Странные люди, эти учёные мужи – искатели пращуров. То они готовы "обратить" в славян даже отдалённо их не напоминающих носителей самых различных археологических культур, то воротят нос от настоящих предков. Анты, видите ли, кажутся им слишком "подозрительными" в этом плане. В лучшем случае их готовы держать за "славяно-иранский симбиоз". То есть в них признают не чистокровных славян, а, скажем так, венедов, наполовину перемешавшихся с какими-то неустановленными аланскими или сарматскими племенами. Последние, если верить нашим маститым академикам, были довольно странными степняками. В бурную гуннскую эпоху, когда всё вокруг кипело и клокотало, дышало войной и звало на великие подвиги, они отчего стремились слезть со своих верных коней, осесть на землю и превратиться в скромных пахарей, не обижал которых в это время разве что очень ленивый кочевник. Но именно так выглядит процесс ассимиляции славянами неустановленных сарматских народов в изложении Валентина Седова: "Под воздействием переселенцев-земледельцев местное ираноязычное население постепенно изменило свой хозяйственный уклад. Кочевники переходили на оседлый образ жизни и начинали заниматься земледелием". Как видим, историк перед нами разворачивает прямо таки эпическую картину, нечто вроде "Перевоспитание злого степного бусурманина добрыми пращурами-хлеборобами". Аж слеза наворачивается, ей Богу!

Одно только непонятно: если славяне кого-то там поглощали, грешат в этом плане исключительно на антов, отчего это никак не отразилось на общем облике их культуры? И почему тогда оба народа выглядят с точки зрения византийцев как близнецы-братья? Прокопий Кесарийский, сравнивая антов со склавинами, утверждал: "А также одинаково и остальное, можно сказать, всё у тех и других... Есть у тех и других единый язык, совершенно варварский. Да и внешностью они друг от друга ничем не отличаются, ибо все они и высоки и сильны, телом же и волосами не слишком светлые и не рыжие, отнюдь не склоняются и к черноте, но все они чуть красноватые. Образ жизни (их) грубый и неприхотливый, как у массагетов (здесь – кочевников), и, как и те, они постоянно покрыты грязью, – впрочем, они менее всего коварны или злокозненны, но в простоте (своей) они сохраняют гуннский нрав. Да и имя встарь у склавинов и антов было одно".

Если за доказательство "славяно-сарматской" метисации в этом отрывке принять слова о "массагетском образе жизни", то тогда с равным успехом и второе племенное объединение – склавинов – надо записывать в тот же "симбиоз". Напомню, что византийский император Маврикий, автор "Стратегикона", посвятил обоим племенным группировкам всего одну главу, утверждая: "Племена склавинов и антов одинаковы и по образу жизни, и  по нравам..." Значит, и данный полководец не заметил никаких различий в способах ведения войны этими народами, хотя приёмы эти, как помним, оказались весьма оригинальны и сильно отличались от стратегий иных обитателей Европы. Проще говоря, если анты поглотили некую часть сарматов, отчего у них не появилось хоть какой-то завалящей конницы, почему они явились на Балканы, как и склавины, исключительно в качестве легковооружённых пехотинцев с дротиками в руках?

Впрочем, к чему эти гадания на кофейной гуще? Слава Богу, у нас хватает не только свидетельств древних авторов об антах и их родне, но полным-полно и археологических материалов о населении Восточной Европы этого периода. Давайте заглянем в жилища и могилы претендентов на звание древнейших славян, чтобы убедиться соответствуют они своим притязаниям, или нет. Но для начала разберёмся с тем, где будем их искать. Начнём, разумеется, с антов. Иордан оказался весьма скуп, когда отписал им земли "от Данастра до Данапра, там где Понтийское море образует излучину". Более щедрый Прокопий, во-первых, сообщил, что эти варвары в его эпоху уже вышли к Дунаю. По крайней мере, летописцу было известно, что константинопольский василевс Юстиниан Великий подарил антам город-крепость Туррис, расположенный где-то на северном берегу этой великой реки, вероятно, неподалёку от её устья. Во-вторых, византиец как мог очертил восточные пределы антских владений. В своей знаменитой книге "Война с готами" он поселяет за Танаисом, на азиатской стороне Меотийского болота кочевой народ утигуров, о котором мы ещё успеем в своё время поговорить. "А за ними, ещё выше к Северу сидят бесчисленные племена антов" – добавил при этом Прокопий.

