Игорь Коломийцев.   В когтях Грифона

Глава девятнадцатая. Гибель титанов

Сияние корон и мантий, усыпанных драгоценными камнями, иногда не позволяет нам разглядеть в древних царях обычных людей, терзаемых тривиальными страстями. Возьмите, к примеру, Баяна и Маврикия и их взаимоотношения, не сложившиеся с самого начала. Казалось бы, прямые интересы великих держав, к концу VI века поделивших просторы нашего континента, диктовали их правителям искать меж собой компромиссы. Действительно, когда две Империи оказываются примерно равны по силам, и не в состоянии уничтожить одна другую, у их лидеров в распоряжении всего несколько стратегий: либо бесконечными войнами истощить ресурсы обоих государств, сделав их в будущем добычей третьих сил, либо всё же найти приемлемую формулу вечного мира. Думаю, если бы василевс и каган сумели поделить Балканы, ромеи и авары жили б среди нас.

Но похоже, что вражда монархов из области государственной политики плавно переместилась в зону личных чувств. Обоих царей захлестнула волна взаимной ненависти, отвергающая все доводы рассудка. Трудно вообще отыскать в раннесредневековой истории  более несхожие меж собой персоны, чем Баян и Маврикий. Первый был лихим воякой: даже сделавшись правителем великой державы, он лично водил своих воинов в бой, неоднократно рискуя и жизнью своей, и свободой. Горячий, эмоциональный, очень искренний, не чуждый позёрству и самолюбованию, в силу душевной широты этот монарх вполне мог позволить себе проявлять щедрость и благородство даже в отношении врагов. Ему противостоял ум холодный и расчётливый, расчерчивающий планы военных кампаний в тиши столичных дворцов, меряющий всё на деньги и ставящий золото превыше человеческих жизней. Это было столкновение Рыцаря-кагана с василевсом-Бухгалтером, при этом могущество первого напрямую зависело от денежного потока со стороны второго. Более взрывоопасную комбинацию и вообразить себе сложно.

Некоторые историки недоумевают, отчего авары, имея подчас неоспоримое преимущество над византийцами на полях сражений, так и не сумели сокрушить Восточно-римскую империю, хотя им для этого и представился ряд прекрасных возможностей. Ответ, как мне кажется, коренится в том, что кочевникам отнюдь не выгодно было уничтожать константинопольскую державу. В самом деле, какой же пастух в здравом уме будет резать дойную корову? По подсчётам венгерского археолога Иштвана Эрдели Византия до 626 года выплатила аварам около 6 миллионов золотых солидов, что в совокупности давало двадцать пять тонн драгоценного металла. В отдельные годы империя вынуждена была отправлять на Север в качестве дани одну семьдесят пятую своего золотого запаса. Речь идёт о баснословных суммах. Эти средства позволяли аварскому кагану содержать огромную по тем временам армию, покупать лояльность различных кочевых родов и группировок, объединившихся вокруг его престола, расширять своё могущество и влияние на континенте. Хотя деньги, как таковые, практически не имели хождения внутри Каганата, там они переплавлялись в золотые слитки и украшения, византийская дань стала мощной подпиткой для экономики степного царства, приливом крови для молодой державы.

Получив первые выплаты ещё при Юстине Младшем и Тиверии, кочевники вошли во вкус греческого золота именно в царствование Маврикия. Между тем, данный василевс, безудержно тратя средства на обеспечение своих многочисленных родственников, охотно покровительствуя наукам и искусствам, всегда был прижимист в том, что касалось основных государственных расходов. Его войско сотрясали бесчисленные бунты, связанные с упорными попытками императора сократить содержание воинов, возложить на солдат часть прежних расходов казны или выплачивать жалование одеждой и обмундированием. Коронованный скряга при первой возможности стремился отправить свою армию походом в чужие земли, где она должна была кормиться за счёт грабежей и военной добычи. С маниакальным упрямством тщился освободится Маврикий и от позорных, с его точки зрения, выплат кочевникам. При первой же возможности он развязывал с аварами войну, но каждый раз бывал разгромлен, и принужден к увеличению дани. Это было сущее бедствие для Империи – прижимистый василевс, постоянно наказываемый за собственную жадность.

Дабы по-настоящему припугнуть скупого правителя греков, аварам раз за разом приходилось подымать планку военной угрозы: вторгаться всё глубже и глубже в имперские владения, брать штурмом новые неприступные крепости, которые затем, по заключении мира они легко отдавали назад ромеям, осаждать наиболее значимые торговые и ремесленные центры Византии, приводить с собой множество своих подданных, часть из которых селилась в новых местах, дабы своим соседством вселять страх в аборигенов Балканского полуострова.

