Игорь Коломийцев.   В когтях Грифона

Глава двадцать третья. Ромул и склавины

– Вы совершенно правы, Уотсон, пришло время разобраться с теми людьми, что фигурируют в византийских и франкских летописях под именем "склавинов" или "склабов".

– Что значит, "разобраться"?! Мне казалось, мы с вами уже расставили все точки над "и" в вопросе происхождения наших героев. По крайней мере, нам удалось установить, что до появления в Европе аваров византийцы звали "склавинами" население ипотешти-кындешской культуры, располагавшейся на территории Валахии и Молдовы, в причудливо изогнутой полосе между склонами Карпат и течением Дуная и Днестра. Более того, у нас есть все основания подозревать, что основой этих племён стали остатки прежнего населения данных мест: фракийцев, визиготов, кельтов, бастарнов, сарматов, а также угнанных гуннами за Истр римских граждан с противоположного берега реки. Таким образом, летописные склавины – это некий осадок, который выпал по северному побережью Дуная после бегства отсюда ранее непобедимых гуннских орд. Разве не так?!

Археологические культуры восточной Европы в раннем Средневековье

– Всё верно, доктор. Но уверены ли вы в том, что и в последующих столетиях  византийцы понимали под "склавинами" исключительно потомков тех же самых придунайских аборигенов?

– Уж если греки окрестили этих людей "склавинами", значит, у них должно быть немало общего с прежними обитателями Валахии и Молдовы. Понятно, что далеко не все подданные аваров, оказавшиеся внутри Карпатской котловины, те самые, что прозваны историками "паннонскими славянами", произошли от своих дакийских "однофамильцев". Но раз они получили то же самое прозвище, значит, был мощный миграционный поток с внешней стороны Карпатских гор в Паннонию и в Трансильванию, в результате которого смешанное население Среднего Подунавья стало похоже на своих восточных соседей и приобрело общее с ними имя. Затем, уже сообща, эти толпы двинулись на Балканы.

– Это вовсе не единственно возможное объяснение появления "склавинов" по другую сторону горного хребта и на бывших землях Империи. Вспомните, Уотсон, о таком явлении, как "скольжение этнонимов", когда племенное имя легко и непринуждённо переходит от одного народа к другому, никак с первым не связанному. Возьмите, к примеру, название "кельты". Нынче мы называем так этносы, преимущественно обитающие на Британских островах: ирландцев, скоттов, валлийцев. Между тем, во времена Юлия Цезаря точно таким же образом прозывались люди, проживавшие на территории нынешней Франции. А ещё раньше, греки именовали этим прозвищем население Южной Германии, а римляне – своих североиталийских соседей, обитавших в долине реки По. Получалось, что по мере того, как раздвигались границы античной цивилизации, латинское название Celtae переносили на всё более отдалённые народы. Таким образом, единственное, что связывает племена, в разное время носившие это гордое имя – только то, что все они жили на Северо-запад от римлян и греков.

– Вы намекаете на то, что такая же неприятность случилась и с этнонимом "склавины"? И на самом деле он всего лишь общая этикетка, под которой скрывали свои лица самые разные народы, располагавшиеся на балканских рубежах Византийской державы?

– Известный американский славист Флорин Курта отстаивает именно такую точку зрения. По его мнению: "имя "склавины" было просто византийским изобретением (дословно - construct), призванным придать смысл сложной конфигурации этносов по ту сторону северной границы Империи".  Впрочем, если копнуть глубже, получится, что практически все варварские объединения в Европе, те самые суперэтносы, о которых мы с вами не раз уже говорили, были точно такими же "конструктами". О кельтах в этом плане у нас шёл разговор. А возьмите тех же "германцев". Как полагает целый ряд историков, это тоже искусственное образование, созданное римлянами по схожему принципу: в их число включали все племена, оказавшиеся по иную сторону имперской границы, независимо от происхождения и языка. Послушайте, что пишет по этому поводу видный медиевист Патрик Гири: "германский мир был, возможно, самым большим и устойчивым созданием римского политического и военного гения". Действительно, сложно отрицать ту роль, которую цивилизованная держава наследников Ромула сыграла в судьбах окружающих её варваров: Рим был и угрозой, заставляющей объединиться, и, одновременно, объектом зависти и вожделения, а ещё – образцом для подражания. Империя, сама того не ставя целью, втягивала полудикие племена в орбиту своего влияния: торгуя с ними, увеличивала их богатства, привлекая варварские отряды в свою армию, учила воевать на принципиально ином уровне, демонстрируя своё единство, заставляла варварских царьков искать меж собой согласия. Так Вечный город породил собственных конкурентов и будущих могильщиков. При таких раскладах стоит ли удивляться тому обстоятельству, что имена для воображаемых объединений по другую сторону границы тоже были придуманы всё теми же южанами?

