Игорь Коломийцев.   В когтях Грифона

Глава четвертая. Хвост слона

Чем же отечественных специалистов не устроила культура Ипотешти-Чурел-Кындешти (ИЧК)? Ведь она, казалось, расположена именно там, где наблюдали склавинов византийцы – на северных берегах Нижнего Дуная? Кто же ещё, кроме этих людей, может претендовать на сходство с летописным народом? Однако, российских историков решительно не удовлетворило то, что они здесь увидели, а именно смешанный характер ипотештинской культуры, формирование её из множества разнородных элементов, большая часть которых, несомненно, имела местное происхождение. Иначе говоря, это были никакие не пришельцы откуда-то издалека, а остатки тех племён, что жили здесь ещё до появления гуннов, которые с приходом кочевников основательно перемешались как меж собой, так и с толпами бывших римских подданных, угнанных за Истр свирепыми степняками.

Выдающийся советский славист, академик Валентин Седов в следующих выражениях описал этническую ситуацию, сложившуюся в данных краях: "Значительные массы населения междуречья нижнего Дуная и Прута в условиях гуннского нашествия не покинули мест своего проживания. Однако ремесленные центры и здесь прекратили своё существование, многие производственные достижения провинциально-римской культуры в значительной степени были утрачены. Население здесь было неоднородным в этническом отношении. Основу его, по всей вероятности, составляли романизированные потомки гето-дакийских племен. Проживали здесь и славяне, расселение которых в этом регионе в III–IV веках документировано Певтингеровой картой, и германцы, в частности готы". Под "славянами" отечественный историк имеет ввиду, конечно же, венедов, небольшой анклав которых (Этулия) был замечен в плавнях к Северу от устья Дуная. Однако, венедское начало в здешних местах было весьма скромным и не шло ни в какое сравнение с присутствием фракийцев, германцев, кельтов и кочевников, не говоря уже о пленных римлянах.

Словом, в лице ипотештинцев учёные столкнулись с невообразимой смесью гето-даков с венедами, дунайскими кельтами, сарматами, готами, бастарнами, вандалами и прочими племенами, взметёнными со своих мест безумной эпохой Великого переселения народов. Потомки угнанных в неволю римских граждан породнились тут с отбившимися от своих племён германцами, беглыми гуннскими рабами и прочим разношерстным сбродом. Полагаю, данный конгломерат не слишком отличался от тех банд "разбойников", "конокрадов" и "скамаров", что наблюдали античные писатели на территории нынешней Сербии, где на краткий исторический миг возникло королевство Мунда. Да и кого ещё учёные рассчитывали узреть на периферии бывшей кочевой Империи, после бегства отсюда сыновей Аттилы? Только тех, кто сначала покорился степным пришельцам, а затем решил не разделять судьбу бывших владык Восточной Европы и никуда не уходить из этих мест. К тому же речь идёт о Карпатских предгорьях, где даже в период расцвета гуннской державы могли прятаться непокорные беглецы, спасавшиеся в укромных ущельях от гнева свирепых кочевников. Если именно этих людей византийцы прозвали "склавинами", то более удачного термина им было не придумать. Ибо в этом слове для греков слились, как минимум, три смысловых оттенка: "потомки рабов", а также "грабители-мародёры" и ещё "безоружные люди". И все эти значения одного-единственного термина как нельзя лучше подходили к тем подозрительным личностям, что обретались по другую сторону Истра в ту эпоху, когда Византия вновь вышла на дунайские берега.

Проблема заключалась в том, что отечественным славистам подобные предки решительно не подходили. Не столько потому, что выглядели они не слишком презентабельно, сколько совсем по иной причине. Эти люди никак не могли говорить на славянском языке. Прикарпатские аборигены скорее всего изъяснялись по латыни, либо на готском или на гуннском наречии, тут наверняка в ходу были греческие, кельтские и фракийские слова. Но ничего подобного лингвисты не обнаруживают в речи славян. В ней не отмечено ни латинского, ни греческого, ни кельтского, ни фракийского влияния. Имеется лишь пласт восточногерманских слов, но и он не так уж значителен. Следовательно, подобная речь ни при каких обстоятельствах не могла сложиться в окрестностях Карпат, непосредственно на границе с Римской империей. Праславянский язык, как показали исследования лингвистов, был в этом плане почти совершенно изолированным. Из всех европейских наречий явное родство установлено лишь с балтскими языками.

