу с нашим приятелем – Геродотом?

– Когда учёные изобретут подобный аппарат, я с удовольствием пущусь вместе с вами в это рискованное путешествие. А пока предлагаю просто подраскинуть мозгами. Чем отличается часть чего-либо целого от вполне самостоятельного организма? При уничтожении основного субъекта, все его неотъемлимые члены гибнут вместе с ним. Отними голову – и рука или нога самостоятельно выжить не сможет. Отдельная же персона только выиграет от краха прямого конкурента, особенно, если тот был намного могущественнее и занимал центральное положение. Ведь это вполне понятно: освобождается долгожданное жизненное пространство. Нам известно, что на рубеже IV-III столетия до Рождества Христова царские скифы внезапно исчезают из этих мест. Представьте, доктор, единовременно не стало огромной массы людей. Причём не только жителей степей, но и обитателей лесостепной полосы в пространстве от Прикарпатья до Верхнего Дона. Ушли предводители-всадники, вслед за ними ремесленники, купцы, пахари. Между тем, природа, как известно, не терпит пустоты. Если есть поля и сады, они просят ухода и готовы дарить владельцам отменный урожай. Существуют городища – в них вполне могут поселиться иные обитатели. Благоустроенная страна безлюдна и ждёт своих новых хозяев. Обычно образовавшийся вакуум почти мгновенно заполняют самые ближние соседи. Им без всяких усилий с их стороны достаются богатейшие трофеи: возведённые поселения, вымощенные дороги, тучные нивы и прочее.

– Вы хотите сказать, Холмс, что уход царских скифов открывал блестящие перспективы для тех народов, которые прозябали до того на окраинах кочевой державы, в том числе, для невров и меланхленов?

– А разве это не очевидно? Геродот рассказывает нам о том, что "оборотни" за одно поколение до похода Дария покинули, ввиду нашествия "змей", свои земли, и поселились на чужбине. Можно сказать, что это племя остро нуждалось в новых местах обитания, не так ли? Археологи к тому же отмечают приниженное положение милоградцев во владениях скифов-пахарей. Иначе говоря, оставшись без родины невры превратились за её пределами в зависимое население. Схожая картина наблюдается и у "черноодежников". Понятно, что пока за спиной у аграриев Среднего Поднепровья маячили могущественные всадники-стрелки, ни "оборотни", ни меланхлены не могли и помыслить о том, чтобы установить здесь свои порядки. Но вот кочевники уходят, забрав с собой множество подвластного им люда. Казалось бы – что должно последовать за этим? Правильно! Немедленное замещение лесостепных земледельцев и без того наступавшими им на пятки северными сообществами. Разве этот вариант не напрашивается сам собой? По идее нас должен ждать неминуемый расцвет юхновской и милоградской культур, занявших оставленные предшественниками плодородные края. А равно и экономический подъем всех остальных племён скифской периферии: агафирсов, будинов и прочих. А что мы имеем вместо этого? Полное запустение и упадок в регионе. Археологи вообще не уверены, что милоградское и юхновское сообщества существуют на протяжении III столетия до нашей эры. Нет никаких артефактов в пользу этой версии. Не строятся новые городища, не льётся металл, никто не ведёт тут торговлю, поскольку греческие амфоры, кельтские фибулы и вообще импортные товары перестают попадать в Лесостепь и в зону к Северу от неё. Обнищали разом все. Вспомните, доктор, как независимые северные фракийцы – агафирсы – в эпоху Геродота кичились изобилием золотых украшений. Проходит всего лишь полтора столетия и их потомок, царь гетов Дромихет, пленив за Дунаем эллинского диадоха Лисимаха, указывает тому на крайнюю бедность своих подданных, дескать, с кем ты, неразумный, собрался воевать, здесь же нечем поживиться. Разве это не показатель всеобщего упадка на Востоке Европы?

– Погодите, Шерлок, но ведь многие историки считают причиной гибели скифской Империи экологическую катастрофу. Они говорят о страшной засухе, превратившей причерноморскую степь буквально в пустыню. Быть может, этот же ужасный климатический катаклизм, а вовсе не уход царских скифов, привел к запустению и всего региона?

