Игорь Коломийцев.   В когтях Грифона

Часть четвертая. На руинах Империи

Глава шестнадцатая. Схватка за Балканы

Граница Византии и Каганата. Сиреневым цветом отмечена спорная территория Второй Паннонии. Указаны приблизительные места строительства понтонных мостов

Как выясняется из данного текста, Византия уже с 574 года регулярно платит кочевникам "отступные", причём их сумма доходит до 80 тысяч солидов. Это вам не разовые "дары" в виде тканей и побрякушек, чем отделывался от степняков Юстиниан, а постоянная дань, весьма ощутимая для имперской казны. С эпохи Аттилы Константинополь не подвергался подобным унижениям. Но аварам, видимо, даже этого показалось мало. Они во что бы то ни стало хотели овладеть Сирмием и принялись сооружать понтонные мосты на реке Саве, отрезая этот город со всех сторон от имперского снабжения. Многие историки полагают, что строителями варварских кораблей, как и гребцами на них, соответственно и создателями из этих судов двух плавучих мостов были никто иные, как наши предки.

Впрочем, Менандр в данном случае никак не именует подданных Баяна. О том, что это были "склавины" мы можем только догадываться. Его коллега, сирийский писатель Иоанн Эфесский тоже приписывает все эти действия "гнусному народу, называемому аварами". Вот, что отмечает данный автор: "После тринадцати лет царствования скончался император Юстин, после него стал автократором победоносный Тиверий, который был в течение четырёх лет совместно с ним кесарем. Он и все государство были немало огорчены тем, что случилось в третий год его царствования после смерти Юстина, и всячески пытались разрушить мост, но сразу не смогли этого сделать, так как, захватившие его, засели, спрашивая с него, чтобы он отдал им город Сирмиум, на этом берегу реки, чтобы им поселиться в нем, угрожая тем, что в случае отказа они будут воевать с ним и станут опустошать его государство. Но он не соглашался им подчиниться, стал собирать (войска) и следить, когда наступит время, чтобы можно было вести войну. Они построили также другой мост, чего, как говорят, никогда прежде не было; сделали они это, готовясь к плохому".

Макет города Sirmium

Если не забыли, третий год правления Тиверия – это 581 по нашему летоисчислению. Именно в это время огромные толпы склавинов, со слов всё того же Иоанна Эфесского, устремляются на Балканы, "располагаются и живут в ромейских областях, без забот и страха". Выходит, мы имеем дело с двойным ударом по византийцам: авары осаждают Сирмий, склавины тем временем грабят Иллирию и Фракию, что само по себе невольно наводит на мысль о том, что действия тех и других могли быть меж собой согласованы. Современные историки, правда, подобный вариант восприятия событий, как правило, отвергают сходу. Сергей Алексеев увидел в том лишь случайное совпадение: "Поздней осенью 580 года словене (так он именует летописных склавинов) вновь вторглись в пределы Империи. Началось третье и самое мощное в VI веке словенское нашествие. События развернулись в столь удобный для Баяна момент, что можно было бы думать о сговоре его со словенами. Но это не так – дунайцы и авары пока ещё оставались врагами. Начиная нашествие, словене руководствовались своими интересами".

С тем, что дунайские склавины преследовали в первую очередь собственные шкурные интересы, спорить сложно. Но вот согласовывали ли они свои действия, или нет, с кочевниками – вопрос не такой уж простой. У Иоанна Бикларского находим: "В третий год (правления) императора Тиверия, он же одиннадцатый год царя Леовигильда: Авары отражаются от границ Фракии и захватывают части Греции и Паннонии". Далее, как мы помним, этот же самый автор рассказывает о бесчинствах склавинов в Иллирике и Фракии. Если под Паннонией понимать область города Сирмий, то приходится признать, что у визиготского епископа речь идёт о всё той же кампании 581 года. Но тогда его "авары", напавшие на Грецию, оборачиваются "склавинами" из сочинения Иоанна Эфесского, у которого "в третий год после смерти императора Юстина, в царствование императора Тиверия вышел проклятый народ склавины и прошли всю Элладу, области Фессалоникии и всю Фракию". Выходит, что с этого момента летописцы уже путают два народа меж собой, действия одних приписывают другим. Но что заставило их так грубо ошибиться?