Послушайте, что писал по этому поводу выдающийся отечественный лингвист Федот Филин: "Как известно, балто-славянская языковая общность истолковывается по-разному. Одни ученые склонны объяснять ее как наследство балто-славянского праязыка, другие считают ее результатом вторичного схождения и контактирования. Но как бы то ни было, факт сходства общеславянского языка и древних балтийских языков является несомненным. Объяснить его можно только тем, что древнеславянские и древнебалтийские племена если не в отдаленной древности, то в интересующее нас время находились в тесных взаимосвязях, в течение веков соседили друг с другом". Иначе говоря, лингвисты призывают археологов искать древнейших славян где-то рядом с балтами. В последнее время, правда, возникла ещё одна версия происхождения славянского языка. Некоторые учёные вообще полагают, что он  отпочковался от балтских и является по отношению к ним дочерним. Причём случилось это выделение в довольно позднюю эпоху. Данный вариант, однако, в нашем конкретном случае ровным счётом ничего не меняет. Ибо корни праславянской речи по-любому надлежит искать где-то поближе к балтской зоне, однозначно вдалеке от Карпат и рубежей Римской империи.

Отметим также, что византийские летописцы многократно подчёркивали сходство склавинов и антов. По замечанию Прокопия: "у тех и других один и тот же язык, причём довольно варварский". Эту фразу исследователи обычно толкуют в том смысле, что оба народа уже говорят по-славянски. А раз так, то указанные племена должны были происходить от одного народа-прародителя. Сей неведомый славяноязычный этнос, как мыслили историки, к началу VI века по какой-то неясной причине распался на две половинки: склавинов и антов. Затем он снова воссоединился, породив все славянские племена раннего Средневековья. Такую несложную логическую цепь выстраивали учёные, и она неизменно приводила их в дебри Поднепровья. Ведь, как мы знаем, значительную часть Восточной Европы предыдущего периода занимали германские племена: готы, гепиды, вандалы. Рассчитывать на обнаружение в их рядах наших славяноязычных предков не приходилось. Самым ближним регионом, где могли обитать такого рода племена, являлось Верхнее Поднепровье, страна лесных балтов. Туда-то и устремили свои взоры многие исследователи. Вскоре выяснилось, что  пеньковское сообщество однозначно происходит из этой зоны. Точнее, его корни следовало искать в недрах киевской культуры эпохи готского господства. Все дороги, стало быть, вели историков в лесное Поднепровье.

Ареалы киевской и черняховской археологических культур по В. Белявцу и Ю. Колосовскому

Киевское сообщество II-V веков нашей эры, как и предшествующее ему на тех же землях зарубинецкое, археологи вполне резонно увязывают с венедами Тацита. Теми самыми, что по словам римского писателя: "ради грабежа рыщут по лесам и горам, какие только не существуют между певкинами и феннами". Иордан рассказал, что готские племена сумели покорить этот народ и включили его в состав своей державы: "Германарих двинул войско против венедов, которые, хотя и были достойны презрения из-за слабости своего оружия, были однако, могущественны благодаря своей многочисленности и пробовали сначала сопротивляться". Кроме того, готский писатель указал на связь данного племени с предполагаемыми предками славян: "эти венеды происходят от одного корня и ныне известны под тремя именами: венедов, антов и склавинов. Хотя теперь, по грехам нашим, они свирепствуют повсеместно, но тогда все они подчинялись власти Германариха". К тому же находки археологов полностью подтвердили факт агрессии пришлых черняховцев в отношении киевских аборигенов. На карте Белявца и Колосовского вы можете заметить, что черняховский (готский) ареал перекрыл значительную часть прежних владений своих северных соседей. Готы периода Германариха действительно отняли у венедских племён почти всю днепровскую лесостепь, оттеснив последних в лесную зону. Жившие в Среднем Поднепровье венеды при этом попали в зависимость от новых владык Скифии.