– Вы забываете, друг мой, что резкие перемены климата редко бывают губительны для населения целого континента. Как правило, бедствие одних народов становится благом для других. Холодный и влажный период, совпавший с расцветом Скифии, заставил невров покинуть бассейн Припяти, этот край озёр и болот, не так ли? То же самое явление  превратило обитателей Подесенья в рыбаков. Стало быть, когда невры и меланхлены оказались в проигрыше, их степные соседи, напротив, вполне себе процветали. Затем климат стал радикально меняться. Вместо холодов и влажности пришли жара и сушь. Такая перемена, конечно, должна была ударить по благополучию степных кочевников. Но ведь обитатели болотистых мест от неё только выигрывали, не правда ли? Ибо их перенасыщенные влагой земли отныне становились оплотом изобилия. Именно там можно было собирать богатейшие урожаи. Отчего же археологи не наблюдают расцвета аборигенов Припяти и Десны в сухом и жарком климате постскифской эпохи?

– Тогда Бога ради, Холмс, объясните мне, что же произошло здесь на рубеже IV и III столетий. Отчего предполагаемый уход царских скифов так больно ударил, в том числе, по милоградским "оборотням" и юхновским рыбакам?

 – Это же элементарно, Уотсон. Всё дело в железном топоре. Историки явно недооценивают значение данной небольшой, но очень важной вещицы. А без неё никак не понять причины той катастрофы, что здесь разразилась.

– Но какое отношение может иметь столь примитивный предмет, как топор, к тому глубокому кризису, что потряс Восточную Европу после исчезновения царственных всадников?

– Самое прямое! Археологи уверяют нас, что милоградцы-невры и юхновцы-"черноодежники" умели плавить железо, не так ли? Но на основании чего они делают столь глубокие умозаключения? Разве они обнаружили плавильные печи или кузнечные горны непосредственно на Припяти или на Десне, во владениях южных лесных балтов? Ничего подобного! Там находят всего лишь множество железных и бронзовых вещей в ажурном стиле. Последний появился сначала на Кавказе, где его именуют кобанским, затем по мере строительства скифской Империи, вещи, выполненные в этой уникальной традиции стали обнаруживать на городищах лесостепных пахарей. Одновременно они появились и севернее, у милоградцев (особенно в подгорцевском варианте этой культуры) и у юхновцев. На основании этих фактов специалисты и сделали вывод: невры и меланхлены уже овладели секретами чёрной металлургии. Стиль же, якобы, потому похож, что учителями южных балтов выступали мастера из рядом расположенных земледельческих городищ. Однако, многие археологи уже давно высказывали сомнения в том, что высокий уровень металлургии здешний мест – это результат самостоятельного развития днепровских аграриев. И технологии, и способы украшения предметов явно пришли сюда с Юга, причём случилось это одновременно с появлением всадников-стрелков. Вот что пишет об этом явлении питерский археолог Владимир Ерёменко: "Краткий анализ подгорцевских типов вещей подтверждает высказанное Петром Третьяковым предположение о том, что многие типы бронзовых "балтских" украшений распространялись в лесной зоне из Поднепровья, поскольку эти изделия датируются здесь более ранним временем. В то же время их атрибуция как изначально балтских представляется спорной: при детальном рассмотрении оказывается, что прототипы большинства "балтских" украшений представлены на той территории, где активно действовали скифы в переднеазиатский период своей истории. Таким образом, подгорцевские украшения, как изготовленные в технике воскового плетения, так и более простые, не связаны со скифским лесостепным комплексом украшений и обнаруживают аналоги в комплексе украшений Посулья, связанного более со степной Скифией. По-видимому, они были занесены в Среднее Поднепровье в период между окончанием переднеазиатских походов скифов и сложением севернопричерноморской степной Скифии". Получается, что подобные вещи и технологии сначала были в ходу у населения Передней Азии, затем в период скифских походов переместились на Кавказ, где возникает кобанская культура. С уходом грозных кочевников с Ближнего Востока они стали встречаться в степной полосе Северного Причерноморья, а затем и в днепровской лесостепи у скифов-пахарей. И только после этого их начинают находить у милоградцев, у юхновцев и в других местах лесной зоны.

– Тем самым вы хотите сказать, что никто никого ничему не учил?! Вещи в ажурном (или кобанском) стиле на самом деле создавались непосредственно металлургами из городищ лесостепной части Скифии, которые, как выяснилось, даже не местные, а пригнаны кочевниками издалека?