Представить, как выглядело подобное нашествие с Севера, мы можем благодаря трудам архиепископа Иоанна Фессалонийского, получившим у историков название "Чудеса святого Димитрия". Вот, что там сказано: "Говорят, что тогдашний вождь аваров решил отправить послов по какому-то делу к блаженной памяти Маврикию, обладавшему тогда скипетром власти над ромеями. Но так как он не достиг желаемого, то воспылал неудержимым гневом, и, поскольку ничего не мог сделать тому, кто не прислушался к нему, он выдумал средство, с помощью которого полагал причинить (Маврикию) наибольшие горе. И это воистину так. Рассудив, что богохранимая митрополия  фессалоникийцев превосходит все города Фракии и весь Иллирик разнообразными богатствами, людьми благообразными, разумными, христианнейшими, он понял, коротко сказать, что упомянутая митрополия покоится в сердце василевса, так как сияет со всех сторон достоинствами, и что если она каким-то образом неожиданно пострадает, то увенчанный властью ромейской будет опечален не меньше, чем от гибели детей (своих). (Вождь аваров) призвал к себе все звериное племя склавинов – ибо весь народ был тогда ему подчинен – и, смешав их с некоторыми варварами других племен, приказал всем выступить против богохранимой Фессалоники. Это было, возлюбленные, самое большое войско, какое можно видеть в наши времена. Одни считали, что их больше ста тысяч вооруженных людей, другие – немногим меньше, третьи – многим больше: поскольку из-за неисчислимости (их) постичь истину было нельзя, мнения видевших разделились. Нам казалось, что это новое войско Ксеркса или эфиопов и ливийцев, которое некогда вооружилось против иудеев. И мы слышали, что иссякали реки и источники, у которых они только разбивали лагерь, и всю землю, по которой проходили, они оставили, согласно пророку, степью опустошенной. И такому-то полчищу было приказано преодолеть путь с такой быстротой, что мы узнали об их прибытии едва за один день".

Речь идёт о второй осаде Фессалоники, новой столицы префектуры Иллирик, ставшей таковой после падения Сирмия. Это был второй по величине, после Константинополя, балканский город. По мнению греческого историка Спероса Вриоса Младшего, данное событие имело место в сентябре 597 года. К этому периоду "всё звериное племя склавинов", наряду с другими варварами, как следует из текста, уже подчинялось аварскому кагану. Войско последнего здесь сравнивается с полчищами древних персов, некогда покорившими полмира и покушавшимися завоевать Элладу. Говорится о невероятной быстроте, с которой перемещалась эта бесчисленная армия. Сам вид варварских орд, собранных из множества народов, внушал горожанам неподдельный ужас: "Когда же наконец наступил день, эти звери плотно окружили кольцом всю стену, так что, как говорится, нельзя было ни птице вылететь из ворот или влететь извне в город. Тогда их несчетное полчище было ясно видно. Ибо от восточного угла стены, что у моря, до западного конца стены у моря, подобно смертоносному венцу, они окружили город, и не было видно места на земле, которое не попирал бы варвар, но вместо земли, травы или деревьев можно было видеть головы врагов, стоявших тесно друг за другом и грозивших назавтра неизбежной смертью. Удивительно, что в тот же день они не только окружили стену, как песок морской, но и очень многие из них захватили крепостицы вокруг города, и проастии (загородные поместья), и поля, опустошая все и пожирая все и обдирая, оставшееся же попирая ногами, подобно страшному и ужасному зверю Даниила. Им не надо было тогда возводить вокруг города частокол или насыпь: частоколом у них было сплетение друг с другом сомкнутых щитов, через которые не проскочить, насыпью – масса тел, напоминавшая плотную сеть... Тогда же, в тот день, подойдя снаружи, они были поглощены грабежом съестного и имущества, и захватом пленных: множество хлеба и всяких плодов, захваченных ими – все тогда выращенное и сбереженное за прошлые годы оказалось вне (города), – едва было достаточно им на этот день и на следующий до завтрака. После того как они уничтожили плоды деревьев и ветви, и корни их, а также овощи-корнеплоды, затем (собрали) выращенную зелень и дикорастущие травы, и так называемый зеленый терновник, наконец, сам прах земли, и еще были голодны, так что земля не выдерживала тяжести их". 

Судя по описанию, разношерстное войско, подчинявшееся аварскому кагану, было так велико, что его не могли прокормить запасы продовольствия, захваченные в окрестностях Фессалоники. Между тем, сам город в первом приближении выглядел неприступным. Он был обнесён двойной крепостной стеной, высотой от восьми с половиной до двенадцати метров, толщина которой местами доходила до четырёх метров, а общая протяжённость была более восьми километров. Крепость смотрелась абсолютно незыблемой.