Тем самым Иордан подарил учёным простую и ясную схему происхождения славян. Согласно ей, предки возникали на базе киевской культуры, потеснённой в готскую эпоху пришлыми германцами, но в гуннское время вновь воспрявшей духом и широко распространившейся повсюду. Проблема заключалась лишь в том, что в эту предельно чёткую научную конструкцию упорно не втискивались ипотештинцы с их смешанным, аборигенно-дунайско-карпатским происхождением. Слишком далеко они проживали от лесов Поднепровья, да и складывалось данное сообщество из очень уж разнородных элементов, среди которых венедские (киевско-зарубинецкие) элементы практически не заметны. Куда перспективней в плане родства с венедами и антами выглядели корчакские племена. И обитали они поближе к киевскому ареалу: между Припятью, Днепром и северо-восточными склонами Карпатских гор, да и облик их материальной культуры был куда более схож с пеньковской. Вероятно, именно по этой причине отечественные историки решили полностью проигнорировать ипотештинцев и признать летописными склавинами легко укладывавшихся в иорданову схему корчакцев. Для советских археологов масштаба Валентина Седова или Ирины Русановой славяне стали совокупностью двух больших народов: антов, под которыми понимали создателей пеньковской культуры, и склавинов, опознанных в населении корчакского ареала. 

Впрочем, и на этом пути у отечественных исследователей возникала масса сложностей. Происхождение пеньковской культуры на базе киевской сомнений не вызывало. Анты, стало быть, выходили потомками днепровских венедов. Хотя, если уж быть до конца откровенными, то на звание прямых наследников киевского сообщества в гораздо большей степени могли претендовать малозаметные колочинцы с берегов Десны. Что касается населения пеньковской культуры, то оно, скорее всего, сложилась на основе той части венедов, что в III - начале IV века попала под власть готов. Кроме того, данное сообщество успело впитать в себя и немалое количество непосредственно черняховских элементов. У антов, помимо венедских, вполне ясно просматривались и готские корни. Посмотрите какую сложную схему культурного родства составила в своё время Ирина Русанова, выдающийся советский археолог-славист.

Мы видим, что колочинская культура представляла собой прямую линию, продолжавшую развитие киевско-зарубинецких древностей, в то время как пеньковское сообщество подаётся тут как смешанное, черняховско-киевское. Анты, согласно этим наработкам, уже не чистые венеды, но, образно говоря, венедо-готы. Ещё более сложным оказывается генезис корчакской культуры, которую отечественные археологи чаще именуют праго-корчакской или просто пражской, как на данной схеме. По мнению Ирины Русановой, стоявшей у истоков изучения этого сообщества, оно является продолжением, как минимум, трёх очень разных линий. Первая, представленная липецкой и культурой карпатских курганов, берёт своё начало в гето-дакийском мире. Речь идёт о фракийских племенах: карпах, костобоках, свободных даках, живших к Северо-востоку от Карпатских гор, и смешавшихся там с проникшими в регион германцами: сначала бастарнами, а затем и вандалами. Вторая линия непосредственно зарождается в сообществе пшеворцев, то есть, вандалов с берегов Вислы. И, наконец, только третья – волынско-подольская – в какой-то степени роднит праго-корчакцев с венедами. Но тоже не напрямую, а в смеси с теми же вандалами а, возможно, также с фракийцами и с бастарнами. Видите, как всё непросто!

Вообще, если выстроить "горшечные" культуры Восточной Европы V-VII столетий по степени родства с венедами Тацита (киевско-зарубинецкая традиция), то на первом месте у нас окажутся неприметные колочинцы, на втором – анты Пенькова и лишь на третьем, с большим отрывом, расположатся праго-корчакские племена. Ипотештинцев в этот список нет смысла даже вносить – так далеки они от днепровских венедов. Простая и ясная схема Иордана о происхождении склавинов и антов от одного корня, таким образом, затрещала по всем швам. У неё выявилось два слабых места. С одной стороны, корчакцы жили слишком далеко от Дуная, чтобы претендовать на звание летописных склавинов, с другой – они оказались ещё и не совсем венедскими потомками.