Давайте ещё раз попытаемся восстановить последовательность событий. Приблизительно около 576 года орды склавинов бесчинствуют на Балканах. Тиверий уговаривает Баяна напасть на их земли и посылает в помощь свой флот. Авары разоряют Валахию. Подчинили они при этом себе склавинов или нет, мы не знаем. Но важнейшие переправы через Дунай, они, несомненно, заняли. Как и проходы в Южных Карпатах в районе Железных ворот. Представьте себе, в каком непростом положении после этого оказались северодунайские аборигены. Конечно, в их праве было не подчиниться Баяну и не платить ему дань. Но вот свободно путешествовать с одного берега великой реки на другой они теперь никак не могли. Выставив пограничную стражу по Дунаю, кочевники разрезали склавинские племена пополам, часть из них осталась на византийской территории, другая – в прежних местах жительства. У пришельцев с Востока появился сильнейший рычаг давления на придунайских варваров. Ведь грабителям после удачных налётов необходимо было где-то скрываться от гнева византийцев, им нужны были базы для отдыха, места для укрытия добычи и пленных. Меж тем, все они находились по ту сторону великой реки. Поэтому, когда в 581 году Баян осадил Сирмий, и, одновременно, толпы варваров обрушились на балканские провинции, византийцы стали кое-что подозревать. Разумеется, у них не было твёрдых доказательств того, что всё это спланировано хитроумным каганом, но смутные сомнения поневоле закрадывались в их головы.

Авары же вели себя так, как будто всячески старались развеять эти гнусные подозрения. Каган клялся, что строит мост не против греков, но чтобы повторить поход на склавинов, "неприятелей своих и римских". Он уверял, что "склавины оскорбили его тем, что не хотят платить ему определенной ежегодно дани". При этом угрожал развязать войну, если византийцы помешают ему в строительстве мостового перехода, и требовал отправить его посланников к Тиверию. Тамошние ромеи ему, однако, не поверили, но дипломатов, по свидетельству Менандра, в Константинополь всё же доставили: "Посланники аварские по прибытии в столицу просили императора приготовить для хагана и для войска аварского суда на Истре для переправы их против склавинов; они представляли, что хаган, полагаясь на дружбу с ним, уже наводит мост на Сае и хочет истребить общих, его и римских, врагов – склавинов. После такого объявления император немедленно понял намерение хагана завоевать Сирмий; он знал, что хаган строит мост с той целью, чтобы препятствовать ввозу в Сирмий припасов и голодом принудить город к сдаче. Император, полагавшийся на существующий с аварами мир, не сделал заранее нужных приготовлений к защите Сирмия. Не имея войска, не только достаточного противустать аварской силе, но и самого малочисленного, потому что все полки были заняты войной с персами в Армении и в Месопотамии, он притворился, будто не понимает замысла хаганова. Он сказал, что сам желает, чтобы они шли на склавинов, много грабивших римские области; но что это время не самое благоприятное для такого предприятия аваров, потому что турки уже поставили стан у Херсона, и что если авары перейдут Истр, то это немедленно будет замечено турками; что теперь лучше для них удержаться от похода и отложить его до другого времени; что он вскоре узнает мысли турков, куда они намерены обратиться и сообщит о том хагану".