Стены Фессалоники. Вид в наши дни

Но и осаждавшие прибыли сюда не с пустыми руками. Как замечает Иоанн: "Затем всю ночь и назавтра мы слышали шум со всех сторон, когда они подготавливали гелеполы (осадные башни на колёсах), железных "баранов" (тараны, обычно использовалось подвесное бревно, окованное железом), огромнейшие камнеметы и так называемых "черепах" (деревянные навесы на колёсах, имевшие специальное покрытие от стрел и камней), которых они вместе с камнеметами покрыли сухими кожами. Потом они изменили решение и, чтобы не был причинен вред этим орудиям от огня или кипящей смолы, заменили кожи на окровавленные шкуры свежеободранных быков и верблюдов". Вероятно, аварское войско в походах сопровождали стада самого разнообразного скота и добыть свежие шкуры кочевникам не составило труда.

Византийские осадные орудия

Многие историки, столкнувшись с описанием варварских стенобитных орудий и механизмов, включая такие традиционные для греков и римлян устройства, как "черепахи" и "гелиополы", посчитали, что авары хорошо усвоили уроки воина Бусаса. Согласно сведениям Симокатты, сей доблестный солдат был захвачен в плен кочевниками в 587 году в окрестностях крепости Аппиария и научил пришельцев сооружать орудия по всем правилам полиоркетики, как в честь Деметрия Полиоркета, знаменитого македонского царя, любителя использовать осадные механизмы, называлось в античном мире данное искусство. Вот где, дескать, аукнулось ромеям нежелание выкупить соплеменника.

Но есть в таком объяснении технических успехов степного войска одна нестыковка. Очень уж крупные снаряды выпускали варварские камнемёты, да и внешнее описание применяемых под Фессалониками метательных механизмов ничуть не подходит к традиционным византийским катапультам, типа "онагров", или баллист. Вот, что пишет по этому поводу архиепископ Иоанн: "Эти петроболы (камнемёты) были четырехугольными, с широким низом и постепенно сужающиеся кверху. На этих машинах были закреплены толстые оси, окованные железом на концах, и на них были насажены бревна, подобные балкам большого дома. С заднего конца этих бревен свисали пращи, а с переднего – крепкие веревки, которые они тянули вниз, высвобождая пращи и метая камни высоко вверх с громким шумом. Стреляя, они посылали вверх множество больших камней, так что ни земля, ни человеческие постройки не могли выдержать ударов. Они также покрыли эти четырехугольные петроболы досками с трех сторон, чтобы те, кто изнутри приводил их в действие, могли избежать ран от стрел защитников стен. Когда же одна из них, с ее досками, была сожжена до головешек зажигательной стрелой, они вернулись, унося с собой машины. На следующий день они снова принесли эти петроболы, покрытые свежеснятыми шкурами и досками, и разместили их ближе к стенам. Стреляя, они опрокинули горы и холмы на нас. Потому что как еще можно было бы назвать эти непомерно огромные камни?"

Античные и средневековые камнемёты

Традиционные византийские камнемёты относились к типу торсионных машин. Они использовали силу скручивания воловьих и бычьих жил. Самые крупные из баллист или "онагров", по расчётам российского исследователя Дмитрия Уварова, могли метать снаряды, весом в один талант (26,2 кг) на расстояние в сто пятьдесят - двести метров. К тому же камни для таких аппаратов годились исключительно в форме ядер. Это никак не тянет на "горы и холмы", опрокинутые на осаждённых. Американский историк Пол Чеведден (Paul Chevedden) полагает, что архиепископ Иоанн описал действие так называемого требюше – гравитационной метательной машины, широко известной в европейском Средневековье. Она была изобретена в Древнем Китае в 500-400 годах до нашей эры, затем распространилась в Средней Азии.

Фрагмент стенной росписи из Пенджикента (около Самарканда) с изображением тягового требюше, начало 8 века нашей эры, прорисовка

Двигателем здесь выступал груз, подвешенный на конце длинного рычага, поднимаемый группой воинов с помощью веревок и блоков. Такой механизм, приводимый в действие командой из пятидесяти человек, оснащённый противовесом в десять тонн, был в состоянии метнуть 100-150-килограммовый камень на расстояние в двести метров, причём снаряд не обязательно должен быть в форме ядра. Годилась и необработанная глыба, простой кусок горной породы. С помощью требюше действительно можно было взломать любые крепостные стены, недаром эту машину прозвали "королём камнемётов". Что касается обслуги, то она обычно скрывалась внутри самой конструкции, которую для защиты от камней и стрел зачастую покрывали шкурами. Всё это полностью соответствует описанию гигантских "петроболов" из "Чудес святого Димитрия".