Надо было как-то спасать положение. И тогда отечественные археологи придумали концепцию пражской культуры. Для начала они расширили корчакское сообщество до безумных размеров, запихнув в него большую часть всех "горшечных" племён региона. Не беда, что многие из них довольно существенно отличались друг от друга. Не проблема, что некоторые возникли раньше, а другие – позже. Главное, что при таком подходе почти все, кто мог претендовать на родство с летописными "склавинами", оказались внутри гигантского монстроподобного сообщества, прозванного отечественными специалистами "Пражским". Отцом-основателем новой концепции можно считать российского археолога Игоря Гавритухина. Вот так выглядит его детище на карте. 

Пражская культура по И. Гавритухину. 1 - исходный регион; 2 - район т.н. "германской пробки"

Вполне очевидно, что в результате усилий её "первооткрывателей" в рамки разбухшей до неузнаваемости праго-корчакской культуры была включена значительная часть ипотештинского сообщества Нижнего Дуная, а равно суковского с берегов Одера и многих других. Одним словом, сюда присовокупили всех, кто, по мнению археологов, мог иметь хоть какое-либо отношение к склавинам. Решили не мелочиться и смотреть на вещи как можно шире. При таком подходе, правда, "пражане" разных областей оказались не совсем похожи друг на друга, что косвенно признаёт даже Игорь Гавритухин: "Разница между памятниками Пражской культуры на Одере и на Днестре по ряду показателей превосходит, например, разницу между пеньковской и колочинской культурами". Тем самым учёный как бы подтверждает нашу догадку, что объединили этих людей вовсе не по причине их идентичности.

Быть может, обитатели этих земель считали себя одним народом? Честно говоря, вряд ли  такому смелому утверждению можно поверить. В раннем Средневековье, в условиях отсутствия дорог, упадка транспорта, появления повсюду густых лесных массивов и безлюдных зон, общение меж собой людей, рассеянных на столь огромных пространствах было практически невозможным. Племена, поселившиеся на южных берегах Балтики даже не подозревали о существовании Днепра или Дуная, не могли что-либо ведать о жизни тамошних обитателей. А разные традиции лишь подчёркивают многообразие их истоков. Остаётся предположить, что всех этих людей археологи соединили в одну культуру лишь затем, чтобы провозгласить их летописными склавинами и признать основными предками славян. Ведь одно дело – россыпь маленьких, изолированных, не похожих друг на друга и явно разнящихся по происхождению сообществ, и совсем другое – мощный всеохватывающий корень славянского древа, занявший почти половину Восточной Европы. Кому не понравятся такие великие пращуры?!

Отец-изобретатель пражского "монстра" Игорь Гавритухин собственно и не скрывает своих целей: "В культурно-историческом плане представляется наиболее обоснованной точка зрения, что Пражская культура является археологическим отражением "ядра" традиционной материальной культуры славян эпохи Великого переселения народов, если под славянами подразумевать конкретный народ, отражённый в греко-римских источниках как "склавины". Он только забыл добавить, что в том виде, как её подают, "Прага" существует исключительно в головах учёных. Она является выдумкой в чистом виде, стопроцентной искусственной конструкцией, химерой, не отражающей ничего, кроме страстного желания историков обрести, наконец, археологическую культуру, которую можно назвать славянским "ядром". Собственно, если бы перед исследователями не стояла задача любыми способами найти следы наших предков, они никогда бы не додумались до подобного археологического "Франкенштейна", сотканного из весьма разнородных частей.