– Но если "склавины" – это всего лишь прозвище, которое было дано византийцами своим соседям, и за ним скрывалось множество племён, то как мы найдём тот единственный и уникальный этнос, что распространил свой язык среди прочих восточноевропейцев? Какой народ в таком случае можно считать истоком славянского моря?

– Боюсь вас разочаровать, Уотсон, но мне лично кажется, что никаких этносов в нашем понимании за Дунаем в это время ещё не было.

– Как это в принципе возможно?! Отчего вы, Шерлок, так категорично отказываете этим людям в праве считаться обычными народами?

– Чтобы ответить на ваш вопрос, Уотсон, хорошо бы разобраться с тем, что именно подразумевают учёные под термином "народ", он же "племя", или "этнос".  Наверное, нет ни одного исторического сочинения, где бы не использовались эти понятия. Между тем, определение им ещё в VII веке нашей эры дал видный средневековый мыслитель, епископ Исидор Севильский, полагавший: "Народы (gens) – это люди, которые имеют общее происхождение и отличаются друг от друга кровными узами". Такой романтический или, если хотите, "биологический" подход к этносам долгое время всецело господствовал в  науке. Исследователи искренне полагали, что этническая идентичность – есть нечто врождённое, передающееся генетически из поколения в поколение, и существующее с самых незапамятных времён. Как группу крови, её невозможно было потерять или сменить. Родившись, к примеру,  гепидом, человек должен был в этом же качестве и умереть. И у его детей не было иных шансов, кроме как стать гепидами. Понимаете, к чему я клоню? Историкам представлялось, что все нынешние и древние народы обитали в Европе чуть ли не с Каменного века. Только одни из них, некогда великие, как готы, гепиды или вандалы, были полностью истреблены соседями, а другие, подобно тем же славянам, ранее мелкие и незаметные, напротив, размножились и повсеместно расселились. От исследователей требовали непременно обнаружить следы этих неуловимых этносов в немыслимой глубине веков.

– Не удивительно, что они там ничего не находили!

– Действительно, как любят повторять китайцы: трудно найти черного кота в тёмной комнате, особенно, если его там нет. Тем не менее, историки стойко и мужественно продолжали катить сей Сизифов камень в гору, пока не появился человек, поставивший под сомнение разумность подобного подхода. В 1961 году немецкий учёный Рейнхард Венскус издал свою знаменитую монографию "Stammesbildung und Verfassung: Das Werden der Fruehmittelalterlichen Gentes". В ней на примере процессов, происходивших в Европе в эпоху распада Римской империи, исследователь показал, что народы (gents) ни есть нечто навеки застывшее и незыблемое, как скальные породы, но напротив, этнические идентичности постоянно возникают и развиваются, они конкурируют друг с другом и могут исчезать, давая подпитку другим, словом, они ведут себя наподобие морских волн. Венскус продемонстрировал, как зарождаются подобные явления: тот или иной вождь, объединив вокруг себя последователей, прививает им свои родовые обычаи или даже создаёт новые правила жизни. Таким образом, из элиты, сплотившейся вокруг лидера, складывается "ядро традиции" (traditonskern), уже оно навязывает свои обыкновения более широкому кругу людей, первоначально не принадлежавших к единому племени. Иначе говоря, немецкий историк предлагал понимать под народом некое территориально-политическое объединение, состоящее из индивидуумов, ранее различных по языку, культуре и происхождению. Подобные союзы, образованные по воле лидеров и их отрядов, могли формировать вокруг себя ещё более крупные объединения (Grobstame). Последние зачастую получали названия того рода, к которому принадлежал основатель, их могли окрестить по его имени или даже дать случайное прозвище: готы, гепиды, вандалы, бургунды, франки, лангобарды и так далее.

– Вы хотите сказать, что основная масса племён, участвовавших в Великом переселении народов, сложилась как раз в ходе данных потрясений? И ранее их просто в привычном нам виде не существовало?