– Разумеется, Уотсон! Вы, наконец, начинаете смекать, к чему я клоню. Древние технологии, особенно в области литья металлов и кузнечного дела, были величайшим секретом. Их охраняли не менее тщательно, чем ныне ядерные технологии. С чего бы скифам добровольно делиться ими со своими подданными? Поэтому в тот исторический миг, когда эти степняки ушли, они, разумеется, увели с собой и своих литейщиков и кузнецов, ранее принудительно перемещённых с Кавказа на Днепр. После чего Восточная Европа в одночасье рухнула с вершин Прогресса в пропасть Дикости. У оставшихся обитателей Поднепровья элементарно не стало инструмента, чтобы бороться с вечным натиском Леса. Два-три десятилетия и сюда пришли настоящие джунгли. Хотите узнать, доктор, как выглядела территория современной Украины в тот момент, когда люди тут прекращали противостоять буйству зелени? Взгляните на эту карту.

Вы, кажется, друг мой, возмущались варварством древних народов, занимавшихся подсечным земледелием? Скажу вам по секрету – на самом деле в здешних местах это был единственный способ хоть как-то обуздать зелёную стихию. Стоило человеку отступить на век или хотя бы на несколько десятилетий и всё снова зарастало густыми дебрями. Те поля и сады, что восхищают учёных в эпоху расцвета Скифии – это результат каторжного труда многих поколений аграриев, методично отнимавших у Леса участок за участком. Но борьба с лесным морем немыслима без железного топора. Вот почему когда царские скифы увели отсюда своих литейщиков и кузнецов, местные аборигены –невры и меланхлены – оказались обречены на медленное погружение в джунгли. Вы можете, конечно, считать милоградцев и юхновцев вполне самостоятельными народами. Но это пришлые скифы взяли их за шиворот и буквально принудительно втащили в Железный век. Как только кочевники отсюда исчезли, южные балты снова рухнули в эпоху Камня и Кости. Их образ жизни теперь ничем не отличался от того, что вели их северные собратья – андрофаги. Надеюсь, после этого вы более не станете утверждать, что фактор Степи не сыграл особой роли в истории славянских пращуров?

– И всё равно я отказываюсь понимать, отчего всобщая деградация случилась столь быстро. Хорошо, пусть царские скифы ушли и увели с собой мастеров. Они, как оказалось, были всего лишь невольниками степняков. Допустим. Но неужели никто не сумел занять их освободившееся место и наладить жизнь в Скифии после ухода могущественных всадников? И потом: у невров и меланхленов всё ещё оставались на руках скифские железные инструменты. Вряд ли те, кто собрался уходить, могли изъять их у остающихся. С чего же упадок настиг всех и причём почти мгновенно? Каким боком, к примеру, к уходу скифских кузнецов имеет отношение исчезновение золотых украшений у агафирсов? Как можно связать эти явления между собой? В вашем изложении, Шерлок, банальное исчезновение каких-то там кочевников приобрело для региона последствия, сравнимые с результатами ядерной войны. Уж не преувеличиваете ли вы в разы масштабы данной "катастрофы"?

– Мне кажется, Уотсон, вы не совсем понимаете, что значила металлургия для древних людей и какой ценой доставались человеку новые материалы. Позвольте рассказать вам об этом. Всем известно, что первым делом люди научились плавить медь и золото. Но это были мягкие металлы, они годились только на украшения. Ни орудия труда, ни, тем более, оружие из них не сделать. К тому же доступные древним племенам залежи медной руды, как и золотые жилы, встречались не так уж часто. Вот почему медные вещи, не говоря уже о золотых, не сумели произвести революционный переворот в жизни людей и, несмотря на знакомство с ними, в энеолите основными материалами по прежнему оставались Камень и Кость. Затем пришла пора Бронзы. Это был необыкновенно прочный материал, позволивший человеку сделать гигантский шаг в своём развитии, реальный оплот Прогресса. Данный металл сделал людей несравненно могущественней. Но у новшества имелся один, хотя и существенный недостаток. Качественная бронза получалась благодаря добавкам олова, а сей компонент оказался ещё более редким, чем медь. Вот почему в те далекие времена прочный сплав стоил дороже, чем сейчас золото. Рудники тут же стали мерилом общественного богатства, за них наши предки готовы были воевать с соседями. Появились  народы – титаны Бронзового века – которым удалось овладеть одновременно медными и оловянными приисками. Они могли позволить себе роскошь одеть своих воинов в металл с головы до ног. Такие племена получили неоспоримое преимущество над остальными обитателями планеты и пробовали демонстрировать всем силу меча. Примером чему служат нашествия "народов моря" из Центральной Европы в Средиземноморье, или вторжения степных колесничих воинов на Средний Восток и в Индию. Однако, на самом деле большинство завоевателей в тот период времени оказалось сковано в своих агрессивных действиях. Ведь они напрямую зависели от тех металлургических баз, где их подданные лили для них Бронзу. Стоило могучим воинам оторваться от такого центра на значительное расстояние и грозные пришельцы тут же становились безоружны. Между тем, в северной части Евразии высокачественный сплав умели производить всего лишь в трёх местах: в Центральной Европе, на Кавказе и на Алтае. Вот, пожалуй, и всё. Поэтому титаны Бронзового века, как легендарный Прометей, оказывались прикованы к тем горным массивам, в глубине которых древние мастера, прообраз сказочных гномов, ковали для них мечи и доспехи. Витязи той эпохи были накрепко привязаны к своим литейщикам, а последние, в свою очередь не могли далеко отлучаться от тех мест, где добывали редкое сырьё.