Однако, "раздуть" корчакское сообщество до таких размеров, чтобы оно поглотило все племена от Эльбы до Дуная, было всего лишь полдела. Вторая половина заключалась в том, чтобы вывести этого "монстра" из недр киевского сообщества. Ведь только при этом условии "пражане" становились "братьями" антов и "сыновьями" днепровских венедов, тем самым как бы подтверждая правоту Иордана. А сделать это очень непросто! Мы помним, что даже одна-единственная корчакская культура Западной Украины, ещё без прочих приписок, и та отличалась сложным происхождением. Археологи обнаружили, как минимум, три компонента, из которых она складывалась. Венедское начало там было далеко не самым основным. Что уж тогда говорить о неохватной "Праге", в состав которой принудительно включили народы, зародившиеся за сотни и тысячи километров от Верхнего Поднепровья! Выход был, однако, найден. Для того, чтобы доказать происхождение новоявленного гиганта от венедской основы, Игорь Гавритухин взялся искать его истоки только на одном краешке необъятной пражской территории, а именно, на берегах Припяти, порой забредая даже на земли соседней колочинской культуры. Разумеется, обнаруженные там поселения отличались максимальной близостью к киевско-зарубинецкой традиции, а равно к ещё более северным сообществам.

Опираясь на раскопанное в тех местах, Гавритухин в одном из интервью заявляет буквально следующее: "в формировании пражской культуры участвовали какие-то потомки зарубинецкого населения (полесского варианта зарубинецкой культуры), какие-то группы, связанные с культурой штрихованной керамики (северные соседи зарубинецкой культуры) и, вероятно, другие". Умиляет это – "и другие". Разве этот пассаж не следует понимать таким образом: в формировании пражан, участвовали, конечно, разные элементы, но принимать во внимание надо только днепровских венедов и их ещё более северных соседей из числа лесных балтов? Остальные – мелочь, на которую не следует отвлекаться.

Представьте, что ребёнку подарили огромный пирог с начинкой из самых разнообразных фруктов и ягод. Он надкусывает лакомство с одной лишь стороны, обнаруживает пару вишенок и заявляет: "пирог вишнёвый!". "Погоди" – скажите вы неразумному чаду – попробуй и остальные куски". Разве не так поступит опытный воспитатель? А ведь всё отличие в действиях ребёнка по отношению к фруктовому десерту и повадках отечественных археологов применительно к пражской культуре заключается лишь в том, что российские учёные прекрасно понимали, с какой стороны её надо "продегустировать", чтобы почувствовать желанный им вкус. Разумеется, на Припяти, по соседству с дебрями Верхнего Поднепровья, местные обитатели по понятным причинам всегда окажутся более схожи с венедами. Но в других-то местах: на Одере, Висле, Днестре или Дунае, они точно также будут подобны тем племенам, что обитали там в предшествующую эпоху – вандалам, визиготам, фракийцам и так далее. Разве само по себе это служит доказательством чего-либо иного, кроме тезиса о сложности происхождения праго-корчакцев?

К примеру, Игорь Гавритухин прекрасно знает, что в окрестностях Северо-восточных Карпат в ту эпоху обитали прежде всего "группы местного населения, связанного с культурой карпатских курганов и культурами восточногерманского круга".  Получается, там жили смешанные фракийско-восточногерманские племена – некие дако-бастарно-готы, очень напоминающие по составу своих южных соседей – ипотештинцев. Сгоряча в одном из интервью российский археолог даже назвал аборигенов Верхнего Поднестровья "германской пробкой", якобы, мешавшей "настоящим" славянам пробиться к Дунаю. Действительно, население, занимавшее в это время северо-восточные склоны Карпатских гор, походило скорее на потомков вандалов, готов, бастарнов и даков, чем на днепровских венедов. Впрочем, Гавритухина это обстоятельство ничуть не смущает, вот что он думает по этому поводу: "Когда славяне пришли, например, на Днестр, где существовала черняховская культура, то не ушедшее на юго-запад местное население они ассимилировали". Как всё просто, оказывается! Пришли – и ассимилировали. Что тут ещё обсуждать?