Теперь уже пришёл черёд кочевникам не поверить византийцам. Вполне возможно, что аварская разведка накануне донесла и о смуте в Тюркском каганате и о готовности врагов уйти из Крыма. Скорее всего, развязывая боевые действия вокруг Сирмия, пришлые кочевники твёрдо были уверены в том, что в тыл им преследователи уже не ударят. По крайней мере, на этот раз вечная угроза совсем не смутила аваров. Причём посланник, взявший деньги Тиверия под обещание удержать Баяна от войны, на самом деле советовал кагану продолжить осаду. Возможно, за это он и поплатился. Дипломатическая миссия пострадала от нападения грабителей. Менандр сообщает: "Проездом через Иллирийскую область, вместе с провожавшими его немногими римлянами, он (посланник) был убит склавинами, делавшими наезды на те места". Были ли убийцами на самом деле северными варварами, или в данном случае имела место инсценировка со стороны мстительных греков, узнавших о происках посла, нам неизвестно. В любом случае войну эта смерть не остановила.

Прибывший следом новый кочевой дипломат по имени Солах уже без обиняков предложил василевсу сдать город Сирмий аварам. В качестве ответной любезности Баян предлагал выпустить его жителей и защитников с тем имуществом, которое они смогут вынести на себе. Тиверий от такого дерзкого предложения отказался. Война продолжилась, хотя у ромеев явно не доставало сил противостоять армии кагана. У Менандра данная кампания описана в отрывках, впрочем, из них тоже проглядывает полная беспомощность византийцев: "Между римлянами и аварами сражение продолжалось три дня, и никакое римское войско не показалось на мосту в Далматии, хотя он был беззащитен. Апсих (полководец Баяна), занимавший прежде тот мост с аварским войском, оказал такое небрежение к римлянам, что перешел к другому мосту, а к силе Баяновой присоединилась еще другая. Бывшие в Сирмии римляне терпели ужасный голод. Совершенный недостаток в съестных припасах заставил их употреблять в пищу вещи отвратительные. Неприятель навел мост (второй?) через Сай. Соломон, начальник Сирмия, управлял делами без надлежащей деятельности, не оказывал никаких стратегических способностей. Жители города были в отчаянии; они оплакивали свою судьбу и упрекали римских военачальников. У Феогнида было мало войска. Когда эти обстоятельства дошли до царя Тиверия, считая выгоднейшим, чтобы жители Сирмия не сделались подвластными неприятелю вместе с городом, он писал к Феогниду, чтобы тот прекратил войну на таких условиях, чтобы жители вышли все из города живые, не взяв с собой ничего своего, кроме одного платья. Эти условия были приняты; военные действия прекратились, с тем чтобы город был уступлен римлянами аварам, а авары уступили римлянам жителей его без их имущества. Хаган требовал притом за прошедшие три года золота, которого он не получал по обыкновению и которое римляне ему платили, для того чтобы он не действовал против них. Количество платимых золотых монет простиралось ежегодно до восьмидесяти тысяч".

Тем не менее, переговоры об освобождении Сирмия затянулись, поскольку золото доставили не сразу. В результате, как сообщает Иоанн Эфесский, многих горожан спасти уже не удалось: "император был вынужден послать другого человека, по имени Калистерий, епарха претория, к аварам. Он отправился и сдал им город, так как он считал, что это лучше, чем если он будет взят с боя и силой, после двух лет притеснений и такого тяжкого голода, что после всех животных и всякой живности ели даже кошек и тому подобное, в горькой нужде, которая была не меньшей, чем бывшая в Самарии, как поучают нас Писания. Говорили также о жалости, которую выказывали эти варвары к людям, измученным там голодом, которая была удивительна и служила обличением для христиан, которые не жалеют своих товарищей и не имеют милости к своей плоти. Потому что, когда они вошли в город и увидали смертельные мучения народа, который в нем был, они пожалели их и дали хлеба для еды и вина для питья. Но так как они были истощены голодом в течение долгих двух лет, они жадно ели и тотчас внезапно умирали. Те, что были в живых, удалились и ушли из города, а варвары взяли город и поселились в нем".