– Именно на это обстоятельство обратил всеобщее внимание ученик профессора Венскуса, Хервиг Вольфрам, который основал так называемую "венскую школу исторической этнографии". Сам он изучал историю готского племени. Надо ли говорить, что в  изложении Вольфрама этногенез данного народа предстаёт сложным и динамичным процессом, с множеством потерь и приобретений, объединений и распадов. Готы, жившие на южном берегу Балтики, по мнению венского профессора, имели не так много общего с их "тёзками", утвердившимися в Северном Причерноморье, и ещё меньше – с беглецами, пожаловавшими на Апеннины и Пиренеи. Двигаясь всё время на Юг, готы втягивали в свою орбиту огромные массы населения, ранее с ними не знавшегося, они навязывали им собственную программу (verfassung). Разумеется, при этом всегда сохранялось ядро традиции, представленное князьями и элитой, главными носителями культурного своеобразия. По мысли Вольфрама, для любого успешного этногенеза в принципе необходимо три обязательных условия: военная победа вождя-основателя; миф об общем происхождении; и уже упоминавшееся traditionskern – "ядро традиции" – играющее роль механизма, поддерживающего данный миф, передающего его новым поколениям и тем самым обеспечивающего его жизнестойкость. В такой системе координат вожди и элита делаются важнейшими элементами распространения этнического сознания, именно они выступают образцами для подражания, становятся своего рода кристалликами в соляном растворе, на основе которых складывается этнос. Вот, как видит процесс рождения народов патриарх венской школы: "Князья и представители "известных родов", то есть семей, которые вели родословную от богов и могут соответствующими успехами доказать свою харизму, образуют своеобразные центры притяжения, вокруг которых возникают новые племена, благодаря им этнические общности дробятся и изменяют свой состав. Кто относил себя к этой традиции, по рождению или в результате испытаний, тот стал частью gens, то есть членом общности, имеющей общее происхождение не по крови, а по преданию".

– Честно говоря, не заметил особой разницы во взглядах историков венской школы, с теми представлениями, что бытовали до них. Подумаешь, установили, что народы являются сборищем не реальных родственников, а воображаемых. Как будто мы о том не догадывались до того. Возьмите тех же римлян. Последние были убеждены, что ведут свою родословную от легендарных братьев Ромула и Рема, сыновей бога войны Марса, вскормленных волчицей. Разве не ясно, что это обычный миф об отцах-основателях рода? Если верить легенде, Вечный город возник в VIII веке до нашей эры, к III столетию до Рождества Христова им была завоевана Италия, а к рубежу эр возникло могущественнейшее государство из когда-либо складывавшихся в Средиземноморье. Любому разумному человеку понятно, что подавляющее большинство подданных Империи, называвших себя "римлянами", ни к Ромулу и его сподвижникам, ни к первоначальному поселению на холме Палатин никакого отношения не имеет.

– Вы не совсем справедливы в отношении исследователей венской школы, доктор. Ведь по сути они доказали, что любой народ на Земле не изначален, но складывается из различных элементов в определённый период времени по воле конкретных личностей. Сторонников данной точки зрения иногда даже называют конструктивистами. Поскольку этнос для них – вполне конкретная конструкция, созданная людьми для решения своих насущных задач. Их идейные противники носят в науке название примордиалистов. Для них нация – нечто святое, спущенное свыше Богом или Природой, и не имеющее ничего общего с сознательной деятельностью людей. Впрочем, нам с вами, Уотсон, нет никакого смысла влезать в эти учёные споры. Просто отметим для себя, что далеко не все историки полагают этносы вечными. Многие исследователи видят вполне конкретную точку отсчёта, ранее которой того или иного народа просто не существовало. В отношении упомянутых вами римлян речь предположительно идёт о VIII-VII столетиях до нашей эры, когда банда разбойников и изгоев из разных италийских общин – латинов, умбров, сабинов, этрусков, возможно, также из греческих колоний на полуострове – основала свой город. Как напишет о них Плутарх: "Они принимали всех: рабов они не возвращали их господам, должников  – заимодавцам, убийц – властям, ссылаясь на то, что дают всем убежище по оракулу дельфийской пифии, поэтому население их города вскоре увеличилось". Заметьте, я излагаю официальную версию образования данной цивилизации, принадлежащую перу виднейших римских историков, которые, разумеется, ни о конструктивизме, ни о примордиализме ничего не слышали. А теперь представьте себе, Уотсон, какие бы шли споры об истоках Рима, если б эти люди не владели письменностью и не могли бы оставить нам свои сочинения. Мы были бы вынуждены судить об их культуре только по археологическим следам и трудам заклятых врагов – карфагенян или персов. Не ошибусь, если предположу, что отдельные специалисты пытались бы узреть корни данного народа во глубине веков, со II тысячелетия до нашей эры, если не того ранее. Кого бы устроил рассказ о шайке разбойников и угонщиков чужого скота, собравшихся в одном месте и взявших себе новое имя в честь первого предводителя? Но ведь в данном случае великое на самом деле родилось из малого и неприглядного. При этом ни один из первоначальных этнических элементов, давших начало Вечному городу, не может претендовать на то, что является главным. Римляне – это римляне. Ранее Ромула их просто не существовало.