Правда, реальные находки, извлечённые из-под земли, отчего-то венедское господство над всеми остальными племенами ничем не подтверждают. Разные локальные варианты того гиганта, что назван отечественными учёными "Прагой", продолжают упорно демонстрировать различия меж собой и явное сходство с сообществами предшествующего времени с тех же территорий. Вот почему Гавритухину постоянно приходится жаловаться коллегам на "очевидную быструю утрату славянами многих элементов традиционной культуры" в новых странах, где они оказались, и даже сетовать на их "археологическую неуловимость" во множестве мест, рассказывать коллегам о такой необычной особенности "Пражской культуры", как "сравнительная лёгкость трансформаций и открытость влияниям". В переводе на простой русский язык сие, видимо, должно означать следующее: "мы нашли корни славян, но те оказались странным народом, всюду куда не приходят, они тут же превращаются в иные племена и становятся удивительно похожи на прежних обитателей этих областей".

Давайте пока оставим в покое пражское сообщество, ибо нет никакого резона обсуждать то, чего никогда не существовало в природе, поговорим лучше о той основе, вокруг которой учёные лепили этого монстра – о корчакской культуре. Казалось бы, она вполне реальна, её наличие признают даже те зарубежные археологи, что подымают на смех своих российских коллег по поводу необъятной "Праги". Ареал корчакцев куда более компактен – от берегов Припяти до северо-восточных склонов Карпатских гор. Вполне можно предположить, что на такой сравнительно небольшой территории действительно жил один народ.

Посмотрим, что же у нас представляет сообщество, именуемое Корчак, в разрезе этнической принадлежности. Не секрет, что одним из главных признаков любого этноса является его похоронный обряд. Если он един на всей территории – имеет смысл говорить о сложении народа. Но в случае, когда область разбивается на несколько отдельных районов, в каждом из которых существуют собственные погребальные церемонии – есть повод глубоко призадуматься. Ведь похоронная традиция отражает взгляды людей на потусторонний мир, тут вам и вера в Богов, и воздаяние ушедшим от нас предкам, словом, многое из того, что формирует этническую идентичность. Замечу, что такого рода обряды всегда чрезвычайно консервативны, меняются крайне медленно, и, как правило, только в особых ситуациях – при радикальной смене религии, либо в случае прихода нового населения, а также при сложения иного этноса. Геродот в своём сочинении рассказал об одном восточном владыке, в царстве которого проживали как люди, сжигающие своих покойников, так и те, кто съедал тела умерших. Любопытства ради царь спросил, сколько хотят золота те и другие, чтобы поменяться обрядами. Разумеется, народы не пожелали этого делать ни за какие сокровища в мире. А ведь и тот и другой обычай равно считаются священными в своих землях.

Как правило, в племени господствует одна похоронная традиция. Но изредка бывает и так, что народ складывается из нескольких элементов, ни один из которых не берёт верх над другим. Тогда подобная сложность этногенеза проявляться и в способах захоронения. Например, у готских племён с самых ранних этапов их истории погребения были, как говорят учёные, биритуальными. На одних и тех же кладбищах, буквально могила к могиле, хоронили как тех, чьи трупы просто предавали земле, так и тех, чьи тела предварительно сжигали, а прах ссыпали в урну. Судя по сопроводительным дарам, никакой разницы в статусе и материальном положении первых и вторых не существовало. Они и жили рядом, и упокоились вместе. Вот почему историки говорят о том, что это был один народ, хотя и со сложными похоронными традициями.

Меж тем, в обширном готском ареале, том самом, что по-научному назван зоной распространения черняховской культуры, встречаются компактные районы, где население предпочитало несколько иные погребальные обряды. Это совсем неудивительно, если учесть какое огромное количество племён оказалось втянуто в орбиту влияния империи Германариха. Так, в предгорных районах Восточных Карпат, в верховьях рек Сирета, Прута и Днестра, аборигены сжигали покойников и над их прахом насыпали невысокие, до метра-полутора, курганы. Точно так же поступали и те, кто жил по другую сторону горного хребта, на территории Закарпатья. Поэтому историки полагают, что перед нами потомки фракийских племен: карпов, костобоков или свободных даков, издревле обитавших в этих краях. После занятия римскими легионами дакийского царства, располагавшегося на территории нынешней Румынии, часть населения, не смирившаяся с этим поражением, бежала на Север. Здесь они, по мнению историков, и создали то, что учёные на своём языке называют культурой карпатских курганов. Замечу, однако, что основной массив гето-дакийского населения обходился простыми кремациями, искусственные холмы над могилами не насыпал. Так что, если это и были выходцы из фракийского мира, то не исключено, что уже смешавшиеся с причерноморскими кочевниками, у которых курганный обряд существовал с незапамятных пор. Впрочем, в эти места активно проникали и германцы – бастарны и вандалы, позже готы и гепиды, поэтому вопрос об этнической принадлежности карпатских курганов оставим открытым.