На этом основании Дмитрий Уваров приходит к следующим выводам: "Как бы там ни было, во второй половине VI века нашей эры требюше появился в Византии. Византийский писатель середины этого века, Прокопий Кесарийский, упоминает только баллисты и онагры в своем описании войны с готами в Италии. Едва ли он проигнорировал бы требюше, если бы они уже применялись в его время. Первым надёжным свидетельством использования ручных требюше в Европе является рассказ архиепископа Иоанна об осаде византийского города Фессалоники аваро-славянским войском в 597 году, во время которой осаждающие использовали 50 камнеметов, или "петроболов". Известный российский археолог Анатолий Кирпичников полагает, что автор "Чудес святого Димитрия" так подробно описал конструкцию "механической пращи" именно потому, что это было оружие, ранее грекам неведомое. Но тогда получается, что пришельцы с Востока не только заимствовали высокие античные технологии осадного дела, но и принесли с собой нечто принципиально новое для европейского континента. Причём использовали эти механизмы в количестве, поразившем воображение византийцев, ведь по словам архиепископа Иоанна "упомянутых камнемётов только в восточной части было более пятидесяти".

Применялись же они совместно с другими типами оружия и осадных механизмов: "И подведя их в таком виде близко к стене, на третий день бросали с той стороны камни, точнее, горы по величине, а их лучники – стрелы, которые напоминали зимнюю пургу, так что никто со стены не смог бы безопасно высунуться и увидеть что-либо снаружи. А с черепахами подступив к внешней стене, они ломами и топорами разрушали ее основы. Я думаю, что численность их была многие тысячи".

Вообще, если вспомнить военные кампании, проведённые Баяном, то поневоле обращает на себя внимание разнообразие технических средств, употребляемых аварами. Мы не знаем, какими именно "чудесами" они запугивали армию франкского царя Сигиберта, но уже при взятии Сирмия пришельцы ухитрились соорудить два понтонных моста, чего, со слов Иоанна Эфесского: "никогда прежде не было". Сирийский епископ прав лишь отчасти – на самом деле дунайский регион неоднократно видел строительство подобных сооружений: их возводили и персы, двигавшиеся на скифов, и римляне, воюющие с даками. Но после падения Римской империи авары были первыми, кто дерзнул повторить столь масштабный проект. Недаром василевс Маврикий, положивший полжизни, чтобы одержать победу над аварами, писал о степных народах: "Тюркские племена многочисленны, независимы, чуждаются всяких занятий и искусств и не заботятся ни о чем, кроме того, как бы крепче биться с неприятелем. Аварское племя, напротив – трудолюбиво, способно к культуре и развитию и очень опытно в военном деле. Оно управляется одним главой, но повинуется ему со страхом, а не с любовью. Труды и лишения переносит стойко. В минуты опасности переносит жару, холода и прочие невзгоды, хотя ведет пастушеский образ жизни, но весьма любознательно и скрытно". Любознательные и трудолюбивые пастухи, опытные в военном деле, способные при этом к культуре и развитию – с такими врагами византийцам, как кажется, сталкиваться ещё не приходилось.

А сколько внимания пришельцы уделили такой, казалось бы далёкой от жизни степняков, сфере, как кораблестроение. Сначала мы с удивлением для себя обнаружили упоминания о пиратстве кочевников у берегов Чёрного моря в трудах Иоанна Бикларского. Затем Феофилакт Симокатта поведал нам, как при взятии Сирмия, каган соорудил "длинные военные суда, не по правилам кораблестроительного искусства, но как средства позволяли. Он посадил на них множество воинов-гребцов, которые нестройно, по-варварски, как ни попало, ударяли по воде веслами, и пустил их разом по реке". Затем лангобардский историк Павел Диакон рассказал о событиях около 600 года: "Также в это время, Агилульф (лангобардский царь) послал к Кагану, правителю авар, рабочих для постройки судов, с помощью который Каган впоследствии завоевал некий остров во Фракии". Речь идёт о прославленных италийских кораблестроителях, римлянах по происхождению, которые по просьбе Баяна были направлены в Аварский каганат для того, чтобы обучить местных специалистов постройке судов. При этом, поскольку в тексте говорится о завоевании "некого острова во Фракии", вероятно, что базировалась данная верфь не на Адриатике, а на берегах Чёрного моря, быть может, всё в том же устье Дуная. Как видим, пришельцы стремились ни в чём не отставать от европейских аборигенов, даже в таком специфическом вопросе, как создание собственной флотилии. Великими мореплавателями они, конечно, так и не стали, но локальные задачи решать вполне научились.