Таким образом получалось, что тогдашние владения антов протянулись вплоть до верховьев Дона. Археолог Александр Медведев полагает такой расклад вполне реальным: "В своё время академик Михаил Артамонов счёл указанное сообщение явно ошибочным, ссылаясь на то, что никаких следов славянских поселений здесь не известно. Теперь, после открытия на Верхнем Дону довольно многочисленных поселений и городищ, в том числе и гуннского времени, по своему происхождению связанных с культурами "полей погребений" Среднего Поднепровья, ситуация изменилась радикально. На таких селищах, как Замятино 5, судя по найденной там фибуле, жизнь продолжалась как минимум до рубежа V-VI веков, то есть до времени, описанного в "Войне с готами". Во всяком случае теперь единственное сомнение Артамонова в достоверности этого важного свидетельства Прокопия как будто отпало. Поэтому, мне кажется, сейчас вполне допустимо распространять этноним анты и на население, обитавшее в середине I  тысячелетия на верхнедонских поселениях типа Чертовицкое III - Замятино". Иначе говоря, уважаемый воронежский историк предлагает расширить круг антов, включив в них не только представителей пеньковской культуры, но и тех, кто обитал на берегах Дона в рамках "одного из восточных центров гуннской державы". Но может быть исследователь погорячился? Как можно равнять славное племя антов и неких жалких донских невольников, томившихся в рабстве у грозных кочевников? Так ли уж они похожи? Давайте вплотную займёмся происхождением тех, в чьей принадлежности к антам уже ни у кого нет сомнений – пеньковцами.

Но для начала припомним, в каком состоянии мы оставили днепровских венедов, когда в последний раз о них говорили. Призовём себе на помощь археолога Андрея Обломского: "В настоящее время в рамках «классической» киевской культуры выделяются четыре  локальных  варианта:  среднеднепровский,  деснинский,  верхнеднепровский  и днепровский левобережный, или сейминско-донецкий. На  северной  окраине   основного  киевского  ареала  существует  группа памятников,  настолько  близкая  во  всех  отношениях  киевским  памятникам Поднепровья, что остается буквально один шаг до признания и этой группы в качестве еще одного варианта киевской культуры, пятого. Пользуясь тем  же  речным  принципом  обозначения,  он  мог  бы  получить  название "западнодвинского".  Но  пока  этот  термин  не  признан,  мы  будем  называть  эту северную  группу  "памятники  типа  Заозерья". Следовательно, у нас имеется пять локальных вариантов киевлян. Позволю себе напомнить вам, что "среднеднепровский" и "сейминско-донецкий" – это название тех "лояльных" венедских группировок, что попали под власть готских вождей; "деснинцы" – это, напротив, непримиримые борцы с германским нашествием; "верхнеднепровцы", они же "абиднинцы" – самые вольные, но и самые отсталые из днепровских разбойников, их уже после прихода готов серьёзно потеснили выходцы с Десны; и, наконец, "западнодвинцы", они же "тушемлинцы" – потомки венедов, смешавшихся с лесными балтами. Впрочем, накануне интересующих нас событий сложился ещё один, в некоторой степени, промежуточный полувариант. Речь идёт о тех "лояльных" венедах, что некоторое время жили вместе с готами, а затем отчего-то (гунны?) бежали на Северо-восток. Археологи именуют их "типа Роище-Александровка", мы же давайте звать их "новыми деснинцами". Итак, что же происходит в мире киевлян с приходом свирепых гуннов? Мы уже знаем, что "сейминско-донецкий" вариант сообщества оказывается на Дону, где образует невольничью основу "одного из восточных центров гуннской державы". Компанию ему на каторге составляет какая-то небольшая часть "среднеднепровцев". Впрочем, и те и другие относятся к числу лояльных германцам племён, испытавших серьёзное готское влияние, так что разница меж ними в принципе невелика.