Картина кисти епископа-монофизита из города Эфесса поистине удивительна. Надо в тонкостях понимать психологию византийцев, чтобы сполна поразиться цитируемому отрывку. Для греков и римлян любые варвары были сродни двуногим зверям: грязные, дикие, кровожадные и жестокие. Самыми же отвратительными из этих полуживотных всегда были кочевники. То, что пишут античные авторы о зверствах гуннов, убивающих даже стариков и младенцев, не щадящих ни беременных женщин, ни священников, невозможно читать без содрогания. И вдруг – такой пассаж. Варвары, два года осаждавшие город и, наконец, в него ворвавшиеся, вместо убийств и погромов занимаются тем, что пытаются накормить и спасти римлян. Заметьте, без малейшей для себя выгоды, ибо оставшиеся в живых по договору оставались византийскими подданными. Человеколюбивые кочевники – это что-то новое для античной литературы.

Взятие аварами города Сирмий произвело на современников неизгладимое впечатление. Как пишут сербские историки Бугарски и Иванишевич (Ivan Bugarski, Vujadin Ivanišević): "Последствия от падения столицы Паннонии в 582 году были далекоидущими, они привели к завершению процесса распада гражданской и военной власти империи к северу от Савы и Дуная". Образно говоря, непотопляемый корабль византийской обороны получил первую серьёзную пробоину. Он ещё держался на плаву, но команда на палубе уже почувствовала себя неуютно. Вскоре после заключения договора с кочевниками император Тиверий оказался при смерти и передал царскую диадему одному из своих полководцев – Маврикию, предварительно отдав ему в жёны свою дочь. Мнения по поводу нового василевса разделились. Византийские историки, в основном, пели ему дифирамбы. Вот, например, как оценивает его Менандр: "Тиверий-кесарь назначил Маврикия полководцем Востока. Он не был вскормлен в военных трудах, но был человеком рассудительным, серьезным и обстоятельным. Совокупляя в себе самые противоположные свойства, высокость духа с кротостью, он не был горд и высокомерен. Верховная власть, взыскав такого мужа, каков был Маврикий, умножила на опыте его славу". Наши современники порой гораздо сдержанней в комплиментах. Георгий Вернадский пишет: "Его (Тиверия) преемником на троне стал Маврикий, армянин по происхождению и скупец по нраву".

Золотой солид императора Маврикия Тиверия

И то, и другое, пожалуй, было правдою – будущий император родился в провинции Каппадокия, большинство населения которой составляли армяне, причём отец владыки по некоторым сведениям был простым садовником, да и жадность, чего греха таить, занимала не последнее место среди черт характера новоявленного императора. Недостаток этот, впрочем, уравновешивался множеством иных достоинств. Умный, выдержанный и рассудительный, любитель поэзии и покровитель различных наук, Маврикий, несомненно, стал бы отличным правителем Византии в другое, более спокойное, время. Но ему достался сложный период. Авары уже вкусили свежей ромейской крови. Убедившись в неспособности Империи им противостоять, они стали творить из великой державы дойную корову. Послушайте, что пишет об амбициях пришельцев  продолжатель трудов Менандра, летописец по имени Феофилакт Симокатта: "не мало тогда осмелились они совершить в юношеской своей дерзости. Родом они были гунны, жили по берегу Истра, племя самое вероломное, ненасытное из всех кочевников. Овладев весьма значительным городом, они отправили посольство к императору Маврикию. Это был Сирмий, город, постоянно упоминаемый и восхваляемый ромеями, живущими в Европе... Когда город оказался в руках гуннов, было заключено перемирие, чтобы военные действия прекратились, наступил мир и каждый мог спокойно заниматься своими делами. Условия для ромеев были самые унизительные: после ряда столь тяжких несчастий, словно судьи какого-либо состязания, они преподнесли варварам в качестве славных даров за блестящий подвиг восемьдесят тысяч золотых и обязались каждый год через купцов вносить эту сумму серебром и разноцветными одеждами. Но это перемирие продержалось не больше двух лет, ибо каган, называемый так у гуннов, стал вести себя гордо и презрительно по отношению к ромеям".