Не удивительно, что авары пытались использовать необычные плавательные средства и во время осады Фессалоники. Архиепископ Иоанн пишет о том "как на море придумали поставить широкий деревянный плот для того, чтобы с его помощью войти в городскую гавань". Горожане лишь посредством некой хитрости и, разумеется, по Божьему промыслу сорвали эти планы. В целом, однако, несмотря на сосредоточение значительных сил, войску Баяна так и не удалось взять второй по величине балканский город. Аваро-склавинская армия явно мучилась голодом, от неё постоянно откалывались перебежчики. Камнемёты и прочие осадные механизмы захватчики эффективно применять ещё толком не научились, снаряды в основном или недолетали до стены, или перелетали её. Вскорости и вовсе, со слов автора летописи: "враги действительно бежали, и за одну ночь они прошли большое расстояние, и бежали в страхе и беспорядке, оставляя по пути одежду, вооружение, скот и трупы". Хотя архиепископ полагает, что обратил агрессоров в бегство святой Димитрий, уроженец города Фессалоники, его небесный защитник и покровитель, не исключено, что причиной поспешного отступления варваров стала "чума" – неведомая болезнь, терзавшая накануне горожан, а теперь поразившая аварскую армию.

Это был страшный удар по пришельцам из глубин Азии, не имевшим иммунитета к ужасной эпидемии, давно и упорно выкашивавшей ряды византийцев и италийцев. Из одиннадцати сыновей Баяна семеро умерли в те дни. Возможно, эта пропорция и не показательна для степного войска в целом, но то, что оно оказалась ослабленным – никакому сомнению не подлежит. Наступил момент, когда ромеи могли перейти в наступление на своих ранее непобедимых врагов. Как долго ждал Маврикий этого мига! Взойдя на трон в 582 году он без конца развязывал одну военную кампанию против степняков за другой, но ни разу не добивался стратегических успехов. Даже когда дела на Востоке пошли на лад и персы стали верными друзьями греков, непостижимые пришельцы в одиночку громили византийские полчища, как будто это не лучшие в мире бойцы, а сборище паникёров и трусов.

В 600 году ромеям, наконец, представилась возможность для полноценной мести. Вот, как описывает новый поход Феофилакт Симокатта: "На четвертый день войска были созваны на собрание, и после речи Приска мир между аварами и ромеями оказался нарушенным. Дело в том, что император Маврикий в письме приказал стратигам нарушить договор. Когда, таким образом, мир явно был нарушен, ромеи двинулись к Виминакию – этот остров находится посредине Истра. На этом острове Коментиол решил объявить себя больным. Когда ромеи переправились с острова на материк, каган получил известия о движении ромеев. Поэтому варвар, собрав свои силы, опустошил ромейскую землю, своим же четырем сыновьям, оставшимся у него в живых, он передал войска и поручил охранять переходы через Истр. И вот сыновья варвара согласно поручению пытались охранять переходы Истра, ромеи же, связав себе плоты, одновременно переправились через реку. Когда на ее берегу завязалась битва, ромеи одолели стоящие против них неприятельские силы. А Коментиол вместе с Приском продолжали оставаться в Виминакии. У него было заранее решено: ни под каким видом не вступать в сражение с врагами, переубедить его в этом было невозможно; открыв себе медицинским ножом жилы на руке, он вследствие потери крови, под этим предлогом, а по существу из-за трусости, был небоеспособным".

О чём идёт речь у византийского летописца? Что это за остров, куда высадились имперские войска и почему так странно вели себя поставленные над ними командиры? Разберёмся во всём по порядку. Виминакий или Виминаций – это крупная римская крепость, развалины данного укрепления лежат неподалёку от современного сербского села Костолац. Древний город, столица провинции Верхняя Мезия, находился к западу от района Железных ворот, в промежутке между ними и устьем реки Велика Морава, разумеется, на южном берегу Дуная.

Виминаций (выделен красной чертой) в системе римской обороны по Дунаю

Что касается одноимённого ему острова, то скорее всего, в таковом качестве выступала нынешняя местность Ostrovo, что в переводе, собственно, и означает "остров". Сейчас, правда, данная территория примыкает к южному берегу Дуная, но в античное время это был внушительный кусок суши, площадью в 60 квадратных километров, со всех сторон омываемый дунайскими волнами. Именно его, видимо, Симокатта и назвал "островом посередине Истра".

Ostrovo на карте конца 18-го века