– Я понял вас, Шерлок. Этим рассказом вы мечите камешки в огород тех учёных, что ищут корни славян в Бронзовом веке, если не ещё глубже, и намекаете на то обстоятельство, что наш неуловимый народ-невидимка мог сложиться гораздо позже, чем на то рассчитывали историки. Но мне не слишком ясен тот механизм, благодаря которому обитатели Восточной Европы внезапно заговорили на одном языке и стали восприниматься соседями, как единый народ. С германскими племенами всё предельно понятно: там этнос строится вокруг победоносного вождя и его верной дружины – пресловутого ядра традиции. Но где мы найдём такую сердцевину для славянского этногенеза, охватившего пространства от Балтики до Эгеиды? Ведь что нам демонстрируют будущие славяне? Примитивнейшую материальную культуру. Нет ни оружия, ни украшений, ни ценных вещей. Убогая посуда ручной работы и земляные норы в качестве жилищ. Образ жизни, который не может вызвать ничего другого, кроме содрогания. Кто же по доброй воле захочет это существование копировать и чему, собственно говоря, тут можно подражать?! Самое главное, у этих людей нет самостоятельного государства. Почти полностью отсутствует племенная элита. Тем не менее, название "склавины" вскоре распространяется повсюду: от дунайских низовьев до окрестностей Фессалоники, и от альпийских предгорий до побережья Адриатики. Что касается зоны охвата славянской речи, то она выглядит и вовсе угрожающе, раскинувшись по доброй половине нашего континента. Кто же навязал один язык всем восточноевропейцам? Где находилось ядро славянского феномена и какая группа людей в принципе могла выступить в таковом качестве?

– Действительно, на первый взгляд наш народ-невидимка являет собой очевидное исключение из правил. Вальтер Поль, видный австрийский исследователь Средневековья, писал об этом следующее: "Для всякой теории этничности пример ранних славян представляет важный проверочный случай. Здесь этничность создана и применялась не воинской аристократией... развивалось удивительное единообразие в отсутствие каких бы то ни было централизованных институтов, которые поддерживали её". Как видите, Уотсон, данный этнос ставит в тупик даже умудрённых жизнью венских профессоров. И всё же я предлагаю не спешить с окончательными выводами. Давайте для начала повнимательней присмотримся к "сложной конфигурации этносов по ту сторону северной границы Империи", о которой вёл речь Флорин Курта. Кем бы ни были летописные "склавины", заполонившие Балканы, ясно, что пришли они из-за Дуная и Савы. Вот и глянем на тех, кто жил в данных краях во второй половине VI века.

Владения лангобардов, гепидов и склавинов на границах Византийской империи

– Признавая в качестве условного рубежа Цивилизации и Варварства течение рек Савы и Дуная, находим, что на Севере с византийцами соседили всего три народа: лангобарды в западной части Карпатской котловины; гепиды – в восточной её половине; склавины, они же ипотештинцы, – по внешним склонам горного хребта.

– Конечно, Уотсон, если принимать за чистую монету писания греческих авторов, то так оно и было. Однако, взяв на вооружение методы историков венской школы, получаем гораздо более сложную картину.

– Вы хотите сказать, что древние лангобарды, жившие на Эльбе, это не совсем то же самое племя, которое под тем же именем утвердилось в Подунавье? Да и за прозвищем "гепиды" в летописях скрывалось не только пришлое население Готского царства, но и множество иных народов?