Царь варваров как будто всё время прощупывал границы податливости византийцев: то потребовал себе диковинку – индийского слона, то заставил греков соорудить для него золотое ложе. Маврикий исполнил все прихоти кагана, но тот вскоре вернул подарки, как будто это были некие безделушки. "Более того, он потребовал, чтобы сверх восьмидесяти тысяч золотых ромеи уплачивали ему ежегодно еще по двадцать тысяч. Император ему в этом отказал. Тогда гунн презрел все договоры и пустил свои клятвы по ветру. И тотчас же, подняв трубу, любезную битвам, он стал собирать свои силы. Он внезапно напал и захватил город Сингидун, бывший неукрепленным, лишенный всякого военного снаряжения, так как благодаря миру вся Фракия пребывала в полной беззаботности: ведь мир не располагает к бдительности и не внушает прозорливости. Большинство жителей города проводило время вне стен, в полях, ибо жатва заставляла их так поступать; наступило уже лето, и они собирали свои богатства с полей, чтобы иметь возможность прожить. Их и стал преследовать враг. Но не без боя взял варвар город: сильное столкновение произошло в воротах города, и многим аварам суждено было погибнуть, и одержали они, как говорится, кадмову (то бишь пиррову) победу. Враги опустошили и ограбили много других соседних городов. Их они взяли без всякого труда: непредвиденным было это несчастье, нежданно-негаданно оно свалилось на них. Взяв Августы и Виминакий (это были известные города, находившиеся в ведении префекта Иллирии), он тотчас отправился с войском дальше, разграбил Анхиал и все окружающие поселки предал опустошению".

Балканские провинции Византии. Красной чертой отмечены города, взятые аварами к 583-584 годам

Это уже попахивало настоящей масштабной катастрофой. Взятые варварами города Сингидум и Виминаций были оплотами иллирийской обороны, их потеря передавала в руки кочевников всю западную часть Балканского полуострова. Знаменитый курорт Анхиал на берегу Чёрного моря в районе нынешнего Бургаса и вовсе открывал для армии степняков прямую дорогу к Константинополю. Маврикий поспешил заключить мир на условиях победителей: "На следующий год Эльпидий (византийский чиновник) был назначен для посольства с той же самою целью. Он был отправлен к аварам и, явившись к кагану, просил отправить вместе с ним к императору посла для новых переговоров о мире, а также о том, чтобы к платежам были прибавлены еще другие двадцать тысяч золотых. Каган одобрил это предложение и вместе с Эльпидием отправил к кесарю в качестве посла Таргития, человека видного в племени аваров. Они оба прибыли к императору и заключили договор и соглашение на условиях, чтобы ромеи к восьмидесяти тысячам золотых вносили ежегодно еще двадцать тысяч золотых, а если они не сделают этого по своей небрежности, то с ними вновь будет война. Таким образом, казалось, договор был вновь заключен и в войне наступило перемирие".

По свидетельству Феофилакта Симокатты кампанию 583-584 годов против Империи вели одни только авары, именно с их царём греки договаривались о мире. Иоанн Эфесский в "Церковной истории" замечает, однако, и других участников конфликта. Послушаем его: "И опять восстал на ромеев дикий народ варваров, мерзких, с заплетёнными волосами. Они  – те, которых зовут авары  – выплеснулись и вышли с Востока. А также восстал народ западный  – склавины и ещё иные народы, называемые лангобарды; ведь они также были в подчинении у хагана, царя аваров. Они напали, захватили два города и множество крепостей ромеев и сказали жителям этой области: "Выходите, сейте и жните  – только половину налога мы будем забирать у вас". Согласитесь, свидетельство более, чем любопытное. Во-первых, сирийский писатель сообщает, что авары относились к жителям захваченных областей совсем не так, как это делали их предшественники гунны, все помыслы которых сводились к грабежам и угону населения, а как к собственным подданным, которым они к тому же собирались уполовинить налоги. Во-вторых, среди подчинённых кочевникам племён епископ из Эфесса замечает склавинов и лангобардов. Некоторые исследователи полагают, что в последнем случае речь идёт о тех, кто ушёл в Северную Италию. Однако, не исключено, что сирийский писатель этим прозвищем величал бывших подданных Альбоина, оставшихся в Паннонии, то есть, тех самых людей, что австрийский историк Петер Штадлер называл "свевами".