Непримиримые "деснинцы" становятся базой для создания колочинской культуры. По сути, борцы с германской агрессией остались жить на прежних местах, лишь немного сдвинулись к Югу и Востоку, в сторону освободившейся Лесостепи. Исследователи теряются в догадках, кем же были эти люди. Кто-то считает их балтами, кто-то славянами, некоторые говорят о "балто-славянском начале". Одно ясно: эти племена попали под власть кочевников. Впрочем, намекают нам на это тонкое обстоятельство отечественные историки, к примеру, всё тот же Обломский, исключительно деликатно: "Не исключено, что свидетельством союза деснинского населения с гуннами являются находки степных по происхождению вещей на поздних памятниках киевской культуры (зеркало из Ульяновки-1, наконечники стрел), хотя этих предметов пока слишком мало для того, чтобы считать связи устойчивыми". О том, какой именно "союз" мог быть у "потрясателей Вселенной" со скромными обитателями деснинских и сейминских берегов, исследователи предпочитают особенно не распространяться, хотя судьба донских собратьев более чем красноречива. Не будем, однако, придираться к тому, как ловко учёные порой обходят острые углы, обратимся лучше к древностям антов.

Вот что думают о рождении этого племени ведущие отечественные археологи Игорь Гавритухин и Андрей Обломский: "Более сложным представляется процесс образования пеньковской культуры. Дискуссия на эту тему, начавшаяся в 60-е годы ХХ века, продолжается до сих пор. Специально мы уже рассматривали эту проблему. Типологически наиболее вероятные прототипы пеньковской археологической общности, по нашему мнению, – памятники позднего этапа среднеднепровского варианта киевской культуры и черняховские поселения киевской традиции. В несколько меньшей степени к раннепеньковским близки материалы поздних сейминско-донецких киевских памятников и типа Роища – Александровки. Все перечисленные прототипы представляют собой образования одного и того же круга. Их основу составляют традиции лесостепного населения киевской культуры, либо находившегося под сильным черняховским влиянием, либо непосредственно включенного в черняховскую этнополитическую общность. Тем не менее, известное огрубление, упрощение пеньковской культуры не только по сравнению с черняховской, но и с различными группами лесостепной киевской, невозможно объяснить без предположения о некотором воздействии традиций северного по происхождению киевского населения на южные племена".

Выражаясь своими словами: анты сложились на базе лояльных готам венедов –"среднеднепровцев", с небольшими добавками "сеймино-донцев" и "новых деснинцев". Правда, общий облик культуры после ухода готов значительно "упростился", в чём ряд исследователей "обвиняет" потомков днепровских разбойников с Севера. Впрочем, схватить за руку этих неуловимых "дикарей" пока не удаётся, реальных следов пребывания их в этой зоне не обнаружено. Конечно, "лояльные" венеды сильно деградируют в сравнении с предшествующим периодом, нельзя, однако, не восхититься размахом их притязаний. "Упрощенцам" удалось, по сути, почти мгновенно захватить всю лесостепную Готию! Причём, либо их тут ждали с распростёртыми объятиями, либо никакого населения в этих краях уже не оставалось, поскольку доказательств того, что эти места будущим славянам приходилось брать с боем, археологи не откопали. Как замечательно сформулировал Ростислав Терпиловский: "Незначительные группы прежних обитателей лесостепи не оказали сопротивления северным племенам, продвинувшимся на опустевшие территории". Выходит, нашим предкам просто невероятно повезло!

Впрочем, судите сами. Вот, вкратце, тот сюжет, реальность которого отстаивают ныне отечественные историки: гунны приходят в Скифию, всё по-быстрому тут зачищают от прежних хозяев, и благородно удаляются в иные края по своим делам. Анты появляются на территории Готии, никого тут уже не застают, и, не будь дураками, прибирают к своим рукам свободные и бесхозные, зато самые плодородные земли нашего континента. Действительно, от широты и богатства пеньковских владений захватывает дух. Их новая страна начинается у восточных склонов Карпатских гор, пролегает через средние течения Днестра и Южного Буга, раскидывается по обоим сторонам полноводного Днепра вплоть до самых его порогов, и далее растекается до бассейна Северского Донца. А если включить сюда ещё и район Чертовицкое-Замятино, то в пределы пеньковцев попадает ещё и всё Верхнее Подонье. Но, стоп, как же это у нас вылетело из головы! Ведь там, на Дону, жили гуннские невольники, а здесь, в зоне днепровской лесостепи обитают исключительно свободные анты.