Несколько южнее и восточнее, в среднем течении Днестра, местами и к его верховьям, проживали в готскую пору племена, которые хоронили своих покойников, не сжигая их, в грунтовых могилах, прикрытых сверху каменными плитами. Иногда вместо последних делали выкладки из камня. Могильники, как правило, бедные, почти без инвентаря, кремаций тоже нет, что весьма отличает их от богатых по находкам вещей и биритуальных по характеру черняховских кладбищ. Кто же эти люди? Опять-таки, чисто гипотетически можно предположить, что обитатели здешних мест были из числа тех народов, кто попал под влияние римлян и, вероятно, принял христианство. Некоторые сарматские и бастарнские племена в здешних краях действительно считались союзниками Империи. Когда сюда пришли готские завоеватели, часть бастарнов и сарматов, по их собственной просьбе была перевезена римлянами на другую сторону Дуная и поселена на территории вновь созданной провинции внутренняя Дакия (северо-западные районы нынешней Болгарии). Но кто-то, возможно, остался и на родине. Если наша догадка верна, то верхнеднестровским вариантом черняховской культуры могли быть потомки бастарно-сарматских племён, смирившихся с готским господством.

Что касается северных территорий царства Германариха, примыкающих к лесной зоне Поднепровья, этому обиталищу киевских (венедских) племён, то тут чаще встречались банальные кремации. Люди, которых учёные считают предками славян, оставляли после себя простые могильники, где в неглубоких ямках, чаще всего в горшках, помещалась кучка пепла. Сопроводительных вещей на таких жалких кладбищах почти никогда не находят. Проще такого обряда и придумать ничего нельзя. Археологи называют подобные могильники "полями погребальных урн". Впрочем, кроме днепровских венедов точно также хоронили своих покойников и многие другие обитатели Восточной Европы: кельты, даки, германцы. У последних, однако, без инвентаря погребали только самых бедных сородичей. Итого, на территории будущей корчакской культуры в эпоху господства готов мы с вами насчитали, как минимум, четыре вида кладбищ: биритуальные готские; карпатские курганы; подплиточные могильники на Среднем Днестре и венедские кремации в горшках. Что же изменилось здесь с приходом тех, кого археологи назначили "ядром материальной культуры славян"?

Отец-изобретатель "Праги" в её широком виде, археолог Игорь Гавритухин искал истоки этого сообщества на берегах Припяти, зачастую даже к северу от данной реки. Именно там, по его мнению, могли скрываться от посторонних взоров неуловимые ранние славяне. Понятно, что в той забытой Богом заболоченной зоне он обнаруживал лишь очень немногочисленные погребения с урновыми кремациями, типичным обрядом киевских племён. Зачастую тут вообще не обнаруживалось кладбищ, то есть погребальную традицию полесских аборигенов установить не удавалось. Что они делали с телами своих умерших является загадкой для учёных, а это походит уже на повадки ещё более северных лесных балтских племён Верхнего Поднепровья. В любом случае, никаких курганов, никаких подплиточных могил тут, разумеется, не обнаруживалось и в помине. Меж тем, по версии Гавритухина, выходцы из припятских трясин в дальнейшем обязаны были захватить всю территорию Западной Украины вплоть до Карпат, а далее, и того круче, завоевать почти целиком Восточную Европу. На идее стремительного расширения во все стороны одного маленького племени, собственно, и строится теория происхождения славян в подаче этого российского археолога. Но что мы видим в реальности?