Действительно, археологи обнаруживают внутри Карпатской котловины множество народов германского происхождения. Они живут в отведённых им областях, имеют свою вооружённую элиту. Неужели авары не привлекали данное население к походам против византийцев? Наверняка, "германские" подразделения присутствовали в армии Баяна. Но удивительное дело, греческие авторы отчего-то о них никогда не упоминают. Фраза о "лангобардах", находившихся в подчинении хагана, от Иоанна Эфесского – единственная в своём роде. Более ни он, и никто из его коллег на этот счёт не проронил ни слова. Означает ли этот факт, что бывшие германцы впредь никогда не сражались под аварскими знамёнами? Или всё много проще: термины "лангобарды" и "гепиды" принципиально не устроили византийцев в применении к прежним обитателям Карпатской котловины и для обозначения аварских подданных германского корня греки стали использовать иное наименование? Но тогда какое?

Теперь по поводу "склавинов" из этого же текста. Кого подразумевал сирийский автор под этим именем? До сих пор, как мы установили, данным прозвищем греки отмечали придунайских аборигенов, представителей ипотештинской культуры. Но можно ли было считать, что они в 584 году уже находились "в подчинении у хагана, царя аваров", как это полагает епископ-монофизит? Или речь идёт об ином народе? Вообще-то историки, занимающиеся аваро-византийскими войнами конца VI столетия стали догадываться, что под именем "склавины" в летописях этого периода фигурируют самые разные племена. На эту мысль их навёл очевидный факт: хроники показывали различную степень зависимости упомянутого племени от аварского кагана. Одни "склавины" отчего-то беспрекословно выполняли приказы кочевого царя, другие действовали на свой страх и риск, третьи – и вовсе позволяли себе враждебные выпады, как те разбойники, что убили аварского посланника.

Считалось, что чем ближе к центру Аварского каганата проживали племена, тем в большей степени подчинения они пребывали. Американский исследователь Георгий Вернадский пишет по этому поводу следующее: "Паннонские славяне особенно страдали под аварским гнётом. Положение других славянских племён было не таким жалким, как у их паннонских братьев". Ему вторит российский историк Геннадий Литаврин: "Паннонские славяне попали в 60-х годах под власть аваров... Находясь, вероятно, в сильной степени зависимости в центре территории хаганата (в бассейне Тисы), славяне сохраняли некоторую автономию на его периферии. Они составляли этническое большинство подданных хагана, вносили в его пользу дань и выполняли трудовые повинности (в частности, строили суда для аварского войска, наводили переправы через реки). Но славяне Паннонии, ходившие с аварами в набеги на Империю, стремились к независимости от кагана. Особенно упорную борьбу с Империей вели славяне прежней римской провинции Дакия, жившие вместе с остатками романизированного местного населения и занимавшие в основном территорию между Дунаем и Карпатами. Именно эти славяне совершали частые дальние походы на Империю, достигая почти стен самого Константинополя. В конце VI - начале VII века империя организовала несколько крупных экспедиций против "дакийских" славян. Одновременно, хотя и безуспешно, претендовал над власть над ними и аварский хаган".