Странный, однако, пасьянс складывается у отечественных историков, не находите? Куда более северная колочинская культура у них входит в "союз" с гуннами, восточное донское "пятно" и вовсе оказалось большим невольничьим центром, а вот об антах в этом плане никто даже не заикается. Вылезли себе люди на просторы Северного Причерноморья и живут спокойно и счастливо. Зачем им вступать в какой-то подозрительный "союз", да ещё и с уродливыми кентаврами? Но, может быть, пеньковцы появились в этих местах позже, когда грозных кочевников уже и след простыл? Да нет же, как свидетельствует всё тот же Обломский: "Колочинская и пеньковская культуры сформировались либо в тот период, когда еще существовали наиболее поздние черняховские поселки, либо тогда, когда гончарная керамика и некоторые другие изделия черняховского происхождения еще употреблялись в быту. Наличие на ранних памятниках черняховских вещей и генетическая преемственность некоторых групп киевской культуры и древностей так называемой киевской традиции в Черняхове (Журавка, Хлопков и им подобные поселения), с одной стороны, колочинской и пеньковской археологических общностей, с другой, наряду с набором рассмотренных хронологических индикаторов, заставляют считать, что время образования колочинской и пеньковской культур приходится на 2-ю четверть – середину V века". Получается, что и "союзная" гуннам колочинская культура и вполне, по мнению учёных, свободная пеньковская появились не когда-либо ещё, а в период наивысшего могущества кочевников – в эпоху Аттилы. Причём, начало формирования двух этих сообществ пришлось на тот отрезок времени, когда свирепые кентавры кочевали где-то в Северном Причерноморье, а рядом с ними, по берегу Понта и в низовьях Днепра продолжали обитать преданные пришельцам остготские группировки Гезимунда.

Гуннов этого периода боялась вся Европа. Тряслись, обливаясь холодным потом византийские василевсы в далёком, ограждённом высокими стенами Константинополе. Рыдал о кончине мира епископ Амвросий из Милана. Готовился сесть на корабли, чтобы спастись от нашествия на островах Средиземноморья блаженный Иероним со своими монахами из Иерусалима. А здесь, в лесостепном Поднепровье, практически перед самым носом у кровожадных агрессоров как ни в чём не бывало разгуливали свободные и независимые анты. Надо ж ведь, какими привередливыми оказались эти кочевники!? Западных балтов с берегов Янтарного моря пригоняли в Поднепровье, финских охотников вылавливали в верховьях Волги, забредали в такие дебри, что один из котлов так называемого "гуннского" типа археологи обнаружили на берегах Северной Двины, которая, как известно, впадает аж в Белое море. Но антов не трогали. Ни-ни. Только "сейминско-донецких" собратьев их отправили на донскую каторгу, да колочинцев склонили к "союзу".

Быть может, днепровские венеды, расправившие плечи в бывших готских владениях, по-быстрому настроили в Лесостепи крепостей, и ярость гуннов разбилась о стены прочных цитаделей? Да нет же, известно, что даже когда анты занимали древние городища, такие, например, как Пастырское, они не утруждали себя ни то что созданием – восстановлением прежних укреплений. Тогда, наверное, анты полагались на мощь своего оружия? Но вот незадача, единственное, что было в этом плане обнаружено на ранних пеньковских поселениях – это единичные острия дротиков и чуть больше наконечников стрел. Впрочем, что касается последних, то историкам известно, что они далеко не всегда принадлежат хозяевам этих земель, но гораздо чаще бывают следами непрошенных гостей. Вот и в пражско-пеньковских пределах славянскими таковых оказалось менее десяти процентов от общего числа найденных наконечников. Предки наши пользовались небольшими деревянными луками, годными скорее для охоты, в крайнем случае – для нападения из засады. Разумеется и стрелы к ним шли особые, очень маленькие по размерам. Прочие, обычные по размерам, наконечники оказались готскими ланцетовидными или гуннскими трёхлопастными. Кстати, точно такие находки на колочинской территории стали основанием предположить пресловутый "союз" данного народа с гуннами. Подобные артефакты из страны антов к схожим выводам учёных отчего-то не подвигли. Ещё бы, разница велика – там какие-то непонятные то ли балты, то ли балто-славяне, а тут – без пяти минут наши предки. Разве могут они находится в подчинении у гуннов? Ни за что!