– Разве это не очевидно? Ведь мы с вами, Уотсон, неоднократно были свидетелями того, как зарождались, а порой и угасали этнические волны. Возьмите всё тех же лангобардов. Изначально в низовьях Эльбы обитало небольшое, но чрезвычайно воинственное северогерманское племя, окружённое схожими в культурном плане соседями. Затем эти люди отправились в дальний поход. В Среднем Подунавье они столкнулись с принципиально иной этнической ситуацией. Здесь к их приходу существовал уже целый калейдоскоп племён.  Проживали тут и давние аборигены: к Югу от великой реки это были бывшие иллиры и кельты, к тому времени считавшие себя римлянами; к Северу от Дуная тогда расположились потомки летописных "германцев": семнонов, гермундуров, маркоманов и квадов, чаще всего откликавшиеся на общее прозвище "свевы". В ходе Великого переселения в регионе оказалось также и немалое число выходцев из Готского царства: скиров, ругов, герулов и прочих. К моменту появления будущих лангобардов тут всем заправляли герульские цари, и переселенцы с Эльбы тоже были вынуждены признать их верховенство. Вероятно, не случись никаких потрясений, данное разношерстное население, включая вновь прибывших, через пару веков превратилось бы в единый народ "герулов", названный по имени господствующего племени. Но затем здесь случилось нечто почти невероятное: в битве, которую заносчивые германские владыки затеяли против и без того признавших их власть лангобардов, агрессоры потерпели досадное поражение. Отныне уже лангобарды становятся хозяевами данных мест, а вчерашние господа частично уходят отсюда, частью покоряются новым повелителям.

– Так множество народов с разными историческими судьбами стало лангобардами!

– Не спешите, Уотсон!

– Но что не так, Холмс?

– С одной стороны, на территории Царства лангобардов действительно начал складываться единый этнос. Люди, оказавшиеся под властью нового германского племени, принялись во всём подражать своим господам. Они одевались в схожие одежды, носили такие же украшения, сражались при помощи лангобардского оружия и, наверняка, учили господскую речь. Летописцы для всей этой массы населения используют лишь одно имя – "лангобарды", прежние прозвища оказались забыты. Но не так уж много времени прошло с момента утверждения здесь власти пришельцев с берегов Эльбы. Победу над герулами те отпраздновали в 510 году. Только к 546-547 годам триумфаторы окончательно прибрали к своим рукам все паннонские земли. А уже в 568 году им пришлось отправиться в Северную Италию. Под властью лангобардов эти края находились сравнительно недолго: от полувека до пары десятилетий. Слишком небольшой срок для того, чтобы все местные обитатели стали единым народом. Заметьте, Уотсон, что на покорение италийских просторов двинулись не только потомки эльбогерманцев. Вряд ли таковых среди участников новой миграционной волны могло быть более одной пятой части. Вместе с ними, рука об руку, шли бывшие кельты и иллиры, квады и маркоманы, герулы и скиры. Они к этому времени уже считали себя полноценными лангобардами. Тем не менее, значительная часть паннонского населения не пожелала покинуть свою родину. Эти люди остались жить на прежних местах. Вспомните, Уотсон, сомнения историков, не знающих, как им теперь именовать тот осадок, что выпал на территории бывшего Лангобардского царства.

– Австрийский археолог Петер Штадлер признал в этих отказниках "свевов".

– С тем же успехом он мог окрестить их "герулами" в честь бывших владык региона, или "иллирами" в память о ещё более древних обитателях здешних мест. Всё это абсолютно условные наименования. Сами несостоявшиеся переселенцы так себя не называли. Они вообще не очень-то понимали, кто они теперь такие, и как их следует величать. Поскольку от одной этнической волны они отпали, а к другой пока ещё не прибились.

– И всё же, если я правильно понимаю, германская по происхождению элита лангобардов ушла в Италию почти вся полностью, в то время как среди бывших покорённых народов многие предпочли остаться?