Курганный обряд праго-корчакских племён по В. Седову: а - курганы; б - эпицентр культуры, в - зона карпатских курганов; г - границы праго-корчакского сообщества

Посмотрите на эту карту. Она составлена в своё время, пожалуй, одним из самых добросовестных отечественных учёных, академиком Валентином Седовым. Сразу бросается в глаза, что ареал праго-корчакцев здесь выглядит намного скромнее, чем у Гавритухина. Кроме того, первоначальный регион, занимаемый этим племенем, академик помещал не на Припять, а по северным склонам Карпатских гор, от истоков Одера и Вислы до Верхнего Поднестровья. Он выделен на карте более густым краплением (б). Показана территория культуры карпатских курганов (в). Как видите, она располагалась к Юго-востоку от исходной зоны. Теперь обратите внимание на то, где найдены славянские курганные могильники (а). Странно, не правда ли? Они находятся на значительном отдалении от Карпат, чаще всего их встречают на Волыни и в Моравии. Вот, что по этому поводу полагает сам академик: "Уже в VI–VII веках в пражско-корчакском ареале получают распространение курганы, и эта особенность выделяет рассматриваемую племенную группировку среди остального раннесредневекового славянства. Причины и условия зарождения курганной обрядности пока не выяснены. Возможно, это было связано с какими-то изменениями в языческом мировоззрении, но более вероятно предположение, что курганы появились здесь в результате воздействия со стороны культуры карпатских курганов, локализуемой в Северо-Восточном Прикарпатье. Погребальными памятниками последней являются невысокие, округлые в плане курганы с захоронениями по обряду кремации умерших. Строение насыпей и обрядность в наиболее ранних пражско-корчакских курганах во всех деталях сопоставимы с курганами культуры карпатских курганов. Она функционировала до середины V века, когда ее территорию заселили славяне пражско-корчакской культуры. Племена культуры карпатских курганов при этом влились в славянскую среду. Курганы фиксируются главным образом в Волынско-Полесском регионе и Моравии, а основные массы славян этой культуры по-прежнему хоронили умерших в грунтовых могильниках". 

Седов был уверен, что предки пражан изначально обитали к Северу от Карпатских гор. Расширяясь к Востоку, они повстречали у верховьев Сирета и Прута бывших фракийцев, ранее уже тут смешавшихся с германцами и сарматами – создателей карпатских курганов. Здесь предки сливаются с ними в единое целое и затем в таком комбинированном виде совместными усилиями несут курганную традицию дальше: в Моравию и на Волынь с Полесьем. Это была по-своему вполне логичная версия, но ровно до тех пор, пока археологи не определили, что Южная Польша, которую академик держал за прародину славян, никак не могла выступать в таковом качестве, поскольку заселялась позже, чем Западная Украина. А значит, славяне не двигались с Северных Карпат двумя потоками сразу: на Запад и на Восток, как это привиделось Валентину Седову. Миграция была в одном направлении – строго на Запад с территории нынешней Украины.

Казалось бы, уточнение дат должно работать на версию Игоря Гавритухина. Ведь он прародину пражан помещает в украинско-белорусское Полесье, что не противоречит новым подходам. Однако, стоит только встать на позиции российского археолога, как получается совсем уж нелепая картина. Предки, по мнению этого специалиста, поначалу проживали на берегах Припяти, в достаточно изолированном и замкнутом месте, и, по всей видимости, должны являться носителями обычных урновых кремаций, если ни ещё более неуловимых обрядов, принятых в лесном Поднепровье. Выбравшись из своих болот, они первым делом оказывались на Волыни. Ведь этот регион непосредственно примыкает к Полесью. Куда ж ещё им было податься? Между тем, волынские аборигены в аккурат к тому времени, когда здесь могли объявиться полесские затворники, начинают дружно сооружать курганы, чего за ними раньше не водилось. Причём, приходит к ним этот обычай явно из Прикарпатья, больше-то взяться неоткуда. По Гавритухину получается, что население мигрировало с берегов Припяти через Волынь к Карпатам, а похоронные традиции, как показывает Седов, отчего-то двигались в прямо противоположном направлении. Прямо мистика какая-то! Неужели могильники распространялись сами по себе, отдельно от людей?