Иордан называл Аттилу "правителем – единственным в мире – чуть ли не всей Скифии", которому выплачивали дани обе Римские империи: Гесперия и Византия. Эдвард Томпсон пытается уточнить рубежи кочевой империи: "Западная граница гуннов не доходила до Рейна, поскольку, как мы уже знаем, между гуннами и рекой находились независимые восточные бургунды. В самом начале правления Руа вождь Октар управлял самыми западными территориями гуннов, и в конце жизни он, очевидно, пробивался к Рейну, но смерть не дала возможности закончить решение этой задачи. В северном направлении, согласно Приску, получившему информацию из надежного источника, Аттила управлял «островами в океане». Теперь историки считают, что острова, которыми управлял Аттила, были островами Балтийского моря, но, по мнению Моммзена, имелась в виду Британия. Как далеко на восток простирались его владения? Кислинг полагает, что аланы, занимавшие территорию от Дона до Аральского моря, безоговорочно признали господство Аттилы". Отбросив в сторону такие спорные "мелочи", как Британия или Приаралье, получаем в любом случае грандиозное государственное образование, сравнимое по охвату территорий с державой Александра Македонского или Римом в период его расцвета: почти от Рейна до, как минимум, Каспия, и от побережья Балтики до границы по Дунаю и причерноморских земель.

Российский историк Игорь Данилевский признаёт: "Представить, что славянские племена каким-то чудом оказались не затронутыми гуннским нашествием, просто невозможно". Действительно, если грозные завоеватели всколыхнули всю Европу, сорвали со своим мест большинство её обитателей, почему они должны были делать исключение для наших предков? Глупо, с моей точки зрения, даже ставить вопрос: входили ли будущие славяне и, в частности, анты в состав покорённых гуннами народов? Куда полезней, как мне кажется, задуматься над тем, почему их не видели древние хроники в качестве самостоятельного племени или союза племён в гуннский период. И какая роль досталась нашим пращурам внутри огромной кочевой Империи?

Меж тем, если не обольщаться сладкими сказками отечественных историков о возможности равноправного "союза" со свирепыми кентаврами, приходится признать, что у остальных народов гигантской Державы, выбор, по сути, был невелик. Лучшие и самые воинственные из них могли верной и преданной службой заслужить право стать "сподвижниками" гуннских вождей. К таковым можно отнести остатки причерноморских остготов, а также гепидов, аланов, некие сарматские племена и даже, как ни странно, западных балтов. Эти племена со своими вождями принимали участие в большинстве гуннских походов, на них рассчитывали, как на серьёзную военную силу. Например, напав на Винитария гунны Баламбера призвали себе на помощь остготов Гезимунда. Судя по всему, тем же проверенным в боях командирам поручалось надзирать над невольничьими центрами типа донского. Ведь археологи обнаружили там не только (и не столько) степные элементы, но и "присутствие какой-то группы германцев постчерняховского периода, вовлечённых в орбиту передвижения гуннов". Следовательно руками готов, гепидов, скиров, герулов, аланов и даже западных балтов, их оружием и доблестью, царственные гунны геройствовали на просторах Восточной Европы, направляя одни уже покорённые народы на порабощение других, пока независимых. Однако, выясняется, что многие восточногерманские племена даже такую зависимость от кочевников переносили с великим трудом. Судьба днепровских остготов, ушедших с Радагайсом на Запад и там бесследно сгинувших, яркое тому подтверждение. Как  мы знаем, после смерти Аттилы против его наследников ополчились не какие-либо дальние этносы, а вчерашние "сподвижники": гепиды, аланы, остготы, руги и так далее.