– В принципе это верное наблюдение, только не следует думать, что верхушка данного царства целиком формировалась выходцами с берегов Эльбы. Ничего подобного. Там было много представителей иных племён: герулов, свевов, романоязычных паннонцев и прочих. Эти люди с оружием в руках бились с гепидами и остготами под знамёнами лангобардских царей и справедливо полагали себя вполне причастными к громкой славе своего нового племени. И вот теперь вся эта разношёрстная компания под именем лангобардов вторгается в Италию, чьё население к тому времени и так представляет собой сложный этнический винегрет. Древние италийские племена: этруски, галлы, венеды давно уже считали себя римлянами. По ходу Великого переселения сюда явились также восточные германцы: остготы, руги, скиры и иные. Пришельцы стали звать себя "готами", это имя усвоили и многие аборигены. Затем византийцы: бывшие греки, фракийцы, иллиры, малоазийцы, сирийцы и египтяне, искренне полагающие себя настоящими римлянами, затеяли войну за "освобождение" полуострова от варваров. Прокопий Кесарийский в ярких красках обрисовал, как разрывались в своих симпатиях жители Апеннин между местными "готами" и пришлыми "ромеями". По сути дела, их заставили выбирать одну из двух равно близких им идентичностей. Для италийцев этот выбор оказался чрезвычайно сложным. Когда византийцы, наконец, сокрушили власть готских царей, казалось, что всё должно стать на свои места: жители полуострова просто обязаны вспомнить, что они – римляне. Но не тут-то было. Константинопольские порядки вызвали у италийской элиты и обывателей полное отторжение. Местное население упорно не хотело признавать себя одним народом с византийцами. Вот почему, когда сюда ввалились толпы жителей Паннонии, называвших себя "лангобардами", аборигены и не думали оказывать им сопротивление. С переменным успехом против пришельцев сражалась исключительно византийская армия. Интересно, что верхушка переселенцев, затевая поход в Италию, пригласила принять в нём участие германцев с берегов Эльбы. Они на тот момент звались уже "саксами", хотя по крови, видимо, были близкими родственниками изначальным лангобардам. Разумеется, те эльбогерманцы, что откликнулись на данный призыв и переселились на территорию Италии, стали зваться уже по имени господствующего тут племени. Впрочем, "лангобардами" или "ломбардами" вскоре осознали себя и многие из здешних аборигенов.

– Как легко в это время люди меняли свою этническую идентичность!

– Именно это обстоятельство всячески подчёркивают историки венской школы. Вальтер Поль настаивает на том, что "ранние средневековые народы были гораздо менее однородны, чем принято считать". Он также утверждает: "этнические границы не являлись незыблемыми, особенно в период миграций". И это, по мнению венского профессора, приводило к тому, что значительная часть тогдашнего населения постоянно оказывалась в условиях "этнической двусмысленности".

– Простите меня, Холмс, но я не совсем понимаю, о чём идёт речь?

– Человек мог быть одновременно "гепидом" и "лангобардом", "склавином" и "аваром", "римлянином" и "готом". И такое его состояние скорее следует считать правилом тех лет, чем исключением. Люди раннего Средневековья, основательно перемешанные меж собой стихией Великого переселения, с рождения знали два-три языка, как свои родные. Вспомните, доктор, анта по имени Хильбудий, которого земляки заставили выдать себя за римского полководца. Ведь он свободно говорил по-латыни. Иначе бы его авантюра в принципе была невозможна. Меж тем, вряд ли мы можем предполагать, что для всего населения пеньковской культуры – летописных антов – латынь являлась основным средством общения. Следовательно, эти люди владели не одним языком, а множеством наречий. Подобное положение дел наблюдалось к Северу от Дуная практически повсеместно. Живя в маленьком посёлке, человек общался с земляками при помощи местного диалекта, но когда ему доводилось участвовать в военном походе за пределами страны, он переходил на язык правящей в государстве элиты, хорошо ему знакомый. Поэтому в малом мире он был, к примеру, "свевом", а в большом – "лангобардом". Нечто подобное не так давно мы наблюдали на территории Советского Союза, где жители национальных окраин, кроме родной, учили ещё и общегосударственную речь. Когда советский грузин или якут попадал за рубеж, он тут же становился "русским" в глазах иностранцев.

– Получается, что большая часть населения Паннонии в это время лишь условно могла считаться "лангобардами", поскольку сохранила зримые следы прежних идентичностей. Как же нам в таком случае называть тех, кто не ушёл вместе с господствующим племенем в Италию? Неужели, свевы?

– Предлагаю использовать в их отношении более корректный с научной точки зрения термин "пост-лангобарды". Ведь потомки свевов чаще встречались только к Северу от Дуная. В то время как на Юге Паннонии намного больше было тех, кто говорил на латыни, и чьи предки некогда считали себя римлянами. Впрочем, пришла пора с Запада внутренней Карпатской котловины перебраться на её Восток. Поговорим, Уотсон, о летописных "гепидах".