Как видим, столкнувшись с феноменом различной степени подчинённости летописных склавинов аварскому царю, историки выработали концепцию двух славянских сообществ: "паннонского" и "дакийского". К первым отнесли "горшечные" племена, волей судеб оказавшиеся внутри Карпатской котловины. Оспорить их полную зависимость от кочевников учёные не решились, хотя и тут заявили, что те, якобы, рвались на свободу. Что касается прежних "склавинов" византийских летописей, то есть населения ипотештинской культуры Валахии и Молдовы, то его стали звать "дакийскими" славянами, чтобы отличать от подневольных собратьев. Эти племена, по мнению учёных, были вполне свободны, поскольку претензии на власть над ними со стороны аварского кагана оказались "безуспешными". Не станем пока спорить со славистами. Для простоты восприятия событий конца VI столетия возьмём эту теорию на вооружение. С той лишь единственной поправкой, что будет называть этих людей всё же "склавинами", как это делали византийские авторы, а не славянами, как норовят переименовать их современные специалисты.

Российский исследователь Сергей Алексеев пошёл ещё дальше, он называет придунайских аборигенов "словенами", используя термин древнейшей русской летописи. И вот как, с его точки зрения, выглядели отношения этих людей с пришлыми кочевниками: "Но самым большим его (Баяна) достижением стало заключение союза со словенами. Сотрудничество с ними началось еще в ходе кампании 581–582 годов. Но тогда оно не могло принять сколько-нибудь организованной формы – слишком свежи были в памяти взаимные обиды. Теперь, когда во главе авар и дунайцев стояли новые вожди, и их связывала общая вражда с Империй, тесный союз становился вполне достижимым. При этом словене, уже обосновывающиеся на землях Империи, являлись для каганата незаменимым подспорьем в борьбе с ней. С другой стороны, и словенские князья, должно быть, рассчитывали на поддержку и покровительство со стороны авар. Последние обладали тем, чего словене пока были лишены – центральной властью и единым, неплохо организованным войском. Неудивительно, что не слишком хорошо осведомленные авторы с самого начала восприняли союз дунайцев и авар как подчинение всех словен кагану... Явная ошибочность одних свидетельств и двусмысленность других наводит на мысль, что ромеи в принципе неверно, в своих политических понятиях, истолковали аваро-словенский союз. Но возможно, что их заблуждение проистекало из того, что каган, претендуя на власть над "всяким народом", сам подпитывал подобные мнения. Разумеется, имелись и непосредственно подчиненные кагану словене – северные и южные мораване. Они входили в войско кагана и выполняли его приказы. Но в аварском войске были и иные, "восточные" словене – что однозначно воспринималось ромеями как знак покорности. На самом же деле суть достигнутого в 583 году аваро-словенского соглашения состояла в следующем. Каган признавался общим военачальником ("воеводой", в славянской терминологии) объединенных сил в войне против Империи. Потому-то дунайцы исполняли его военные приказания и временами входили в его войско – но при этом оставались совершенно самостоятельными политически. Какая-то координация была просто необходима рассеявшимся по Балканскому полуострову словенским отрядам. Потому они и согласились на кагана, прибегнув к нему как к центру силы и независимому арбитру. Неясно, впрочем, насколько эффективным было само начальствование кагана. Ясно, что реальное военное подчинение ему выказывали лишь те вожди, которые непосредственно заключили пакт. Все это не означает, конечно, что каганат вовсе не оказывал на нижнедунайских словен никакого политического влияния. Само вручение кагану военной власти давало ему возможность так или иначе вмешиваться в племенную жизнь словен, манипулировать ими, прежде всего, в своих сношениях с Империей. Каганат как гораздо более сильное и прочное образование, чем дунайский или эфемерный дулебский союз, неизбежно играл в партнерстве с ними ведущую роль. Тем более каганат превращался в естественный центр притяжения для мелких родов и племен, разбросанных нашествием по Балканам. Словене к югу от Дуная попадали в реальную зависимость гораздо быстрее, чем их дакийские сородичи. Авары отчасти смешивались со словенами по обе стороны реки; к словенам проникали элементы аварской материальной культуры".