Иные народы, и даже целые государства, полагались в Гуннской империи "данниками". Возможно, высокомерные степняки в своей безумной гордости даже римлян и византийцев к таковым относили. В реальности, однако, в эту категорию стоит включить самые удалённые, периферийные племена, от которых кочевники не требовали ни войск, ни рабов, а довольствовались лишь регулярными податями. Иногда всё сводилось, как у готов с "арктическими" племенами, к меховым поборам. Впрочем, в отличие от германцев, кочевники предпочитали навязывать "данникам" собственных, то есть гуннских, правителей, дабы, видимо, лучше контролировать сбор богатств со вновь обретённых земель. Именно на это обстоятельство прозрачно намекает рассказ Приска Панийского об упорной войне, которую вели свирепые степняки с некими акацирами, далёким северным народом, чьи владения граничили с владениями эстов – балтийских племён. Конфликт продолжался до тех пор пока обитатели окраины нашего континента не согласились признать своим царём Эллака, сына Аттилы. Возможно, в схожем положении оказались и богатые мехом хуннугуры, которых, по словам Иордана, "устрашила отвага столь многочисленных мужей".

Но, быть может, мы преувеличиваем могущество гуннов и их влияние на самом деле не распространялось на европейские окраины? Послушаем историка Мишеля Казанского: "Действительно, судя по археологическим данным в эпоху великого переселения народов в лесной зоне от Немана до Волги происходит резкое возрастание военной опасности. Возникает большое количество укреплённых городищ, на ряде из них зафиксированы слои пожаров. На некоторых, например, на Демидовке, Аукштадварисе, Аукуро-Калнасе отмечены бесспорные следы военных действий. Интересно, что на этих трёх городищах найдены нехарактерные для лесной зоны трёхлопастные наконечники стрел "гуннского типа". Одна стрела засела в костях человека, погребённого на могильнике Плинкайгалис".  А ведь речь идёт о такой глухомани, как Литва, Белоруссия или Смоленщина, куда в своё время не добралась даже конница Батыя. Трёхлопастная гуннская стрела была обнаружена ещё севернее – в Псковской области, в окрестностях озера Узмень. Кроме того, именно в V столетии в самых отдалённых уголках Восточной Европы стали появляться "княжеские" могилы, а в них предметы, тесно связанные своим происхождением с Империей кочевников. Не те ли это правители, которых кочевники навязали северянам?

Впрочем, не будем грустить о судьбе прятавшихся в лесах "данников", их участи могли позавидовать многие народы, особенно те, кто оказался в лесостепной полосе, поближе к владениям свирепых кентавров. Именно там возникали невольничьи центры. И не думайте, что речь идёт лишь об одном Чертовицкое-Замятино на Дону. Вряд ли аппетиты  вознёсшихся на вершину мира кочевников могла удовлетворить единственная аграрно-ремесленная база. Посему поищем на просторах Скифии другие подобные образования. Вот, например, прелюбопытное явление возникло одновременно с донским центром на Средней Волге (нынешний Татарстан, Самарская и Ульяновская область). Внезапно в эти края приходят новые технологии и приёмы, здесь зарождается очаг пашенного земледелия, тут начинают активно плавить железо. Археологи назвали данное аграрно-ремесленное "пятно" именьковской культурой. Академик Валентин Седов утверждает: "Её носителями были славяне, составившие крупную культурно-племенную группировку после гуннского разгрома Черняховского ареала. В этой ситуации какая-то часть (довольно многочисленная) антов в конце IV века переместилась из этого ареала в Среднее Поволжье, где и основала именьковскую культуру". Похвально, конечно, стремление учёных везде и всюду видеть исключительно наших предков, но нельзя не признать, что к берегам великой реки пришли самые разные народы. Кроме венедов здесь ощутимо влияние пшеворцев (вандалов), черняховцев (готов), мощинцев (лесных балтов с берегов Оки), поздних дьяковцев (финских охотников с Верхней Волги). Согласитесь, что эта сборная "солянка"весьма напоминает ту, что не по своей воле оказалась на Дону. Практически тот же состав, с явным преобладанием киевской традиции. Спрашивается, неужели так далеко от мест своего привычного обитания эти люди оказались совершенно добровольно? Жили себе, к примеру, венеды на Днепре, а вандалы на Висле и вдруг абсолютно независимо друг от друга, но что примечательно – одновременно – пришла им в голову светлая идея отправиться на Среднюю Волгу в район нынешней Казани или Ульяновска. И туда же вместе с ними устремились лесники из Центральной России.