– А потом пришло время Железа. Содержащие этот металл породы валялась у всех под ногами и монополия на оружие у народов, названных вами титанами Бронзового века, закончилась. Не правда ли?

– Не всё так просто, Уотсон. Действительно, железные руды на планете встречаются намного чаще, чем медные и, тем более, оловянные. Хотя они тоже разнятся по качеству. Однако, главная проблема раннего Железного века заключалась не в этом обстоятельстве, а в безумной трудоёмкости выплавки нового металла. Представьте, доктор. Сначала надо было руду добыть. Где-то она лежала на поверхности, где-то людям приходилось спускаться за ней в тёмные и тесные шахты. Уже в Медном веке некоторые штольни достигали глубины тридцати метров, а добыча там велась при помощи огня и воды. Заступами пробивали в породе отверстия, вставляли в них деревянные клинья, которые потом обильно смачивали, дабы они разбухали. Стены нагревали при помощи костров, а затем их обливали холодной водой. Отвалившиеся куски породы дробили, складывали в плетёные корзины или в холщовые мешки, которые при помощи верёвок вытаскивали на поверхность. Извлечённую из земных недр руду надлежало измельчить в каменных ступах, просеять и промыть. Словом, хлопот хватало. Но все трудности рудокопов меркли перед тягостями литейщиков. Дело в том, что железо – металл чрезвычайно тугоплавкий. В идеале для процесса литья требуется температура 1535 градусов по Цельсию. Но древние люди никак не могли её обеспечить. Поэтому они не столько плавили данный металл, сколько его "варили" при температуре около 1200 градусов. Для чего на поверхности земли или в специальных ямах возводили глинобитные или каменные печи, их ещё называют сыродутными горнами, куда закладывали вперемешку слои руды и древесного угля. Кстати, вы знаете, как получают последний, Уотсон?

– Так, в общих чертах.

– Тогда я уточню некоторые детали. Медь плавили при довольно низкой температуре, поэтому в качестве топлива использовали практически любой горючий материал, вплоть до кизяка или охапок тростника, что практиковалось у шумеров. В Египте, по рассказам Плиния Старшего, литейщики довольствовались корнями папируса, а на Ближнем Востоке в  ход пошли, как свидетельствует Страбон, даже финиковые косточки. Иное дело железо. Тут потребовался мощный источник тепла. Каменным углём человечество пользоваться ещё не научилось, поэтому употребляли древесный. Отец всех ботаников, древнегреческий учёный Теофраст, живший в III веке до нашей эры, со знанием дела даёт советы, как получить столь важный продукт. Поскольку для нужд черной металлургии потребны были высокие температуры, их обеспечить могли только угли из твёрдых пород дерева: дуба, бука, граба. Еловые или берёзовые для плавки уже решительно не годились. К примеру, Борис Шрамко, изучая золу на знаменитом Бельском городище, установил, что тамошние мастера использовали исключительно дубовый уголь. Следовательно, вначале человек брал в руки топор и валил наиболее твёрдые деревья в лесу. Затем отсекал от ствола крупные и мелкие ветви. Высушивал древесину, раскалывая до дров нужного размера. После копал яму, стенки которой вымазывал глиной. В неё закладывал сухие поленья, запечатывал сверху ещё одним слоем глины, оставляя лишь небольшие отверстия, и поверх этого сооружения разводил большой костёр из мелких ветвей, менее ценных деревьев и прочих отходов производства. Жаркий огонь должен был непрерывно полыхать несколько дней. В таком своеобразном глиняном сосуде, почти без доступа воздуха, дубовые дрова под воздействием высокой температуры превращались в желанный древесный уголь.