Гепидское царство на Дунае

– Вы, Шерлок, конечно, убеждены, что данный народ вовсе не был теми знаменитыми "ленивцами" Иордана, собратьями готов, что пришли сюда с берегов Балтики?

– Нет, почему же? Несомненно, что значительная часть подданных Гепидского царства, особенно из высшего слоя этого государства, помнила о своих "готских" корнях. Археологи уверяют нас – самые тесные отношения эти люди поддерживали с населением правобережья Нижней Вислы, региона, откуда, видимо, некогда и явились изначальные гепиды, а также с обитателями горной части Крыма, где располагались те, кого историки зовут "крымскими готами". Поэтому восточногерманские истоки нового государства сомнения не вызывают. Однако, давайте вспомним, Уотсон, как оно сложилось.

– Гепиды, наравне со множеством иных племён, более века подчинялись гуннским царям. Но после смерти великого Аттилы возникла распря вокруг дележа наследства. Со слов Иордана: "Когда узнал об этом царь гепидов Ардарих, то он, возмущённый тем, что со столькими племенами обращаются, как будто они находятся в состоянии презреннейшего рабства, первый восстал против сыновей Аттилы и последующей удачей смыл с себя навязанный ему позор порабощения; своим отпадением освободил он не только своё племя, но и остальные, равным образом угнетённые, потому что все с лёгкостью примыкают к тому, что предпринимается для всеобщего блага". В 454 году на берегах реки Недао восставшие разгромили войско гуннов и заставили тех бежать из Карпатской котловины. Так возникло данное царство, во главе которого встала гепидская знать.

– Заметьте, Уотсон: перед нами классическая ситуация, описанная учёными венской школы. Налицо все условия для сложения нового этноса. Есть военная победа варварского вождя, сделавшая его властителем тех мест, где ранее находилась ставка гуннских царей. Кроме того, имеется красивый миф о народе-собрате знаменитых к тому времени готов, которые постоянно конкурировали с ними за власть над Восточной Европой. Помимо прочего, сама победа над гуннами вознесла Ардариха и его соплеменников на недосягаемый для остальных пьедестал. И, наконец, складывается "ядро традиции" – возникает элита, по происхождению весьма разнородная, которая после военного успеха сплотилась вокруг удачливого лидера и его наследников.

– Иными словами, в лице Гепидского царства мы имеем не столько моноэтническое государство самих гепидов, сколько осколок разношёрстной степной Империи?

– Совершенно верно, доктор. Учёные этот факт не отрицают. Послушайте, что пишет по данному поводу российская исследовательница Вера Буданова: "Особенно выразительно воздействие гуннов на судьбы племён Верхнего и Среднего Подунавья. Из-под обломков рухнувшей "державы" Аттилы выбрались консолидированные этнополитические образования (гепиды, герулы, готы)". По существу, кочевая Империя просто развалилась на ряд фрагментов и гепидам при этом досталась её сердцевина – самый жирный ломоть. Не секрет, что гунны нагнали внутрь Карпатской котловины множество народа из разных областей Восточной Европы: с Днепра, с Вислы, с Балкан. Иордан сообщает, что многие из них присоединились к восстанию: "потому что все с лёгкостью примыкают к тому, что предпринимается для всеобщего блага". Впрочем, в противостоянии Арданариха с сыновьями Аттилы различные группы степняков и германцев подчас оказывались в обоих лагерях, можно было наблюдать как германцев на стороне гуннов, так и гуннов на стороне бунтовщиков. Но как бы то не было, восставшие одержали победу и превратились в подданных своего нового лидера. Они получили общее имя – "гепиды", а также приобрели образцы для подражания в лице знатных родов, вхожих в царский дворец в Апахиде.

Империя Аттилы (обозначена сиреневым цветом) и Гепидское царство (выделено зелёным)

– Обратите внимание, Холмс: в сравнении с лангобардами у гепидов было намного больше времени для того, чтобы навязать свою культурную программу (verfassung) подвластному им населению. Восточные германцы правили регионом более ста лет – с момента победы при Недао в 454 году до поражения от лангобардов и авар летом 567-го. Полагаю, гепидская идентичность в Дакии должна быть намного прочней, чем  лангобардская в Паннонии.