– Получается замкнутый круг – без железного топора не срубить вековые дубы, а без них не отлить топор?

– Совершенно верно. Замечу также, что широколиственные леса с деревьями таких пород, как дуб, бук или граб, в Евразии встречаются только в умеренных широтах или на горных склонах. Меж тем, древесного угля для железного литья в промышленных масштабах требовалось не просто много, а очень много. Поэтому в раннем Железном веке металлургами могли стать лишь те, у кого, во-первых, уже имелся железный инструмент, во-вторых, кто жил невдалеке от рудных залежей, и в-третьих, по соседству с этими краями должны были во множестве водиться ценные сорта деревьев. Так человечество начало хищническое истребление широколиственных лесов. Некоторые учёные вообще считают, что вырубка зелёных массивов в Западной и Центральной Европе произошла вовсе не ввиду нужд в свободных землях для занятия земледелием, как думали поначалу исследователи, а исходя из потребностей чёрной металлургии. Дубравы и буковые рощи стали жертвой, принесённой человеком в дар ненасытному богу Железа.

– Признаться, Холмс, ничего подобного мне даже в голову не приходило.

– Погодите, Уотсон, я вам далеко ещё не всё рассказал. Итак, для плавки необходимы были тонны руды с высоким содержанием металла (не менее 50%) и ещё больше качественного древесного угля. Кроме того, нужен был сильный ветер – мощный поток воздуха, раздувающий пламя. Поэтому сыродутные горны, как правило, сооружали на вершинах холмов или на горных перевалах, там где ветер свирепствует почти постоянно. Кельты, которым приходилось чаще других плавить железо на равнине, научились делать кожаные меха для того, чтобы, качая их, обеспечить подачу кислорода в печь. Но у них была своя проблема – их горны были одноразовыми. После плавки кельтские печи каждый раз разрушали, чтобы извлечь кусок сырцового металла, весом, как правило, в несколько килограммов. Это и был главный результат каторжных усилий множества людей – рудокопов, углежогов, строителей печей, плавильщиков и их подсобников. Наблюдение за работой сыродутного горна пиренейских басков показало, что на 100 килограммов металла-сырца уходит примерно 312 килограммов руды и 340 килограммов древесного угля. Вот и оценивайте усилия!

– Получается, что ради меча или топора приходилось срубить, как минимум, одно вековое дерево, превратить его ствол в уголь, возвести отдельную печь и дополнительно произвести кучу всяческих манипуляций?

– Вы торопитесь, Уотсон! На самом деле о готовом изделии речь ещё не идёт. В результате описанных вами усилий получали всего лишь крицу – рыхлый, губчатый комок, пропитанный шлаками и угольными вкраплениями, из которого по причине его пластичной структуры никакое изделие не сотворишь. Такой материал оказывался намного мягче меди.

– И что же с ним делали?

– Его отдавали кузнецу, который подвергал сырцовый металл многократной холодной и горячей ковке. Для последней операции использовали другую печь – кузнечный горн, где также горел древесный уголь. В результате многочасовых трудов получали более прочный металл – твёрже меди, но всё равно намного мягче бронзы. Из него уже можно было делать некоторые хозяйственные предметы, но для мечей и топоров он тоже не годился.

– Вы хотите сказать, что даже после такой длительной обработки железо не могло по качеству равняться оловянистой бронзе?

– Совершенно верно! Вообще, вопреки тому, что об этом принято думать, последняя далеко не сразу уступила позиции новому материалу. Скифы до последних дней своего царства целый ряд предметов вооружения делали именно из неё. Бронзовыми были наконечники стрел и шлемы. Защитные пластины доспехов также через одну отливались из этого металла. Что касается железа, то для того, чтобы оно могло в виде мечей зазвенеть на поле боя, его должны были подвергнуть ещё целому ряду операций. Самыми популярными из них были цементация и закаливание. Поскольку о том, как закаляется сталь, имеют представление многие, расскажу о другой, менее известной технологии. Цементацией называется поверхностное науглераживание металла, что по сути делало его сталью. Чаще всего в качестве присадок использовали костяной уголь. Это тоже был довольно длительный и трудоёмкий процесс. Британские исследователи установили, что для создания прочного высокоуглеродистого слоя толщиной всего в 0,5 миллиметров необходимо было поместить железную деталь в глиняный сосуд с костями, рогами или копытами и держать её там при температуре 910 градусов по Цельсию в течении, минимум, девяти часов. А, значит, снова в ход шёл древесный уголь, и в немалом количестве. Правда, тут уже требовались более "мягкие" сорта: каштан, сосна или ясень.

– Сколько же всего угля необходимо для производства одного-единственного топора?!

– Сложно даже подсчитать. И это при том, доктор, что производство железных вещей в Скифии было поставлено на поток. Пришлые кочевники принесли с собой в Поднепровье новые технологии, ранее неизвестные в Европе. Скифский сыродутный горн, в отличие от кельтского, был стационарным, со шлаковыпуском. Его не надо было разрушать после каждой плавки. Благодаря этому новшеству, по оценке украинского историка Сергея Панькова, производительность подобной печи вырастала в десять раз. Действительно, литейщикам не требовалось тратить время на разрушение старого горна и возведение нового. Зато угля нужны были горы – только подвози. Если взглянуть в целом на металлургию скифской Империи, то картина вырисовывается следующая. В степной части этой державы и плавка, и кузнечное дело развивалось слабо. Вот почему поначалу некоторые учёные, размещавшие царских скифов исключительно на побережье Азовского моря, считали их отсталым народом. Зато большое количество металлургических центров обнаружилось в лесостепных городищах, где жили пресловутые "пахари". Опять-таки, это позволило некоторым исследователям утверждать, что днепровские аграрии были независимы от степняков и намного превосходили последних в развитии. Между тем, ларчик открывался предельно просто. Металлургические центры в раннем Железном веке зависели не столько от мест добычи руды, которые располагались почти повсеместно, сколько от производства древесного угля, завязанного на массивы широколиственных лесов. Грубо говоря, нет в окрестностях дубов – не будет и железа. Поэтому царским всадникам не было никакого резона помещать своих кузнецов и литейщиков в Степь. Они селили тех поближе к густым дебрям Поднепровья.

– Где последние ковали им мечи и доспехи.

– Не совсем так. Видимо, дело обстояло ещё сложнее. Помните, Уотсон, мы говорили о таком технологическом приёме, как закалка металла. Скифское оружие подвергалось не только цементации, но и соответствующей термообработке. А подобными операциями владели исключительно мастера, обитавшие в Кавказских горах. Вообще, скифы, на правах владык великой державы, предпочитали использовать сталь только самого высокого качества. У них даже элементы конской упряжи подвергались цементации, хотя в последнем не было никакой практической необходимости.

– Погодите, Шерлок, вы хотите сказать, что кузнецы лесостепной Скифии не умели закаливать металл? Но это же такая простая операция?!

– Напротив, одна из сложнейших. Послушайте, что пишет об этом волгоградский историк Валентина Шорох: "Закалённый кончик меча становится очень твёрдым, а всё изделие при этом оставалось вязким. Такое рациональное применение термообработки было вполне оправданным, так как закалённое изделие вместе с максимальной твёрдостью становилось и очень хрупким. Так, обнаруженная термообработка на мечах, по типологическим признакам относящихся к скифским образцам, тем не менее свидетельствует в пользу кавказского происхождения, где широкое и разнообразное использование приёмов термообработки явилось локальной особенностью их техники железообработки. Мастера Скифии этим секретом не владели". Как видите, Уотсон, закалка стали – это высший пилотаж кузнечного дела. Чуть-чуть перегрел деталь – и она уже стала слишком хрупкой. Труды огромной массы людей насмарку. Знаете, почему эту операцию решались делать только кавказские мастера?

– Наверное, они были более опытными?

– Это обстоятельство, конечно, тоже играло свою роль, но главной причиной было то, что в горах Кавказа водились деревья самых разнообразных и редких пород: самшит, дуб, граб, орех, ольха, сосна, каштан, ясень, остролист. Это богатство давало разнообразие древесных углей, что позволяло мастеру предельно точно контролировать температуру термообработки в каждый момент операции.

– Как всё это оказывается непросто!